Памяти Дарьи Дугиной

Божьи очи

Этих фресок может быть много, а может не быть вовсе, они со-здания духа человека, которому завещал сто лет назад Велимир Хлебников вести духовный дневник. Припоминаю его слова: «Заклинаю художников будущего вести точные дневники своего духа: смотреть на себя как на небо и вести точные записи восхода и захода звезд своего духа». Каждый поворот головы может стать роковым, а может просто обернуться еще одним днем или ночью. Ты точно не знаешь, где Оно тебя поджидает, но в глубине души своей все-таки рассчитываешь когда-нибудь с Ним, с Другим, встретиться, как русский Иван-дурак, который идет туда, не зная куда, ищет то, не зная что. Итак, фрески, как Крохотки, как Швы жизни, из которых складывается необъятное бытие и невыразимое инобытие.

ВРЕМЕНА ГОДА

Весна

Сухая трава полонит землю, где длинными, где редкими волосами устилает ее. Ты ищешь зеленую былинку, но еще рано, погоди. Полюбуйся этой картиной и подумай — уже весна, но поля пока пустые, жухлые, как осенью, но с надеждой они ожидают дождя и солнца. Весна и осень сошлись в цвете и свете, и в этом схождении, рождении чего-то необыкновенного великая тайна — недавняя спячка трав, цветов и корений, их смерть обрывается… жизнью. Значит, смерть — сон. Мы привыкли, что жизнь обрывается смертью, но ведь природа нам показывает и другие метаморфозы. Сонная трава, у которой нет никакой надежды стать яркой и сочной, становится вдруг полезной мамушкой для молодняка.

Эх, молодость. Вечная молодость.

Лето

А чего ты ждешь от лета? В самый зной, днем, ты прячешься в тени любого деревца, которое попадется по дороге домой. Куда ты идешь? В обе стороны — дом. Один — твой, привычный, хорошо знакомый, обжитый, другой — в лето, в поле, которое дает надежду на новую жизнь, на праздник. Ведь скоро Купала. Русский человек всегда ждет этот день, пахнущий кострами, сорванными цветами в сочных венках девушек и звездами. Лето уносит надежду. Лето — зима наоборот. Живешь и радуешься, и тоскуешь, зная, что буйство чувств всегда недолго длится. Лето — это сон наяву, день ночью, когда хочется жить наоборот. Сон. Легкий сон. Сон-дурман, сон-горюн.

Спим днем.

Осень

Почему люди не радуются утру, просыпают его? Немного схватило землю, подернуло инеем, но былинки-травинки ведь еще прорастут по весне… Мы любим этот переход, в этой смерти, постепенном угасании есть сама жизнь. Мы любим эту мерзлую землю, когда она уже коричневая и тусклая с маленькими островками первого снежка на ней. Вот сидит мальчик, улыбается, кажется, искренне. Хорошо бы чайку. Поезд трясет и будит дорожные настроения. Дома, дома, дома… Хватаешься то за то деревце, то за это, а нет его уже, и только впечатление наполняет сердце. Совсем светло, земля не стыдится своего инея, он скоро сойдет.

Хорошо на белом свете.

Зима

Начинаешь замечать людей на белом свете. Они по-особенному черные, не такие, как летом или осенью. Теперь видно. Бредут в белом поле, тонут в белой каше. Чувство тревоги, потом тоски будоражит душу. Так продлится еще долго, потерпи. Посмотри на прохожих, в их мерзлых лицах недоумение и отрешенность. Подумай о вечном. Зима приносит необходимый покой, который отняли лето и осень со своим буйством. Приготовил шубу? Хорошо, иди в поле-море. Нет конца ему? Хорошо. Ты уже плывешь, твой глаз не ищет опоры, ты лодка. А в городе? Люди ищут тепла, прячутся в дома, пропадая в пасти подъездов. Зима отрезвляет. Зима приносит надежду. На родство. Скоро елку поставят. Близкий и далекий соберутся.

Нет чужих. Нет лишних.

