ЧТО В ИМЕНИ ТЕБЕ МОЁМ?

Евгения Джен Барановой (не будем осложнять имя поэтессы внутренней пунктуацией, как это делает и сама поэтесса и даже некоторые издатели, используя такую номинативную единицу, как Евгения «Джен» Баранова) радует нас не только уже пятой книгой, но и тем, что с этого издания 2022-го года являет   новый период  своего  творчества. Если учесть, что сама предпринимаемая автором прежде периодизация менялась, не будем торопиться, пожелав автору многих новых периодов, ведь даже прошлое бывает  непредсказуемым. Итак, эскизно представим на правах вероятностной  умозрительной  модели, что после периода 2009 – 2019 начинается новый период. Зелёная точка отсчёта, кстати, объявляемая, возможно,    гипотетично, сменяется зрелым началом, дебютом имеющего ученический опыт юного мастера.

Евгения Джен Баранова публиковалась в журналах «Юность», «Москва», «Дружба народов» и многих других, напутствуемая на своём творческом пути признанным воспитателем литературной молодёжи Кириллом Ковальджи, сопровождаемая тесным кругом верных друзей и поклонников. Лирический талант Евгении признан в самом высоком праве «сказать своё слово в лирике». Это право именно подлинного таланта, скромно и достойно приветствующего свою творческую судьбу на литературном пути, проложенном ещё  на картах судеб петербургскими очеркистами-физиологами, да ещё, как представляется эссеисту, под лёгкую музыку в стиле «воздушного спортлото»:

А интересно, знала я ли –

Или предчувствовала всласть –

Что жизнь по нотам разыграет,

Потом шарманщику продаст.

(«Кукуруза» — в кн. «Рыбное место» стр. 69)

Рок и судьба давних веков и народов, да и многое другое предпочитаются жребию? Признаём за поэтом его право быть свободным хозяином своей судьбы, эскизным проектировщиком вероятностных моделей, но предостережём от игр со жребиями. И не только из-за ловкости рук некоторых жеребьёвщиков.

Отвлечёмся от документальной незыблемости текста в подвижную материю произведений, того, что именно производит текст в сознаниях. Лошадка дадаизма натуралистически густым потоком сознания меняет ассоциативные планы текста в стиле потока сознания. Подлинная поэзия всегда многослойна и трудно предсказуема в своей многозначности. А ведь произведение, оно нечто не одно и не единое, что возможно лишь в тексте, оно между автором и читателем авторское, но и читательское, в сознании читателя произведённое.

От Хуана Гойтисоло, подключённого к классической русской традиции, до, к примеру, любимого им Лермонтова – кто только не озадачивал своих читателей проблемами жребия и фатума, судьбы. Поэтов далеко заводит речь, да и читателей не близко. Вот увлеклась когда-то в отрочестве Евгения Баранова Гарсиа Лоркой, а к  пятой книге своей и распростилась с тем, кто эссеисту от его отрочества до нынешних времён мил. Вот и воспринимает эссеист творчество Барановой в контексте пережитых ею традиций. Вот и гадалки встречаются на  дорогах чтений. Они в поэтическом отрочестве поэтессы. Какой будет её нынешняя юность, то решит сама поэтесса. Эссеист не может и не должен резать единое и органичное творчество поэтессы  кинжалами периодов, периодизации считает он процессом единым и органичным роста, вот не тянуться к кинжалам своими пальцами и позволяет ему диалектика текста и произведения, вероятностная и живая умозрительная модель процесса, а не препарированная вычленяемая плоть периода.

Эссеист находится в процессе общения. Это важнейший методологический постулат наряду приоритетом периодизации над периодом. К освобождению от чар объективирующего себя читателя Лорки и приглашает поэтессу эссеист. Во всём этом и превозмог своё отрочество друг Лорки великий художник-сюрреалист Сальвадор Дали. Думается, и сама поэтесса     предпочитает живой рост, игры ума, высоты стремлений к абсолютному духу, а с них можно и на звенящих внизу монистами гадалок взглянуть. И на всадников, и даже на башни городских стен. Одно другому не помеха.

Обилие литературных ассоциаций и аллюзий, используемых поэтессой, зашкаливает, но и пути эрудита, даже полиглота совсем не мешают силе и богатству своего исконного, фольклорного, но и собственно литературного по психологии и драматургии голосу. Такой голос, верится, не вдруг, а из личной истории глубинно пережитого зазвучит    в песенке «Девичья» в той же итоговой книге, завершающей подростковое открытие не ягодных евтушенковских  мест, а новых, именно рыбных,  нашей поэтессой (там же, стр. 29).  В свободной игре лирическими «Я» угадывается  авторитетная школа Андрея  Андреевича Вознесенского, легко справляющегося с целой семьёй своих  семи «Я», но сквозь студийную виртуозность мастера мы можем различить прямо называемую действительную реальность своего родного «Рыбного места» в Крыму (там же, стр. 13).

