обзор журнала «Берега»  №4. КАЛИНИНГРАД

Путь не просто шёлковый, он ситцевый, льняной, прохладный, горячий, и будучи шёлковым, но нешелковый, он погружен в трудолюбие, через гористую местность, через пустыню. И вот он – Китай! Журнал «Берега», как большой, нагруженный караван, дышащий паром, снабжённый повозками из стихов, рассказов, эссе, критики, публицистики, прибыл в эту страну солнца, был переведён мастерами на китайский язык с его иероглифами звёздными, марсовыми! А ведь сама история Великого шёлкового пути началась по сути ещё в II веке до н. э., и путь вёл из Сианя через Ланьчжоу в Дуньхуан, там он, согласно Википедии раздваивался на северную дорогу и на южную мимо озера Лобнор (о нём я поведаю позже, ибо он связан своим объёмом с прозой), а по южной окраине пустыни Такла-Макан, похожей на крупицы стихов и образов шёл через Яркенд и Памир. И далее в Индию. Это географически. Мы можем тоже мысленно прочертить этот путь от сердца к сердцу: Пермь, Нижний Новгород, Москва, Воронеж и далее, далее. Сядем в ладью широкую, пахнущую лаком и поплывём себе, читая и вчитываясь. Проза открывается рассказами из книги «Серёга» Сергея Миронова – председателя партии «Справедливая Россия – Патриоты – За правду». Я не стану перечислять все регалии этого выдающегося человека, но остановлюсь на его произведении: «Учебка. Начало.» Первый прыжок с парашюта. И в этот же день второй. По жанру – это психологически военная проза, захватывающая, порывистая: «Уже попав в ВДВ, понимая, что это круто, я почувствовал, что может быть ещё круче. Мы переглянулись с Костиком и, не сказав друг другу ни слова, шагнули вперёд. Так мы попали во вторую  роту первого батальона обычных десантников, или «курков», – крылатой пехоты, как о десантниках пишут в газетах. Никакой это был не морской десант, просто Шуманский не хотел, чтобы среди его подопечных были отказчики. И если уже гипотетически призывник не боялся прыгнуть ночью в 5‑балльный шторм в открытое море, то уж днём с высоты 800 метров прыжок с Ан‑2 точно не побоится сделать. Он оказался прав: именно в нашей роте не было ни одного отказчика. И вот началась служба. Теперь немного о вела в Бактрию, а оттуда — в Парфию, Индию и на Ближний Восток вплоть до Средиземного моря.»

Скажу честно, что давно не читала такого текста на очень нужную в данное время тему – мобилизация, ВДВ, учебка. И вот далее «Первый прыжок» и захватывающая, обнажённая правда. Представьте, что это ваш сын прыгает с парашюта, как самолёт набирает высоту, открывается дверь и нога сына, обутая в берцы – такая родная – делает первый шаг в небытие: «Земли не было видно, потому что была облачность. Я висел, как в молоке, с опаской (с опаской – это я говорю уже из нынешнего времени, а тогда всё сердце наполняла радость, ведь я это сделал,  я теперь настоящий десантник, я прыгнул). Правда, поглядывал, нет ли рядом кого-нибудь, чтобы наши купола не сошлись. И ещё в воздухе я подумал: а вот было бы здорово сегодня второй раз сигануть, чтобы у меня тоже было два прыжка, как у всех. Пока эти мысли неслись в голове, а с высоты 800 метров летишь где-то минуты полторы-две, вдруг внизу белизна облаков стала темнеть, и я увидел землю и много-много парашютистов, собирающих парашюты. Там, куда я приближался, вроде было пусто…» Отрывок из книги – ёмкий, сгруппировавшийся, как будто сам перед прыжком вниз…

«не жалел он о том, что выбрал профессию – Родину защищать – и выбрал воздушно десантные войска. Ведь по-человечески в такой ситуации можно было сказать: «Да будь проклят тот день и час, когда я поступил в Рязанское десантное училище! Зачем я выбрал себе такую судьбу?!»Но лейтенант сказал так, как сказал: «Не жалею!»

И вправду, есть такая профессия родину защищать. Есть люди, которые посвятили себя служению России. И есть такие писатели, которые служат слову ради России, её языка, сохранению культуры. И мы должны знать их в лицо. Знать их, как нечто большее, чем текст, знать, как частицу Великого пути по имени литература.

Идём дальше, ибо караван продвигается в самый красивый город по имени Киров. Здесь стоят арочные сталинки, широкие дороги, Киров – это, как Соцгород моего Нижнего Новгорода, застывший в своей невероятной строгой архитектуре. Василий Васильевич Киляков – родился в 1960 году в этом городе. Люблю это обозначение – кировский писатель. Кировский, не переименованный, верный традициям. И пусть был бы Советский Союз, неужели жалко, чтобы он остался, эй, эй! Останься. Или вернись! Василий Киляков: «Это случилось так. Поздним осенним вечером я бродил по селу. Ровесников нет, вся молодёжь уехала. Телевизор не смотрелся, в карты не игралось со стариками да старушками – невесело было в деревне мне в этот мой приезд… «Да и что в этих картах, “одна прелесть”» (от слова лесть), – как говорила моя богомольная старушка. Привяжутся, как семечки. И наскучат, и не бросишь. Или заведут разговор о такой старине, в которую уже и не верится…» И мне не верится, что есть роскошная деревенская проза: «Я молча разделся и полез под бочку – холодный душ.…И теперь, даже когда столько лет минуло со дня этого выстрела, теперь, когда прошло столько дней, в особенно трудные дни житейских невзгод, неудач, неурядиц, когда смыкается холодный круг отчаяния, – вдруг приходит это воспоминание: «А ведь я счастливый человек, я не убил человека…»

И верно – счастливый человек, хотя сейчас не убить – это сложно. Тот, кто хоть раз стрелял в тире, на стрельбище, тот меня поймёт, кто не видел спину снайпера, стреляющего в наших, в донецких, в беженцев, когда холодный пот простреливает грудь, когда понимаешь – вот он снайпер, что он расстреливает русских людей. Этот укр, фашня…И рука моя сама нащупывает курок, когда я пристреливаюсь в парке, в тире. У меня есть настоящее ружьё. И настоящее разрешение на охоту. На уток, зайцев. И лис.

Далее наш путь длится в повесть А. Черновой «Особняк». Интригующая, чуткая, тягучая проза. Мы вновь попадаем всем караваном в её сюжет. Мама. Дочь. Женщина и мужчина. Любимый. Любящий. Разлюбленный. И вновь любимый. Особняк – это некий обруч, держащий героев, он железный. Он янтарный. Он переливается. Анастасия знает, что находится как раз на границе Шёлкового, но нешёлкого пути. Ибо здесь мощёная, каменная суть: интрига! «полупрозрачные иглы, почти невидимые, но жёсткие и острые.