БРЕМЕНА ЧЕЛОВЕКА

Младенчик

еще не знает жизни, но уже знает смерть. Рождение — процесс наоборот. Пахнет молоком и сеном, близок к земле, к матери-земле, которая воплощает вечный круговорот жизни-смерти. Все его любят, лежит на волнах космоса — горизонтально.

Белый и чистый.

Юнец-семилетка до сорок сороков

прорывает пространство так же, как стебель воздух наполняет своими листьями, источающими аромат (ведь если прорасти глазами, как эти листья, в глубину). Сорняком или резедой? Пока не знает сам, но для нас приглядно и то и другое. Одно — в землю, обратно, к предкам на переплавку, другое — в небо, осчастливить и одурманить нас, не помнящих родства, своим ароматом. Чего ждем от него? Пока ничего, наблюдаем за его развитием, предощущаем метаморфозы.

Зрелость

дается трудно, не всех постигает.

Старость

знает жизнь, но еще не знает смерти, которая суть рождение наоборот. Жалеем, но не должны потворствовать жухлой траве, которая заслоняет солнце молодым побегам. Необходимый круговорот, порука жизни-смерти, для дальнейшего цветения-нарождения планеты, в котором мы перемалываемся, обстругиваемся, закаляемся, чтобы стать не просто листьями травы, а могучими сильными дубами.

Покой. Предощущение нового детства.

ЦВЕТА БЕЗ ЦВЕТОВ

Черный

Боимся и включаем свет, не всматриваясь в самую черную ночь, которая на самом деле радует утомленный глаз и подготовляет встречу с ярким полдневным солнцем. Не верим, никогда не верим перед рассветом. Если не будет черного, то не увидим и белого (а полюбите нас черненькими). Черное солнце Шолохова, черные ворота в Дрездене, черный человек Есенина, черный свет в суфизме. Купальские красные цветы в темноте легко отыскать. Черный свет потенциален — тайный свет.

Белый

Не ценим, не видим очевидных вещей днем, поэтому нуждаемся в оплодотворении, в одухотворении черным. Черные локоны Пушкина на смертном челе, «Черный квадрат» Малевича, кубачинское древнее чернение… Белый цвет — цвет мертвого и только в слиянности с черным дает нам живительную влагу жизни, когда «сосет под ложечкой», когда начинаешь ценить белое лицо (потец на челе).

НЕ ЛЮДИ

Дерево

Давно его не слушаем, а оно нас слышит и видит, босховский лес с открытыми глазами и ртами, есенинское «все от древа». Человек издревле сплетался с ивой и дубом, завивал березку, бережно вырезал орнамент для избы, одушевляя предметы. Мировая ось, оставленная человеком, засыхает, плачет — о нас. В «Петре и Февронии Муромских», помните, дерево, срубленное топором, не страдает, а превращается в эфир. Мы за него пострадать, поболеть должны. Оно нас воспитывает. Отец-лес.

Небо

Лишь звездное небо над головой поражает меня… Но и беззвездное, облачное небо тоже должно поражать. Кто знает, какое облако спустится к тебе прекрасной девушкой или грозным духом, в напоминание о мире духовном. К. Аксаков. Облако.

Поле

Как и небо для русского человека. Идешь и дороги не видишь, что и не идешь вовсе. Море цветов, которое твое испытание и твоя награда. В нем работаешь, даром, но оно и невидимо благодарит тебя. Ходишь с цветами — и сам как цветок в этом волновом космосе. Поле — пространство смерти, иди преодолей, выплыви, и выйдешь другим человеком. Чехов. Степь.

Цветы

Что мы можем дать этому миру, у которого все есть? До нас, при нас и — после нас. Это он смотрит на нас, цветы — глаза земли, живые иконы земли, которыми она плачет о человеке, забывшем небо, ибо мир един, что на небе, то и на земле. Цветы напоминают нам об этом. Но мы их не видим, даже больше — не срываем, мы топчем и идем дальше. И в этом ходе не бег коня Алексея Толстого, в этом ходе только ходьба-молотьба, отбивание жизни, а должно бы быть хождение, хожение, прилучение земле. И небу.