Где-то в глубинных тайниках души таится диалектика  и собственных  способностей.  Лирическая героини   поэтессы может  быть одновременно  и древней судьбой из мифа («Ромашки» — там же, стр. 11), и электронной гадалкой.  В душе её  живут ромашки, но порой надо быть наподобие барабана из спортлото («Гравий» — там же, стр. 10).

И вот за диалектикой золотого и белого в книге нового, юношеского периода заявляет о себе природное начало смены времён года и героиня, похоже, перестаёт быть «добытчиком угля из одомашненной травы, урана из чужого рудника» («Когда бывала кисточка лисой… » — в кн. «Где золотое, там и белое», стр. 72.)  Но жалко лисы, собиралась ли она в кисточки?  Да, язык опытной гадалки, что говорит, то и опровергает.

Но вернёмся к имени. Что оно предвещает нам, читателям? Поэтесса принципиально дополняет своё обыденное имя словом «Джен». Это в современном сленговом стиле. К примеру, героиня егоровского лауреата Салавата Вахитова Юлия даже именует себя Джулией. Так проявляется стремление обрести своё игровое, ролевое «Я», заявить о собственном праве на «свою игру» в мире параллельном, мире, дополняющем обыденную реальность игровой.     Именно дополняющей. К примеру, китайские художники, сохраняя стиль и манеру, могли менять даже свою авторскую печатку вместе с именем раз в год. В традициях русских поэтов одно имя. Имя не меняется. И оно равно нам мило и своей человеческой повседневностью, и артистической задушевностью. Богемное «Джен» у некоторых   рецензентов начинает встречаться на правах самостоятельной самодостаточной номинативной единицы. Хотя сама поэтесса не любительница фамильярности, а в «дистанциях» смогла бы и Чацкого поучить на пару со Скалозубом. Примем  сленговую прибавку к имени как примету нового юношеского периода зрелости. Собственно, предположим, что писатели в душе позволяют и могут себе позволить быть и не только юными, но и детьми, а читатели в отрочестве –  наоборот, даже людьми зрелыми и старцами.

Я СЛИШКОМ ТЁПЛАЯ, Я СЛИШКОМ НОЖЕВАЯ…

Что отрадно, родное фольклорное начало у поэтессы оптимистично. Знаменитый Евстигней Закивакин, придуманный самым авторитетным наставником российских литераторов Горьким, к трудолюбивому перу поэтессы даже не приближался. Источник печальных и трагичных мелодий в    соло поэтессы – результат искреннего и последовательного увлечения мировой культурой. И здесь трудно  не ответить пониманием даже строгому и взыскательному рецензенту.

Так даже не грустная лира Василия Андреевича Жуковского, уж совсем не почвенничество в его вариациях вдохновляло нашу поэтессу. Взаимопревращения реальных людей и электронных программ, оно теснит в современном мире даже сказки и баллады романтиков.

Осенние, закатные, меланхолические мелодии традиционно гонимого бедностью и болезнями французского не столько символиста, сколько демократа Поля Верлена – вот один из важнейших источников, прямо указанный в первом разделе «Хвойной музыки». Сочувствием доброго девического сердца отмечен он и в мелькающем изредка на страницах образе «постороннего», близком уже бунтарю Камю …

Посвящённым Гарсиа Лорке стихотворением открывается первая книга поэта, здесь отношения поэтессы и её героя глубже. Он далеко не «посторонний». И от него ниточки поэтических артерий и нервов можно протянуть к Че Геваре и его Татьяне, а не к Альберу Камю. Здесь не печали заката, а разбитая самим рассветом чаша утра. Лоркианские чувства рождают и внутреннее напряжение  строки, которая стала подзаголовком  этого фрагмента   предлагаемого эссе. Здесь, конечно, нужно быть осторожнее, у испанского поэта слишком  сильно завораживающее песенное испанское народное начало, рождающее даже жертвенность жестокого романса.

Старый друг-приятель Психоанализ в компании ведающих все литературные пути-дороги гадалок подсказывает верный маршрут к далёким городам, обнесенным стенами одиночества с самыми неожиданными стражниками на башнях. Почему бы и нет? Предыдущий и новый периоды своё завершение и начало знаменуют государственной поддержкой Российской Федерации именно самостоятельной издательской деятельности. Всё ведающие гадалки оптимистично чаруют звоном монист. Юность поэтессы способна не только новым отрочеством, но и новыми детскими лошадками обратиться, почти детством…

К примеру, серьёзные школьные языковые студии, углублённое и влюблённое, но не терзаемое кинжалами пальцев пусть даже и виртуозного гитариста, они, эти студии, способны привести и к успешной издательской деятельности, к обретению объекта в переводимом авторе на родной русский язык, его такую богатую речь. А сколько таких авторов таит дальнее зарубежье?  Сколько ролевых проблем разрешится! Вот и очередная новая юность в её переводящем, да затем издающем переводы  зерцале. Это дополнение, разумеется, к остающемуся главным поэтическому «Я».