Тогда Данила встал рядом и взял её за руку, она не отнимала. Может быть, нужно было включить  лампу и зашторить окно. Заварить крепкий чай и полить кактус. Продолжить вслух читать рукопись,  разбирая слова. Но на улице шёл дождь, страшно качалось дерево. А они всё стояли, не в силах оборвать странное горькое чувство, прозрачное и настойчивое, чувство нежности и тишины, полузабытой страсти. Под ногами обрушивались города и мчались поезда. Дремали подземные реки…» Иногда мне кажется, что я слышу музыку группы «Смысловые галлюцинации», так всё зачехлено в небольшие ларцы и ящики. Молодёжная проза. Девичья. Грёзы и небо. Вообще, проза молодых, это восстание, бунт, Болотная площадь, плакаты, фонарные столбы, вписки, клубы, танцы, тусовки. Но здесь иначе – здесь особняк, как некий Дом, который впаял в себя главных героев – смотрительницу, девушку-Золушку, Данилу (от ассоциации Данила мастер), Тролля, цветы для мамы-невесты, Карину, как некую картину тайно  «читавшую «Сиреневый хинакридон». И это не оттенок краски, это заря того самого Великого Шёлкового пути журнала Берега! «И знаешь… Мы будем счастливы… – наконец выговорил Данила. – Навсегда.

Прозвучало почти убедительно. День закончился, незаметно наступала ночь. Усевшись на сук соседнего ветвистого дуба, печально и сладостно пела птица Сирин, волнительно пахло свежими ночными травами. И совсем даже неважно, что дубы в том районе не росли. Главное, что дуб был могучий и вековой, а каждое перо Сирина украшено специальным золотистым колпачком «наперника», тронутого гравировкой неведомых слов».

Яков Шафран живёт и работает в Туле. В городе оружейных мастеров, твёрдой стали и золотого солнца. В журнале он представлен Рассказом «ТВЁРДОЕ слово». В рассказе речь идёт о фантазийном будущем, где кьюар-коды, шифры, чипы, а люди роботизированы. И почти бесчувственно. На первый взгляд проза трудоёмкая, ирреальная. «Вот и бдительные соседи под тем или иным, по их мнению важным, предлогом стали заглядывать, видимо, срабатывал всеобщий, животрепещущий где-то в глубине человеческой самости страх, и обещанное, ясно рисующееся в воображении вознаграждение было нелишним. Поэтому и дома он надевал всегда находящуюся под рукой кепку, опуская её козырёк до бровей, при стуке в дверь. Когда ещё не отключили электричество, он пытался по интернет-сети найти подобных себе, называемых массовой пропагандой – отщепенцами, изгоями.» Но у главного героя русское имя, поэтому мы понимаем, что это не за граница. А некий субстанционный мир на русской почве. Светлана Теряева с её «Девичником» относится к жанру семейные хроники, где муж, она сама, подруги. И вот женщины замыслили обычный свой девичник, с кем не бывает? Но одно условие – отсутствие мужа, ибо тогда душу не отведёшь и не предашься женским секретами: «Накрыли подруги стол простыми сезонными закусками: огурчики малосольные, помидорки с грядки, перчик, сальцо, отварные яички, лучок зелёный, селёдочка под картошечку. Налили по рюмашке

«клубничной» и едва успели оценить аромат, сладость и послевкусие выпитого, как на пороге появился Лёва». Завершение повести Валерия Румянцева, лауреата премии Н. С. Лескова под названием «Литературный экспресс» ведёт нас вдаль по нашему Шёлковому, загадочному и, словно сквозному пути. Здесь синие закаты, шёлковые ленты. Целый парад мыслей. Это было в то время, когда писателей возили целыми экспрессами. Время, казалось бы, счастливое. Как сама безмятежность. Юность. И стаканы в серебряных подстаканниках. И всё бы ничего, если бы не Белинский! Да-да, именно он. И если бы не Писарев. И конечно же, спор о романе М. Попова и о повести Родионова «Князь-рыб». Главные герои – словно из 18-19 века. Они верят в лучшее. И поэтому спорят. «– А есть десятки журналов, в которых публикация вообще платная… – усмехнулся Писарев.

– Ну, это для графоманов. Уважающий себя литератор на это не пойдёт. Это всё равно, что я сделаю табуретку, вынесу её на рынок и буду предлагать покупателям взять её мало того бесплатно, а ещё и деньги дам за то, что кто‑то согласится забрать её.

– Любой графоман-любитель мечтает стать профессиональным графоманом, – пошутил Дмитрий Иванович…» О, вот и хорошо, ибо сама давно раздумываю над графоманством. И ведь мы все знаем – КТО настоящий графоман, а идём к нему, ибо без него никуда. Он  редактор или министр. Он шишка. Он притягивает. Вынужденное графоманство всегда видимо. Но его замалчивают. Далее в спор вступает Толстой. И гибнет Анна Каренина. А в третьем вагоне заселяется Лермонтов. И сама Россия во мгле. Но поезд едет. И мне бы хотелось, чтобы был свет в конце туннеля. Тот самый буквой Z. Ибо она нам высвечивает путь. Но это я говорю от себя. И понимаю, что поезд Румянцева – это лишь этап пути. Отрезок во времени. Болезненный? Да. Беспросветный? Возможно. Но идёт накопление потенциала. И все писатели – накопители его. Надо лишь уметь наполнять им свои кубышки. Время придёт. Особенное время.

Шёлковый путь – прошёл свою развилку. И подошёл к базису. То есть к поэзии. К стиху. К рифме. Здравствуйте, станция имени Григория Блехмана. Под названием:

ДОНБАСС – РОССИЯ В ТЕЧЕНИЕ ВОСЬМИ ЛЕТ – С ВЕСНЫ 2014 ГОДА ДО ФЕВРАЛЯ 2022 ГОДА:

Одессу, Донецк, Мариуполь…,

где долго был общий наш дом,

теперь, словно загнанных в угол,

крушит русофобский синдром.

Крушит без преград – днём и ночью,

грозя перейти в «навсегда».

Да, «время расставит все точки»,

но боль не уйдёт никуда.

(декабрь 2017)

Действительно боль не уходит, а становится больнее. Пронзительнее.

Всё больнее вести с Украины,

всё циничней наш звучит ответ,

что, мол, волноваться нет причины –

это лишь их внутренний сюжет.

Да, куда‑то подевалась совесть –

наша совесть. Обмелел исток?

Но тогда мы кто и что мы, то есть

на какой надеемся итог?

Декабрь 2014 г

Вообще, преклоняюсь перед теми людьми, кто с 2014  года писал о Донбассе. Писал восемь лет, как восемь веков. Кто переживал войну, словно сам воевал. И получал ранения. Я сама ранена ею. Навылет. Не сердце – а сплошное решето.

И сейчас наши поэты – первого ряда, это Анна Долгарева, Мария Ватутина, Анна Ревякина, Игорь Караулов, Дмитрий Мурзин – там, в ней. И им каждый день угрожает опасность. Как Даше Дугиной. Недаром в предыдущем, втором номере БЕРЕГОВ великий Александр Дугин сказал:

Думаю, самое важное сейчас – сохранять спокойствие. Стремительность военной операции застала врасплох не только врагов, но и друзей. Её никто не ожидал. Отсюда всплеск истерики у всех сторон. Но тут важно понять: установление контроля над огромной, хорошо вооружённой страной, готовившейся к войне с нами восемь лет, а морально и намного дольше, не может быть делом одной недели. После стремительного первого дня так же быстро события развиваться не могут даже при самом благоприятном раскладе. Это требует от всех выдержки и ясного сознания. Есть несколько пунктов, которые мне представляются главными:

Патриоты опасаются, что мы можем при каких-то условиях (например, после зачистки территорий ДНР и ЛНР) остановиться. Напрасное опасение. Такую масштабную операцию Москва могла начать только с ясными и не обсуждающийся целями, не зависящими практически ни от чего – вплоть до ядерного шантажа. Поэтому всё будет доведено до финальной цели. Любой ценой и в любом формате.