ПОЛОДНИ

Час вечерний

настораживает и завораживает нас. Час с золотым мягким светом на закрывающихся бутонах цветов и листьях деревьев, когда можно увидеть настоящий эфир этих цветов, трав, деревьев, ибо последний луч солнца передает им свое тепло. Огонь на деревах. Есенин. Душа грустит о небесах.

Час невечерний

апофатический час, когда не знаешь о судьбе своей. Ночной холод отступает, но новый день еще не зарделся. Густой утренний туман покрывает дорогу, последние звезды слипают очи. Любой день начинается до дня, с этого мистического страшного часа, когда уже не спишь, но сон длится. Это полоденный сон.

Полодни — дыхание земли весной, над которой застыл молочным облаком пар. Это можно увидеть рано утром, в предрассветный пушкинский час, когда упреждаешь зари восход. Сны без снов. Сны наяву — обмирания, ни жив ни мертв. Земля дышит, когда мы спим. Наблюдает за нами.

Полуденный час

Ночной мрак уже не пугает воображение. Все можно разглядеть пристально, все доступно тебе, все вещи говорят и учат тебя. Не пуста дневная дорога! Левитов. Степная дорога днем.

Полуночный час

— Черноморов. Дорога превращается в путь. Дорога чернеет, как река течет, неизмеримая в пределах своих. Левитов. Степная дорога ночью.

ЧУВСТВА

Одиночество

Это земное чувство. Мы забываем, что у нас есть и цветы, и шмели, и травы, которые безмолвно приветствуют нас на заре утренней, открывая свои объятия этому миру, и на заре вечерней, напоминая о таинстве сна, к которому должны приобщиться и мы.

Любовь

Не знает смерти, потому что непреходяща. Она наполняет сердце как чашу, она изменяет существо человека, который становится на путь богослужения, — любовь не требует и не заставляет, человек сам начинает жить во благо другого, во благо этого мира.

Смерть

Смерть как солнце, приближаясь к которому плачешь, а отдаляясь — понимаешь как необходимость, как данность.

СМЕРТЬ

Отчего же мы неизбывно грустим о смерти? Нам не дали правильного представления о ней. Нам не объяснили, что в тьме недостаток света, а не отсутствие такового. Смерть — краткий миг подлинной жизни для человека наших дней, поскольку только тогда он начинает чувствовать и ценить последнее по-настоящему. Смерть — момент жизни, озаренный тьмой. Мы должны достойно приветствовать ее, и только тогда она нам ответит с оливой в руках. Боратынский. Ап. Григорьев. 200 лет.

***

Божьи очи

Он погладил траву, там лежали тихие звезды, млеющие, мерцающие молочным светом. У нас — то, что на небе, то и на земле. В холодной росе отражается блеск звезд, которые зовут и напоминают о вечном, о душах, оставивших дольнее. Он не мог дотянуться до них руками, но мог сердцем маленького человека позвать, окрикнуть падающую звезду и прошептать ей «Стой!». Звездное небо над головой и росистый ковер под ногами поражали его детское воображение простором и чистотой, давая надежду на жизнь со всеми, с целым миром Божьим. Светает. Затворяют звезды очи. И папа тоже закроет их уже в последний раз. Что на земле — то и на небе. Этот нравственный закон он запомнит так же, как то звездное небо, тогда вошедшее в его душу в ту беззвездную ночь.

***

Невольно вспоминается ответ великого Анаксагора бедняку, вопрошавшему «для чего жить»: «Ради возможности смотреть на звезды!».

Марианна Дударева

 

Были же «Крохотки» у Солженицына, «Швы» у Кржижановского, «Цвет граната», арабески — у Параджанова. Культурологическая проза для ценителей эстетики Серебряного века. В этой прозе Другое становится личным. Работа 2022 года, частично публиковалась в журнале «Москва» (№1, 2023), вторая часть «Божьи очи» передана в журнал «Нижний Новгород».

Использована иллюстрация:

«Ребенок, который читает Цицерона» (или «Цицерон, ребенок, который читает») — отдельная фреска Винченцо Фоппа из Банка Медичео в Милане , где она была написана около 1464 года, сейчас хранится в коллекции Уоллеса в Лондоне.