«Туда, где мелодичный Бальмонт…» Ну, конечно, разве что, не обращая  отрока из Царского Села в «целомудренного старика».  И раны от проворных кинжалов пальцев  гитариста  волею автора способны, почему бы и нет, обращаться  даже не в царапины, а в царапинки. («Рыбное место», стр. 128, 129).

Ну, не будем увлекаться гадалками литературных путей-дорог. Героиня нашего предлагаемого эссе, верим, не заблудится. Поэту виднее, как зачарованность образами близких авторов дальнего зарубежья не превращать в свои внутренние «Я», а делать объектами  переводческой, издательской деятельности.

УНЕСИ МЕНЯ, ЛИСЁН…

Литературная юность даёт творческую свободу  общения и самовыражения своего речевого «Я». Стремление  развить и защитить это «Я» особым сленгом, оно столь естественно и понятно, как стремление касты учёных нормализовать и регламентировать своё общение научным аппаратом терминологий.

Сленг служит установлению коммуникаций приязни, эмоциональных предпочтений. Не избегает он и языковых игр, активно вбирает в себя лексические приметы современности и творческих компаний, предпочитаемых речевым «Я» субъекта речи. Этот субъект –  говорящая и  пишущая сленговая   персона, а с ней целые миры  избираемых сленговой персоной для учёбы языков и культур. Здесь особо важны маркеры «своего» и «чужого», «постороннего».

Творец – это юность, игра, уже не детский, но эксперимент. И здесь поэт в обязательной стадии роста – футурист, хочет ли он того или нет. И учителя здесь у нашей поэтессы, проверенные и рекомендованные самой литературной историей. Учителями могли бы стать Владимир Владимирович Маяковский, Игорь Северянин. Евгения  Баранова предпочла и даже задекларировала Константина Бальмонта. Чувство меры не изменяет  и входящему в её профессиональный и дружеский круг  Андрею Коровину, который поучился даже у глокой куздры академика Щербы. Понятна и волшебная притягательность учителя учителей на все времена Велимира Хлебникова, столь почитаемого современной поэтессой Лилией Газизовой.

Русский язык особенно силён и ценен  восприимчивостью и гибкостью своей лексической системы. Он всегда готов открыть и пополнить свой словарный лексический фонд, осваивая и усваивая всё новое и ценное, полезное. Здесь мил и ценен «лисён» самой Евгенией Барановой сотворённый и узаконенный. «Колобок» российской поэтессы из её книги «Где золотое, там и белое» тоже ориентируется на литературных путях дорогах не хуже звенящей монистами под луной гадалки.

«Лисён» свободно переходит из «Колобка» «Хвойной музыки» в начинающие, как поведала эссеисту в письме сама поэтесса, новый период стихи пятой  книги  «Где золотое, там и белое». А вот неологизм «Хлебникoff» в оглавлении книги «Рыбное место», посвящённый самому провозвестнику  самовитого слова в пятую книгу даже знатоком всех дорожек и тропинок «Колобком» не переводится.  Нет, это не дань пуристам, блюстителям чистоты языка. Это волне разумная мудрая осторожность. Морфология приучает к осторожному с ней обращению. Грамматику и морфемику слова берегут  защищённые  металлом щитов и лат  фаланги и каре с их мечами и копьями. С ними лучше чувствовать  меру и стремиться к соблюдению нормы, что Евгения Баранова и делает. Упрочив на пути переводчика, издателя своё деятельное «Я», не потеряет себя поэтесса и в  открытии новых Америк. Пуристы, они всегда начеку в своих фалангах и каре, а не только в одиноких ночных разъездах сверкающих металлом лат всадников.

Так, периодом начала новой творческой юности представляется эссеисту и рецензенту трехлетие подготовки к изданию пятой книги поэтессы. Юность – это не только новый период, творческое кредо: «Я выросла и стала глупой. / Не вырастайте никогда». Вот  сколь категорична формулировка юношески максималистского   кредо в книге «Где золотое, там и белое» (указанное издание, стр. 58).   И в юности, думается,  есть условия, место,  время играм и затеям детства.

Дмитрий Пэн

Евгения Джен Баранова. Зелёный отсчёт. Стихи, проза. Переиздание компьютерного изд.  2009 г.  – Ногинск: АНАЛИТИКА РОДИС, 2014. – 102 с.

Евгения Джен Баранова. Том 2-ой. Стихи, проза. – Севастополь: НПЦ «ЭКОСИ-Гидрофизика », 2014. – 130 с.

Евгения Джен Баранова. Рыбное место. – СПб.: Алетейя, 2017. – 136 с.

Евгения Джен Баранова. Хвойная музыка. Стихотворения. — Москва: Водолей, 2019. – 108 с.

Евгения Джен Баранова. Где золотое, там и белое. – М.: Формаслов, 2022. – 102 с.

фото из открытых источников