У либералов (сознательных врагов России) и эмоциональных пацифистов (людей, игнорирующих геополитику, политологию и международные отношения) есть иллюзия, что протесты и сетевые петиции что-то могу изменить (не могут ничего).

Все западные шаги, направленные против России в данных условиях, только усилят патриотическое крыло и окончательно ослабят либеральное. На жизни простых людей это особенно не скажется. Ведь только идеологически фанатичные монетаризмы считают, что currency board – это единственная валютная модель. Про финансовый суверенитет они и слушать не хотят. Напрасно. Государство может выпускать столько денег, сколько ему надо. Чтобы укротить при этом инфляцию, можно прибегнуть к двухконтурной эмиссии (по плану А. Галушка). Высокие технологии Запад и так нам не давал. Рынок энергоресурсов в Азии для нас потенциально бесконечен. Так что выстоим и только усилимся.

У многих патриотических ресурсов агонизирующие украинские неонацисты пытаются в отчаянии взломать сайты и аккаунты в соцсетях. Для тех, кто должен быть логически мобилизован на физический отпор нашим, откуда время и силы для подобных занятий? Ответ – это не из Украины атаки. Украина как таковая после Майдана – лишь прикрытие для большей геополитической стратегии НАТО против нас. Поэтому мы это прикрытие и ликвидируем.

Украинцы были, остаются и всегда будут нашими братьями и сёстрами. Пусть говорят что угодно. Мы православные восточные славяне с общими корнями, разными поворотами истории и единым будущим. И никто ничего с этим поделать не может. Мы неоднократно расходились, а потом соединялись заново. В разных обстоятельствах и разным образом. Украинцы не враги, они наши. Мы, великороссы, тоже не сахар. И они не сахар. Но их и нас надо уважать. Нам с ними скоро жить в одном государстве. И от этого они только выиграют. И мы должны сделать так, чтобы они и выиграли. Но только от единства, не от братоубийства. Так что надо точно остановить ненависть».

И поэты останавливают эту самую ненависть. Они стоят, как столбы врытые в почву Дикого поля. Они вросли своими ногами в месиво ночи. Они рифмуют эту ночь с рассветом. Я недаром привожу весь текст великого философа, чтобы подчеркнуть значимость поэзии. Что она не умолкала. И тема войны началась не в 2014 году, а намного раньше. Ещё Борис Чичибабин писал об украинском национализме. Вообще, термин национализм – был всегда. Как и само явление. Но украинский самый сложный и необычный. Ибо он отчасти наш. И поэтому так немилосерден. И мы ломаем его. Как лёд. Сами стоим на льдине. И ломаем. А под ногами вода хлюпает.

У меня всегда такие ассоциации, когда я читаю добротные стихи.

Владимир Макаренков:

ПЕРЕДАЙТЕ ВСЕМ НАШИМ ПРИВЕТ!

Мать Россия, сестра Украина

сиротеет в огне и дыму.

Мы отправили старшего сына

по приказу Москвы на войну.

Он служил по призыву, комбату

как отцу доверялся во всём

и остался в войсках по контракту,

не вернулся в родительский дом.

Мы гордились, что стал он мужчиной,

в нём гвардейца признала страна.

Небо грозное над Украиной,

а у нас в волосах – седина.

Мы звоним сыну каждые сутки,

только всё телефон не в сети.

И проходят, как годы, минутки.

Сын, словечком хоть оповести!

Был вчера у него день рожденья.

Отмечать нам пришлось без него.

Лишь сегодня пришло сообщенье,

и на сердце слегка отлегло.

Вслух читаем мы снова и снова

в телефоне короткий ответ:

«Всё нормально, все живы, здоровы.

Передайте всем нашим привет!»

Читаю. И сердце заходится! Вообще, такие темы – до слёз. О сыне, который на фронте! И я понимаю этого автора. И я смотрю в сыновий военный билет, где написано – ГОДЕН. Ещё как годен, высокий, широкоскулый, плечистый. Красота да и только. Умный. Воспитанный. Интеллигентный. Спортсмен. Родина моя, для тебя рожала. Воспитывала. В самбо водила. На брейк-данс. На теннис. В бассейн. Учила в платном институте. На военной кафедре. Любимый мой!

РАЗУМЕТЬ

Не говорите мне про совесть,

когда орудия гремят,

давайте говорить про стойкость

и мужество в боях солдат,

про их отважных командиров,

про лётчиков и моряков,

тех, кто воюет ради мира

и умереть за нас готов.

Их совесть – в воинском приказе,

она – незыблемый залог:

на Украине и Донбассе

преисполнять российский долг;

свершая воинское дело,

громить коварнейших врагов

и выводить из-под обстрелов –

к своим – детей и стариков.

А если кто-то заикнётся,

мол, совести у русских нет,

пусть клеветою поперхнётся,

на ложь есть праведный ответ;

он в языке, как птица в клети,

лишь нужно выпустить уметь,

ведь слово совесть – от съвěдěти,

что означает – разуметь

Я просто влюблена в этого автора! Чистый пронзительный голос. Уютные метафоры. Тёплые образы. И биение сердца. Пульс! Пульс пульсов. У меня теперь всё пульс! От таких строк, горло перехватывающих. Ибо это ещё и нечто личное для меня.

Но караван идёт себе и идёт. Целый поезд, погруженный в караван:  ладья моя расписная!

И вот Урал. Южный. Горы, горы…туннели, скалы.

А. Шубин предлагает нам, как на огромном уральском блюде, резной чаше свои СТИХИ ИЗ НОВОЙ КНИГИ. Так подборка называется.

«Ещё до смерти музыканта

его душа гостит в Раю,

и ей поют все птицы сада,

приняв, по праву, за свою.»

Но есть ещё и послесмертие. И путь туда. Поэтому надо прихватить чайник. «Здравствуй, чайник мой походный,

собеседничек охотный,

знатный времени транжир –

рад, что ты, как прежде, крепок,

и венчает блеск заклёпок

твой начищенный мундир.»

Рига. Латвия. Ираида Кельмене. Поэт.

Вот радость-то! Есть патриоты и в Прибалтике! Слава тебе, Господи!

Дни идут, проходят, мелькают.

Летят, пролетают и тают…

Растворяются в солнечном блике…

Иногда зависают на пике

И срываются, душу пронзая,

Заливая от края до края,

То восторгом любви, то страданьем,

То крушеньем надежд, покаяньем.

А потом, чётко в годы сплетаясь

И уже ничего не касаясь,

Застилают дорогу судьбы,

Пряча след от неравной борьбы.

да… а кто обещал борьбу равную? Она всегда такая, и тонко подмечена поэтессой!

Елена Александренко:

«Я напишу о том, о чём нельзя,

Когда вот-вот заденет нас снарядом,

Лишь в миллиметре от виска скользя…

Когда нельзя, то это значит – надо!

Когда на паутинке мир повис

И я забыла час и день недели,

Качнулась жизнь, сорваться можем вниз

И захлебнуться в глупой карусели.

