Мистически-таинственный «Дракон» Алексея Толстого – поэма, стоящая несколько особняком в пантеоне российской классики: поэма, точно демонстрирующая возможности иного сознания, иного, духовного зрения, позволяющего видеть существа иных миров – и как уравновешивается оный Дракон знаменитыми колокольчиками…

Колокольчики мои,

Цветики степные!

Что глядите на меня,

Тёмно-голубые?

И о чём звените вы

В день весёлый мая,

Средь некошеной травы

Головой качая?

Нежность и грусть, объединённые тонкой мелодикой стиха, раскрываются подлинными колоколами метафизики, давая своеобразно символ жизни – где растопчут постепенно все ваши мечты, надежды, где все зависимы от неизвестных сил, и каждый узнает это на себе.

Толстой — поэт разнообразный, при том никогда не изменяющий строгой мелодики и жёстким формулам мастерства; история, песня, баллада, интимная лирика, философские раздумья – крепчайший взвар всех возможных тем и жанров составляет собрание стихотворений Толстого.

Илья Муромец не уступит боя никому, а князь Михайло Репнин сделает, что должно, какие бы препоны не вставали.

И мотивы разочарования — пустого дома – уравновешиваются в недрах творчества Толстого великолепием поэтического строя и стоического отношения к реальности…

Украшают ли её стихи?

Или служат способом постижения оной?

Сложно сказать – но многое вмещают в себя, организуя по-своему пространства слов и смыслов.

«Князь Серебряный» погружал в атмосферу времени, настолько далёкого…и от девятнадцатого века, и от – когда было множество юных и пламенных читателей – двадцатого, что колорит, созданный и воссозданный А. К. Толстым, завораживал…

Обилие деталей, собираемых в волшебные ёмкости страниц, превосходило, казалось, современность: и действие, захватывающее невероятно, и переживания героев – и за них – не позволяли оторваться от книги.

Мистический элемент был присущ графу Толстому: что в поэзии его ярче всего сказалось в «Драконе»: живописанным звонкими и звучными терцинами – сквозь которые прорастают как будто потусторонние картины – оного дракона и выпустившие…

Но и в таких привычных напевах, связанных с цветиками степными, ощущается нечто, словно просвечивающее сквозь печаль, разлитую в стихотворение…

И снова возникает проза: мистическая и таинственная, базирующаяся на сказках и легендах, прекрасно сделанная, завораживающая, не позволяющая оторваться – пока не доберёшься до конца.

…а вот — мистические струи словно приподнимают, играя златой небесной синевой, восьмистишие, посвящённое Мадонне Рафаэля:

Склоняся к юному Христу,

Его Мария осенила,

Любовь небесная затмила

Ее земную красоту.

А он, в прозрении глубоком,

Уже вступая с миром в бой,

Глядит вперед — и ясным оком

Голгофу видит пред собой.

Видит ли за Голгофой воскресение – остаётся загадкой, как и всё почти в жизни Христа; но соприродность дара Толстого космической тайне очевидна…

Надмирная сущность слова была открыта ему, и та, запредельная отчизна входила какое-то частью в поэзию Толстого, часто являвшую собой откровение:

Меня, во мраке и в пыли

Досель влачившего оковы,

Любови крылья вознесли

В отчизну пламени и слова.

…длинно развернётся сатира «Сон Попова»: играя психологическими изломами, собирая пригоршни разных казусов, высветляя тёмные стороны внутреннего человеческого естества.

…и тайна, покрывавшая Её черты – покрывает и соответствующее хрестоматийное, ставшее знаменитым романсом стихотворение: покрывает великолепной вуалью той поэтической силы и подлинности, которой отмечено всё, созданное А. Толстым, чьё наследие, поднимавшееся и поднимающее души по световой вертикали, слишком значительно для алчных времён, гораздых пожирать большинство людских дел.

          Александр Балтин

фото взято из открытых источников