Остаться кровью ягоды на дне,

Где ночи все бессонно дышат жаром.

Узнать не понаслышке о войне

И прикоснуться к этому кошмару.

Бежать от всех, куда-то наугад,

В мелькании рассветов и закатов,

И ощущать, что ты уже солдат,

Хотя ещё ни в чём не виноватый.

И там, где нет покоя тишины,

Там, где опасность иглами под кожей, –

Искать тропинку к дому без войны

И день вчерашний, как подарок Божий.»

Это чудесная и мелодичная поэзия. Источник добра. И противоборства.

Переместимся всем караваном в Воронеж. В его чудные переливы. В его писательский союз. И осмысление.

Михаил Болгов. Поэма. Осмысление:

Умолкала дева юная

Брала свечку воску ярова

Кверху комлем её ставила

На погибель всем обидчикам –

Ах, как орд подобных много-то!..

А тем временем расчищены

Прояснились лики тёмныя

И все образы-подобия

Все поожили задвигались

Рукавами отираючи

Свои очи просветлённые

Огласились своды плачами

Всё прозревших и провидевших…

Поэма написана в фольклорном стиле. Много неологизмов: ярова, тёмныя, отираючи.

Читается легко. На одном дыхании. Ибо применение старославянских слов здесь не препятствие, не отягощение. Это не вычурность, а желание показать многообразие нашей лирической речи.

Владимир Васильевич Стрижов – родился в Ленинграде в 1954 году.

Вырос в городе Зеленоградске Калининградской области. Окончил физикоматематический факультет Калининградского государственного университета. Круг интересов, кроме искусства, – Мироздание и Человек.

Четыре главных вопроса: Что? Как? Почему? и главное – Зачем?!

«Насколько разные ответы

И тайны ждут в конце пути:

Для Тёмных – это конец света,

Для Светлых – это конец тьмы.

Насколько разные желанья

Диктует рукопись проблем:

Одним – заботы «выживанье»,

Другим – «Что дальше? И… Зачем?»

Иногда поэт в одиночестве и при свечах намного ярче светит, чем всё электричество в 380 вольт.

Анатолий Мартынов – родился в городе Советске Калининградской области. Он работает с драгоценными камнями. И ему понятны все грани и переливы жёлтого янтарного камня. Оно ему – хлебное поле. Оно ему – поля гречишные. И он несёт в руках для нас свои поля поэтические – в соцветья горизонта:

Я тебя влюбить хотел бы в эту березь,

в эту прелесть,

Что листом плакучим стелет под ногой

твою аллею.

Я тебя влюбить хотел бы в эту солнечную речку,

В это сладкое журчанье, именуемое речью.

Я тебя влюбить хотел бы в свой рояль,

давно который

На тебя, моя Изора, без конца бросает взоры.

Я тебя влюбить хотел бы в наши

солнечные камни,

Что зовутся необычно и так ярко янтарями.

Я тебя влюбить хотел бы в друга лучшего,

да только

Шип очей твоих бездонных входит в сердце

сладко, колко.

ЖИЗНЬ НА БЕРЕГУ  Геннадия Петренко начинается с тумана.

Туман горбатится над речкой – выше трав…

Спешу проторенной дорожкой к дому,

а нагота растрёпанных дубрав

всё тянет ветви к солнцу золотому.

Он, этот день, особенно красив:

осенней прелестью осыпана округа,

и не смолкает шум плакучих ив

над жухлой зеленью нескошенного луга.

В их робкой песне столько грустных тем,

но – жизнь сквозит в их трепетном движенье!

Букет расцветших белых хризантем

тебе несу, родная, в день рожденья…

берег…берег… ОН разный – пологий, песчанный, гористый. Можно с берега вниз. Можно с берега вверх. Можно плашмя. Поэты, как дети. Они возле реки. Песка. Они чисты. Они подарок нашей земле. Как чудо. Что останется после нас? Что смоет волна?

Валентина Сергеевна Гордова (Беляева) – родилась в городе Цивильске

Чувашской АССР, окончила Чувашский государственный университет имени И. Н. Ульянова, Литературный институт имени А. М. Горького (семинар С. Ю. Куняева). Под псевдонимом «Валентина Беляева» опубликованы сборники стихотворений «Аритмия» (2002), «Мирское» (2010). Кандидат медицинских наук, преподаёт гистологию в Балтийском федеральном университете имени И. Канта.

Иногда мне кажется, что кардиограмма – это расшифровка наших рифм. И врач, может прочесть имя твоего любимого, читая ритмы.

«А в песнях тех советские солдаты

Домой с войны дорогой шли степной,

Вели орлят безусые комбаты,

Шёл через рощи парень молодой,

В тех песнях Ленин жил в весне и в каждом,

Летел в туман клин белых журавлей…

Умели петь? Да разве это важно,

Когда концерта не было главней

Для тех детей, которые от сцены

Восторженных не отрывали глаз, –

На сцене папа пел и мама пела…

И не осталось ничего сейчас

От городка, не то, что от завода,

Не возвращайся – детства не найдёшь.

Но кто поймёт, что ты не мимоходом

порой про степь донецкую поёшь?»

И это всё коды и расшифровки. Это то самое маковое зёрнышко! «И папа пел и мама…клин белых журавлей…хор…шорохи трав…»

К 130-летию Константина Паустовского, Николай Головкин – исследования и раздумья…«Москва златоглавая» – родной город будущего писателя. Здесь он родился 31 (18) мая 1892 года в семье отставного унтер-офицера II разряда, железнодорожного статистика Георгия Максимовича Паустовского.У Константина ещё были старшие братья Вадим и Борис и сестра Галина. Оба брата писателя в один день погибли на фронтах Первой мировой войны. В романе «Романтики» (1935) он посвятит Москве такие вдохновенные строки:«<…> Ничем нельзя убить Москву. Уничтожить её сущность, её душу – нельзя.»

Пророческие слова!

«В 1898 году семья Паустовских перебралась из Москвы в Киев. Когда Косте было двенадцать лет, он стал учеником Первой киевской классической гимназии.4 июня 1912 года состоялся 99‑й выпуск окончивших Первую гимназию. Аттестат зрелости Паустовского гласил:

«Дан, сей аттестат зрелости сыну мещанина Константину Георгиевичу Паустовскому, вероисповедания православного, родившемуся в городе Москве мая 18 дня (31 мая по новому стилю. – Н. Г.)

1892 года, в том, что он, вступив в императорскую Александровскую киевскую гимназию августа  20 дня 1904 года, при отличном поведении, обучался по 4 июня 1912 года и окончил полный восьмилетний курс».

Семья Константина Георгиевича переезжала часто. В детстве и юности он жил и в Киеве, и в других городах Малороссии и центральной России, возвращался в Москву и вновь жизненные обстоятельства звали его в дорогу.

«<…> В юношеские годы, – рассказывает Ирина Чичкина, – Паустовский познакомился с первопрестольной столицей заново и полюбил, несмотря на несходство с любимым родным Киевом. Гимназистом старших классов он приезжал в Москву, где жила мать с братом-студентом и сестрой Галей.  В 1914‑м он перевёлся из Киевского в Московский императорский университет. Но начало Первой мировой войны и мобилизация вынудили его оставить на время учебу и помогать матери. Он стал настоящим знатоком города, работая вожатым, а потом кондуктором Миусского парка конно-железных

дорог <…>». Об этом периоде его жизни, как и о многих других, ярко рассказывается в автобиографической  «Повести о жизни», одном из главных произведений мастера.

«<…>Трамвайной своей службе, – вспоминал Паустовский, – я обязан тем, что хорошо изучил  Москву, этот беспорядочный и многоликий город со всеми его Зацепами, Стромынками, трактирами,  Ножевыми линиями, Божедомками, больницами, Ленивками, Анненгофскими рощами, Яузами, вдовьими домами, слободами и Крестовскими башнями. <…> И вот изо дня в день происходила одна и та  же канитель: одной салопнице надо было к “Николе на курьих ножках”, другой – к Троице-Капелькам,  третьей – к Георгию на Всполье. Нужно было терпеливо объяснять им, как проехать к этим церквам…»

Это, пожалуй, самое настоящее открытие. Вникаю. Углубляюсь, становлюсь личным, чем-то близким. Вообще, язык писателя о писателе самый проникаемый.  Н. ГОЛОВКИН исследует весь путь Паустовского от рождения, семьи, дружбы, любви. И открывает нам путь сей. Путь наш великий в глубины ея — великой матрицы литературы. Опубликоваться – это ещё полбеды. А вот написать текст – беда великая. Как и радость. Будущая радость, как говаривали предки наши. Либо радостная беда – как перламутр. И пуговки кафтана. И ширь бархата. Всё. Ленточка скоро!

А вот и Вячеслав Лютый с его размышлениями о Михаиле Болгове. Это и музыка, и мёд. Это творог размятый пальцами, каждая крупинка.

«Воронежская поэзия последнего полувека содержит в себе имя, чьё присутствие в литературе  Черноземья повлияло на многие художественные пути. Речь идёт о Михаиле Болгове, который известен также под творческим псевдонимом Компоэтор. В середине 1970‑х годов он стал негласным  вожаком молодых поэтов – участников литературного объединения при Воронежской организации  Союза писателей. Густая, почти вулканическая образность его лирики и властность поэтической  интонации обладали редким магнетизмом и неуловимо воздействовали на вполне самобытные поэтические опусы лирических соратников, оставляя в их текстах приметы болговского словоупотребления или же постановки голоса.»

Славный, славный Воронеж. Как непознанная планета. С своими обручами, дымными переходами, с тесьмой резной.

Вообще, поэтика городов отличается друг от друга. Если взять отдельно поэтику Тулы – это одно звучание. Поэтику Алтая – иное. Поэтика Москвы – крест. Поэтика Питера – Исаакий проткнувший небо и Васильевский остров, где должен быть в конце своей жизни И. Бродский. И это «не выходи из комнаты». Не выходи из поэзии. Не выходи из литературы. Из Бога. Из Логоса светлого. Из старческого в молодом. Не выходи из модного. Не выходи из ветхого. Из страстного.

Воронеж вышел. И весь на ладони.

«Поэтическая судьба Михаила Болгова есть удивительная, ни на что не похожая страница воронежской литературы. В течение десятилетий Компоэтор как будто представляет собой её теневую сторону и не выходит на официальную авансцену. Однако никогда нельзя с уверенностью сказать, что какое‑то имя хоть малой строкой, но останется в истории русской словесности. Примеров забвения качественных литературных имён – великое множество. Михаил Болгов уже своим парадоксальным подходом к творчеству, образами, не оставляющими сознание читателя, заставит академического филолога застыть над псевдонимом «Компоэтор». А дальше возникнут иные лица и взаимоотношения, иное понимание литературы – никак не альтернативное, но придающее ей необходимую и важную полноту.

Пойти к судьбе. Ударить ей челом.

Преподнести дары – чем наделили

Меня природа, боги и кумиры…

Отдать ей светоч свой, и лиру, и перо.

Златое время. Можно – серебро

Отдать. Коня крылатого. И свиток,

В котором песнь хвалебная излита…»

Галамага. Его можно цитировать без имени. И все знают, что Галамага – это Андрей. Как Рублёв. Иконописец поэтический.

«Москва. Весна конца восьмидесятых.

Тысячелетней церкви торжество.

Меня не то чтоб приняли, как брата,

Скорее, я сошёл за своего.

Я в свете богословских категорий

Был недостаточно воцерковлён,

Что, впрочем, не мешало петь мне в хоре

И даже делать доски для икон.

В то время было всё гораздо строже;

У старожилов странный был подход,

Те с ходу отвергали по одёжке

Всех, кто посмел не соблюсти дресс-код.

А я не мог понять, свои проступки,

Свои грехи безжалостно кляня,

Чем, например, девчонка в мини-юбке

Для Бога неугоднее меня.

И, поднимаясь всякий раз на клирос

Иль стоя на молитве дотемна,

Я сомневался в том, что Божья милость

Меж избранными распределена.

Я шёл к себе. Путями непростыми.

Грешил, отчаивался, унывал.

Что ж, на ступеньку рядом со святыми

Я никогда и не претендовал.

Но верил, словно истинный ревнитель,

Сквозь разочарование и боль,

Спаситель примет всех в свою обитель

И упразднит досужий фейс-контроль…»

Иногда я боюсь прикоснуться к таким строкам. Это ожог на сердце. Это новое имя на кардиограмме.

Валерий Дударев – знакомый и не знакомый. Увидевший. Произнёсший. В журнале Берега его подборка. Это жизнь, как продолжение жизни. И это не смерть. Это светлая апофатика ея и катафатика. Медовое древо.

Валерия Дударева я встретила в редакции в 1999 году. Моя первая публикация в Юности с моей повестью в ТЕНЯХ СТРАННИКА. Моя ТИТУЛИНА. Моё небесное. Второй раз мы увиделись через два года. Пили чай с молочной колбасой. И помню Валерий мне сказал – иди тем, путём, который наметился (блудный сын, не покинувший дома) и ещё что-то заповедное. Да! Я долго-долго и мучительно шла.

А вот и новая станция имени Валерия Дударева:

«Бог со мной. И больше никого.

Спал потоп. Сияние земное

Катится. Я думаю о Ное,

Чей ковчег, приставший роково.

Господи, в пучину нет возврата!

Как же это вдруг произошло?!

Гулкое гуденье Арарата

Голубя поставит на крыло.

У случайно уцелевшей речки,

Что питала пропасти надысь,

В кущах светлоокие овечки

Станут одинаково пастись.»

 Занебесное…

 «Напрасно горевать, попутку ожидая, –

Отсюда не сбежать, не вырваться уже.

Лошадка на холме – понурая, худая,

Да несколько лачуг на дальнем рубеже –

И всё!

И так везде – без смысла, без подвоха

На сотни долгих вёрст, на сотни гиблых мест

На всех одна душа, на всех одна эпоха,

Лошадка, и стога, и лунный перекрест.

Кого искать в полях?

 Пророка?

 Скомороха?

Деревня умерла – не плачет, не болит.

Лишь у колодца хмур, лаская кабыздоха,

Далёкой той войны последний инвалид.»

И вот война новая. Уже не далёкая. Уже возле. И мы в ней. И она в нас. И те же звёзды. Луга. Лошадка. Танки – перепахивают длинные подсолнуховые моря…

Стихи, как якорь.

Стихи, как пристань.

Стихи…

Екатерина Сергеевна Фёдорова – доктор культурологии, профессор МГУ

имени М. В. Ломоносова, кандидат филологических наук, научный куратор

ГОУДМШ им. С. И. Танеева. Здесь представлено её ИНТЕРВЬЮ О КРУГЕ ИНТЕРЕСОВ,  РАЦИОНАЛЬНОСТИ И ЛЮБВИ В ЖИЗНИ  КНЯЗЯ НИКИТЫ ДМИТРИЕВИЧА ЛОБАНОВА-РОСТОВСКОГО.

Две личности. Две ипостаси. И один портрет. И ностальгия по родине – тоже одна.

«Н. Л.-Р.: С Исайей Максимовичем я познакомился сначала на обеде в Оксфорде в 1953 году у моей крёстной, Кати Ридлей-Бенкендорф. Знакомство перешло в дружбу, чему помогло следующее обстоятельство. В Париже Avenue d’Iena идёт от Триумфальной арки, как и другие пять проспектов, подобно тому, как располагает свои пальцы лапа утки. Они все связаны с историей Франции. Дом номер 52 на Avenue d’Iena – особняк герцогини де Муши. Один из самых престижных адресов Парижа. Мой дядя

женился на её дочери, графине Сабин де Ноай, и поэтому проживал на одном из этажей четырёхэтажного дома. А в особняке рядом, номер 54, жил барон Гинзбург. Его дочь Алин была подругой герцогини де Муши и моего дяди Вырубова. Через них я попал в её круг знакомых. Когда я приехал в Оксфорд в 1953 году, она была замужем вторым браком за известным физиком Штраусом, они жили в Хеддинктоне, на окраине Оксфорда… Когда на обед заказывалось вино, Штраус давал ключ лакею, чтобы он пошёл в погреб за вином, а затем отбирал ключ и возвращал себе в карман. Даже лакею не

доверял ключи от винного погреба. Алин не выдержала его скупости и развелась. И у неё завязался роман с Берлиным. У Берлина (как и у Сталина) были затруднения с повреждёнными связками левой руки, и он был очень полным человеком. Так что в смысле физической привлекательности я просто не мог для себя их сопоставить – она была спортивная, подтянутая, элегантная, привлекательная, очень богатая – и чрезвычайно умная. Алин наполовину или даже мажоритарно владела гостиницей «Риц»

в Париже. Зато Берлин был настолько обаятелен как человек, взволнованный, с повышенной сенсуальностью, что это качество делало в нём незаметными все его недостатки. Дa, ещё дело и в тембре голоса – живого, одновременно глубокого, мягкого и трепетного. Приехал из Риги эмигрант-еврей, «наш человек» – и все увидели в нём блестящий ум, сочетающийся с особенной человеческой доброжелательностью. Это естественно соответствовало его натуре. Единственный случай в Оксфорде,

когда на его лекциях – в самом большом зале, люди стояли на лестнице – настолько они были увлекательны. Не вмещала людей аудитория. Он же получил титул сэра от королевы Елизаветы, ибо на приёмах королевы его всегда сажали рядом с ней. Потому что он заводил такие интересные разговоры, что мгновенно благоприятно располагал к себе людей. Знаете, он был подобен Высоцкому или Евтушенко, которые проявляли в выступлениях артистический дар…»

Наше Заграничье. Наша с ним непререкаемая связь. И гордость за нас В НЕЙ ЖЕ! Через строки. Я вижу её…и читаю…

Также, как — Лилию Владимировну Воинову-Жунич – есаула Союза казаков Кубани, действительного члена Академии русской словесности и изящных искусств им. Г. Р. Державина, она Почётный член Международной академии современных искусств; глава и учредитель «Русско-Сербского Центра поддержки традиционной культуры»; Президент I Международного фестиваля школ искусств и детско-юношеского  творчества «Мы выбираем МИР! Zа мир без нацизма».

Здесь представлен репортах Лилии Владимировны о I МЕЖДУНАРОДНОМ ФЕСТИВАЛЕ ШКОЛ ИСКУССТВ И ДЕТСКО-ЮНОШЕСКОГО ТВОРЧЕСТВА. Началось! Берега соприкоснулись. А вы мне не верили… Так и хочется воскликнуть мне подобную фразу. Но скажу по порядку. Точнее перескажу правила фестиваля:

Международный фестиваль школ искусств и детско-юношеского творчества «Мы выбираем  МИР!» имеет огромное значение не только для всестороннего развития детского творчества в любом уголке мира с качественным педагогическим сопровождением, но является серьёзной площадкой для общения народов разных стран, представителей разных культур. Все мы объединены общей созидательной целью, что поможет фестивалю успешно действовать, глобально расширяться, собирая

вокруг себя множество друзей – единомышленников в области подлинного традиционного искусства .

И номинации есть. И победители.

А куда же без них. Ибо традиция.

Она везде.

И это почётно. И поклон вам!

Александр Орлов – поэт, прозаик, публицист, директор Международного славянского литературного форума «Золотой Витязь» с 2020 года представлен в Берегах «ГИБЕЛЬЮ червонной Руси».

«В 1996 году Архиерейский собор Русской православной церкви за границей причислил к лику святых зверски казнённого за православную веру в лагере смерти Телергоф священника Максима Сандовича. Через этот лагерь с 1914 по 1918 год прошло более 30 тысяч человек. В чём заключались преступления свыше десяти тысяч русинов, уничтоженных «цивилизованными» западноевропейцами в австрийском Талергофе и Терезине на севере Чехии за полтора года? Их преступления – это память

о предках, их религиозное братское единение, их язык, такой понятный каждому жителю России. Год 1915‑й явил миру многострадальную Червонную Русь, усеянную свежими могилами и массовыми захоронениями. Осатаневшие солдаты австро-венгерской армии в храмах размещали конюшни, а в алтарях устраивали отхожие места, во дворах храмов на деревьях и оградах неделями висели прихожане. Главной целью являлось уничтожение москвофильского униатского и православного священничества, а также полное беспощадное уничтожение русинов и всех сочувствующих Российской

империи и православию. Исконных жителей Галиции, Буковины и Карпат расстреливали и вешали десятками, заживо сжигали в хатах, закалывали штыками… Мужчины, старики, женщины, дети – все они стали заложниками политики геноцида империи Габсбургов. Поклонники Штрауса и Кальмана хватали людей и сажали в тюрьмы, этапировали в концентрационные лагеря или просто уничтожали на месте за русскую открытку, за чтение Пушкина, Гоголя, Достоевского, Тютчева, за разговоры на русском языке в публичных местах…

После ухода русской армии массовым репрессиям подверглись все жители Галиции, которые имели неосторожность продавать русским солдатам табак, поднести кувшин с водой, не говоря уже о тех, кто посмел пустить на постой, обстирывать или кормить. Даже указ императора Австро-Венгрии Франца Иосифа не прекратил террор. Галицко-русский политический деятель, депутат Галицкого краевого сейма и австрийского парламента от Русской народной партии, публицист, узник Терезинской крепости Дмитрий Андреевич Марков в 1915 году в своём последнем слове на политическом

процессе, организованном военными преступниками в Вене, сказал: «Меня защищает сила правды, а её сила непреодолима, эта правда – моя национальная идея, идея культурного и национального  единства русских племён. Я убеждён, что она найдёт дорогу к свету».

Последних приговорённых русинов спас русский император Николай II.»

Вам это ничего не напоминает? Так это же день сегодняшний. Это же чистая Бандеровщина. Это же страх  и ужас. И сгибшая в адовом котле Русь червонная.

«Итогом массового истребления русинов стало уменьшение числа проживающих во Львове вдвое, 100 тысяч русинов были вынуждены отступать с русской армией, их оставленные дома были сожжены австро-венгерскими властями. Только через правду можно прийти к подлинной свободе. Пока человечество лжёт, оно остаётся рабом лжи. Поэтому мы помним всех наших братьев, отдавших свои жизни за истинную свободу человечества в Талергофе и Терезине, Бухенвальде и Дахау,

Кульмхофе и Лисничем, Малом Тростенце и Майданеке, Маутхаузене и Освенциме,Саласписле и Саймиште, Собиборе и Треблинке…»

Более так не будет.

Никогда.

А вот и Липецк. Град на холме! ПЕКАРНЯ НА КОСТЯХ Александра Андреенко. Размышления.

«Я не преследую цели научных изысканий, дополнений, а тем более открытий. Я лишь хочу поделиться своими впечатлениями от знакомства с документами, воспоминаниями и фильмами об историческом явлении, имя которому – Нюрнбергский процесс. Первая моя встреча с ним состоялась в 1969 году благодаря книге Бориса Полевого «В конце концов». Написанная в форме дневников, она поразила моё подростковое воображение. Такого о войне я не слышал и не читал. Одно дело – атаки,

бои, героическая оборона, освобождение или взятие городов, и совсем другое – методичное, расчётливое, хладнокровно-целенаправленное истребление сотен тысяч мирных жителей. Самое страшное во всём этом – «научное обоснование» такой необходимости. «Нюрнбергские дневники», исполненные художественной эмоциональности, включают в себя не только оценочное описание судей и подсудимых, не только изложение протокольных речей и документальных свидетельств, но и чисто человеческое, эмоциональное восприятие всего того, что он видел и слышал – как в зале суда, так и за его пределами…»

Круги истории повторяемы. И это всегда борьба светлого с чёрным.

Григорий Некрашевич-Поклад исследует древо родовое семьи Поклад. Ремесло не простое. НО оно на то и ремесло, чтобы получилось целое.

И это пример нам – исследуйте свои корни.

Идите выше.

Людмила Еремеева — родилась в Самаре, в Калининградской области живёт с 1977 года, в Светлом – с 1984-го. Более двадцати лет работала в местных СМИ, главный редактор газеты «Светловские вести», удостоена Почётного знака «За заслуги перед профессиональным сообществом» Союза журналистов России, обладатель медали «За заслуги перед Калининградской областью», первый председатель Ассоциации муниципальных газет Калининградской области, Почётный гражданин округа. Автор книги «На качелях судьбы». В настоящее время занимается волонтёрством, член клуба активного образа жизни «Восход». НАРОДНЫЙ МЕМОРИАЛ Вспомним всех поимённо, Горем вспомним своим. Это нужно – не мертвым! Это надо – живым! Роберт Рождественский…

« Прошло 77 лет с окончания самой страшной войны в истории человечества. Но до сих пор продолжается поиск пропавших без вести. Ежегодно на местах боёв находят и хоронят останки тысяч павших воинов. Почему продолжаются поиски погибших? Потому что мы – русские люди. Как говорил великий русский полководец Александр Суворов: «Война не закончена, пока не похоронен последний солдат». Каждый неизвестный – это чей‑то сын, брат, муж, отец, дед, прадед. В Светлом почему‑то бытует мнение, что это место бои обошли стороной. Но однажды афганцу, бывшему начальнику штаба батальона Ограниченного контингента советских войск Михаилу Адамову на глаза попалась статья А. Иванова в «Светловских вестях», в которой говорилось о том, что в годы Великой Отечественной войны за бои в районе Циммербуде, Пайзе, Неплекена (будущий город Светлый) два советских воина были удостоены звания Героя Советского Союза (майор Иванов С. И., капитан Ткаченко Я. Т.). И это послужило для него толчком к поиску подробностей этих боёв, захотелось найти эти места, как‑то увековечить подвиги советских воинов. 23 апреля 2016 года клубом активного образа жизни «Восход» в составе председателя Михаила Адамова, членов клуба Владимира Гордиенко, Александра Лукина, Василия Новосельцева…»

Литература воспоминаний – как стержень. Как ось.

ПУШКИН И ДАЛЬ – ВЗАИМНОЕ ПРИТЯЖЕНИЕ Валерий Ильич Герланец – известный в Донбассе и далеко за его пределами писатель, драматург и публицист, заслуженный деятель искусств ДНР, член Союза писателей ДНР и Союза писателей России, многократный победитель международных и республиканских литературных конкурсов и премий. Его произведения для детей и юношества издавались в Белоруссии, Германии, Израиле, Канаде, России, США, Чехии, на Украине, а также ставились в

профессиональных театрах, театральных коллективах школ искусств и дворцов детского и юношеского творчества, звучали по радио и телевидению…

Здесь уникально представлены линии пересечений и связей в прошлом. И сказано о том, какое значение – в настоящем. И связи не рушатся. И линии не гнутся!

«История дружбы двух гениев:

В обширной плеяде выдающихся деятелей русской словесности одно из первых мест давно и по праву занимает Владимир Даль – писатель, этнограф и лексикограф, собиратель фольклора, военный врач. Всемирную славу принёс ему многотомный «Толковый словарь живого великорусского языка», на составление которого он потратил более полувека. Этот труд принёс его автору звание академика, многочисленные награды, славу и, конечно же, безграничную благодарность потомков. Будущий лингвист родился 10 (22) ноября 1801 года в посёлке Луганский завод (ныне г. Луганск, ЛНР) в семье лекаря горного ведомства Ивана Матвеевича Даля и его супруги Марии Христофоровны, урождённой Фрейтаг. Отец мальчика был обрусевшим датчанином, мать – наполовину немка, наполовину француженка. В его жилах бурлил коктейль из кровей трёх разных национальностей, хотя, став взрослым, Владимир Даль идентифицировал себя исключительно русским человеком, о чём свидетельствуют многие сохранившиеся до нашего времени письма и записи лексикографа…»

ЛЮБОВЬ НАВСЕГДА Елены Крюковой звучит, как мир навсегда, океан навсегда, река навсегда, Волга навсегда.

Лугань.

Донбасс.

Дон.

Все реки навсегда. И вплавь, и пеше.

Ибо путь Шёлковый он не только по суше, он и по морю. По атлантидовому водному пространству. И всплывёт Атлантида наша, покажет свои маковки Китеж. И приидёт оно светлое и чистое. И вера сия у Елены чиста и свята. И всё что не пересекаемо в вере этой – то берётся в расчёт для перламутра. А всё, что пересекаемо, то золото. И вот получается узор перламутрово-золотой. Ибо намыто оно душой чистой. Без примесей. И чужды Елене оттенки – как искажение сути, и нет смещений, нет зазоров. И помыслов этому не предвидится.

Вот я что думаю, братцы мои!

Есть они пророки в отечестве моём. Если опираться на имена, представленные в предыдущем номере – Александр Проханов – великий, большой, как город разнообразный, как лес поющий, как поле – васильковое. Александр Иванов – полный военной тематики, дисциплины, волнующийся за простор земли всей. Елена Крюкова – писатель разнообразной тематики, ей подвластны – вокзалы и рынки, расколы и перемирия,  евангелия и торы, музыка и шершавые родовые камни. Александр Дугин – отец всего и всея духовного и духовитого, чистоты и прелести. И вот пред нами алмазная Багряница Лидии Довыденко:

«В основе книги повестей, рассказов, очерков «Хранители» Галины

Чудиновой подлинная Православная вера и её поиски как автором, так и её героями – хранителями нравственных основ жизни нашей страны. Исповедальная лиричность глубокой женской души и драматизм событий, настигающих Россию в постсоветский период, понимание необходимости удержать человечность, верность традициям, делают труд Галины Чудиновой литературным свершением. На многие вопросы к руководству России мы до сих пор не получили ответов, но писатель видит среди окружающих её людей – духовно сильных героев, противостоящих коррупции, мафиозности,

алчности, находящих также словесное определение ситуации и рождённых ею задач. Они с риском для жизни отстаивают веру в справедливость, созидают, помогают себе и другим, участвуют в событиях в Чечне и на Донбассе. Писатель встречает в жизни не только «Хранителей», но и разрушителей, раскрывая суть и причины этого с молчаливой грустью и душевным страданием из-за неразвившегося таланта её героев, или неосуществлённой любви, или не обретенной веры, или неутолённой жажды бытия.

Мы не хотим, чтобы нам писали нашу историю так называемые «победители в холодной войне», лживые и корыстолюбивые, и одна из нас – писатель Галина Чудинова – говорит своим современникам  и потомкам, как оставались честными её герои в 90‑е годы, хотя это было очень нелегко – противостоять тем, кто откликнулся на призыв «обогащайтесь, кто может», как может. В шоковых реформах сгорела очень быстро популярность борца с «партийной бюрократией», на месте которой выросла беспредельная – чиновничья…»

Путь наш! Велики огни твои! Диана Кан. Вячеслав Лютый.

Людмила Воробьёва:

«О, музыка – душа живая!»

Самые, возможно, любопытные и захватывающие страницы в книге содержит раздел «На ладонях  музыки и слова», полностью посвящённый искусству:

Взывают к музыке слова, / Ища союз с душевной речью,

Где только истина права, / Где места нет противоречьям.

У Слова – вечные права: / Парить над миром синей птицей.

Взывают к музыке слова, / Чтоб сердцем с ней соединиться.

Как видим, Валентина Поликанина задействует всю полифонию культур, являя нам духовное  и эстетическое постижение жизни, реалистически многогранное восприятие в своём первозданном  неразрывном единстве мира и человека, природы и Создателя-Творца, о чём говорит и профессорязыковед, лингвист Мария Жигалова (Непреходящий свет жизни // Нёман. 2020. № 8). Стоит заметить, что у Валентины Поликаниной искусство не столько отображает, сколько меняет окружающую

действительность. Невероятно богатую гамму переживаемых эмоций – от простейших жизненных  ощущений до утончённых впечатлений, даруемых искусством, находим мы в книге «Исцеление  верностью»:

Мир сетей… Фальшивые уловы / Лжи и злобной горечи ушат…

На ладонях Музыки и Слова / Сладко исцеляется душа.

Звуки услыхав, вранья оковы / Разорвёшь и сбросишь тяжкий гнёт.

На небесной высоте духовной / Музыка великая плывёт.

Именно словом исцеляют болезненный разлад в человеческой душе. Тут стоит заметить, что Валентина Поликанина отличается ярко выраженной творческой индивидуальностью, ведь она давно  обрела собственный почерк, уникальный авторский стиль женщины-поэта, чутко улавливающей современные интонации времени и в очередной раз убеждающей в том, что тихая и задушевная лирика

не терпит фальши. На лжи нельзя построить стиха, уверена она. В ней живёт идеальная вера в лучшие  человеческие качества, а главное – вера в Бога – самое таинственное и глубокое духовное состояние  человека, которое спасает от всего. Особенность её творчества – передать через Слово и Веру любовь к читателю. Круговая порука, связующая людей, – любовь…»

Здесь представлено моё эссе о КНИГЕ ЛИДИИ ДОВЫДЕНКО.

Эссе, которое я спела.

Прожила.

Вымолила.

Эссе моим горлом обожжённое. Это наш Донбасс. 2014 года. И его продолжение. И его изначалие:

О КНИГЕ ЛИДИИ ДОВЫДЕНКО

 «МОЙ СВЕТЛЫЙ ГОРЯЧИЙ ДОНБАСС»

(Красноярск, 2022)

«Мой светлый горячий Донбасс» – действительно свет идёт от самого текста, и жар, как от степи  в полдень, когда солнце в зените – слепящее, обнажённое, обжигающее.

Книга Лидии Довыденко – сама по себе волны света и жара.

Книга вышла в чудесном Красноярском журнале «День и Ночь» и в издательстве «ЛИТЕРАпринт». Лидия Владимировна – прозаик, публицист, литературный критик, секретарь Союза писателей России, член Союза журналистов России, кандидат философских наук, главный редактор

литературно-художественного журнала «Берега». Каждое слово автобиографии – звучит, как поэма.

Каждая запятая – как музыка.

Всё сочетается и всё сочетаемо.

Донбасс – светлый и горячий. Воющий. Защищающийся.

Здесь нет полутонов.

Есть чудесная, горькая правда. И она идёт сама по себе – правда идёт дорогой правды. Под взрывы.

Под мины. Под стрельбу. И невероятно мужественную душу.

Да благословен писатель, который говорил о Донбассе все восемь лет. Каждый день из этих восьми

лет. Стихами говорил. Рассказами. Книгами.

Когда ещё никто не знал – чем завершится и чем закончится, куда повернёт судьба. Правильно  говорить сейчас о горечи и боли Донбасса. Но ещё правильнее тогда, когда было неясно, что будет,  куда выведет дорога. Куда укажет степь. Куда повернётся кровавое солнце. И здесь дело в позиции.

В позиции, какую пишущий человек занял восемь лет тому назад, с первого прилёта обстрелов  от укронацистов в Донецк.

У Лидии Владимировны позиция ровная и твёрдая. За правду. За нашу Z, ещё до z. Ибо z – это зык, я-зык, я зычу. Я окликаю. Аз зову тебя. Аз зык, крик, зов.

Позывной! аз есмь позывной!»

…путь длится. Мы прошли все его пороги и весла не поломали. Мы были честны. Мы стали чище. Мы стали взрослее, хотя поэты никогда не состарятся. Мы стали собой. И стали всем. Мы стали каплей. И стали вселенной.

Так рождается номер. Новый номер Берегов.

Ибо берега  безбрежны.

Но караван не замедляет ход. Всё также дымится горизонт. Восходит жаркое, алое, круглое солнце.

И мы стали ближе.

И мы стали сложнее.

И нас уже любят везде.

Ибо путь длинною в жизнь. А жизнь, как мы знаем, вечная. Горячая. Журчащая. Поющая.

Светлана Леонтьева