—

Зашквар – неологизм на молодёжном сленге, означает бред, позорный поступок, предмет или ситуация, не принятые рамками общества. Молодёжь использует это слово, чтобы дать событию, тенденции  максимально негативную оценку. 

Толковый словарь

—

«БП»

Есть в распорядке наших школьных занятий особенный промежуток времени между уроками, — большая перемена!  Для краткости мы называем её просто «БП». Для нас это волшебный островок раскованной школьной демократии, где время имеет своё измерение и течёт по своим законам. Странно, что феномен «БП» до сих пор не попал в поле зрения учёных, философов, и, конечно, психиатров… Между тем, окажись они в школе  во время «БП» и окунувшись в её атмосферу, они непременно выдали бы скандальное заключение:  сведения о количестве психических отклонений среди детей и подростков в стране явно занижены! Такое утверждение поддержали бы и наркологи. А что касается охранников правопорядка, то у них под фуражками растительность на голове стоит дыбом: сводки о школьных правонарушениях  напоминают сводки о боевых действиях…  Оглашать полный список этих нарушений было бы не очень педагогично, однако для ясности следует отметить  хотя бы те случаи, которые  явно тяготеют к криминалу: рэкет с «кровавыми разборками» между старшеклассниками  — за «раздел сферы влияния над малявками» по побору с них карманных денег;  непримиримые конфликты учителей с нерадивыми учениками и откровенные угрозы последних выплеснуть кислоту в лицо учителю за поставленную двойку или совершить суицид  прямо во время уроков в знак протеста… И, наконец, явление, принявшее форму «тотального вируса» — совершенно немотивированный вандализм  учеников по отношению к имуществу родной школы…

Вместе с тем, участились  случаи, когда состоятельные родители негласно «покупают» для своих нерадивых чад высокие отметки. Если совестливые учителя проявляют «совковую несговорчивость», приводя знаменитый слоган из культового советского фильма: «Я мзду не беру: мне за державу обидно…», то им делаются предложения, от которых нельзя отказаться…

И после всего этого возникает тривиальный вопрос: легко ли быть учителем в современной школе? Известны ли обществу стрессовые и иные удручающие  факторы, с которыми сталкиваются учителя ежеминутно, ежечасно на своих уроках? И чего ждут родители, отдавая своих чад в руки учителей? По их однозначному мнению, современный учитель обязан оказывать качественную услугу, и точка! А это значит, он должен совмещать в себе Песталоцци и Макаренко, Корчака и Сухомлинского, Эйнштейна и мать Терезу. Словом, быть для их детей одновременно и папой, и мамой, и относиться к ним внимательно и строго, но без фанатизма. Никто не потерпит, если учитель, вместо того, чтобы поддерживать и развивать в их чадах добрые начала, будет перегибать палку, проявляя высокомерие и неуважение к личности ученика. При этом ни один из родителей не допускает и мысли о том, что их дети вовсе не безгрешны, ибо уже несут в себе ту матрицу, которая уже заложена в семье. И, говоря по совести, по этой матрице учителя вынуждены ходить, как сапёры, по минному полю: либо повезёт обезвредить мину, то есть, переубедить и облагородить юную душу, либо ученик закроется, как моллюск, в своём защитном панцире, а учитель потерпит фиаско… И тогда уже родители с полным правом могут сказать, что учителя не оправдали их ожидания, и, естественно, берутся хором обвинять их в том, что они не спасли мир…

Без сомнения,  нынешним учителям не позавидуешь! Идти по стопам Макаренко в условиях военно-полевого лагеря нет смысла, — здесь требуются скорее  герои вроде Рэмбо, «Робота-полицейского» или Супермена…

А у директоров школ положение вообще «хуже губернаторского»: безденежье и нищенское существование школьного хозяйства вынуждают их искать спонсоров и благодетелей на местном уровне, что, в принципе, можно сравнить лишь с поисками чёрной кошки в тёмной комнате! Наивные потуги внедрить в школьную экономику элементы предпринимательства отравляют директорам жизнь, толкают их на конфликт с законом. И вот на директорском столе  набухает, как на дрожжах, злополучная папка под грифом: «БП». Рапорты и донесения дежурных по школе начинаются с одного и того же предложения: «Вчера на «БП» произошло «ЧП»…И далее приводится картина имевшей место неуправляемой стихии – внезапное сотрясение земной коры, полтергейст, и вслед за этим  разыгравшееся цунами, — всё это скопом прошлось на большой перемене по территории, ограниченной стенами одной школы!..

Впрочем, если опуститься на градус ниже и посмотреть на «БП» глазами нынешних школьников, то пословица о сомнительном сходстве чёрта с его намалёванным оригиналом получит своё подтверждение.  Аббревиатура «БП» толкуется ими как «балдёж и потеха».

Действительно, для них большая перемена — это благословенное время, когда всё окружающее вдруг превращается в цирковую арену, ринг, ристалище, поле чудес! То здесь, то там, взрывается громкий хохот, вызванный свежим анекдотом, почерпнутым из интернета, яркими фейерверками вспыхивают дерзкие хохмы про учителей, разыгрываются приколы, подсказанные сюжетами телерекламы или западных кино-ужасов, — и всё это щедро приправлено соусом  раскованной уличной лексики  и прочими изысками без башенной школьной демократии…

Одни меняют что-то одно на нечто другое, вторые покупают или продают, третьи уплетают чипсы или принесённые завтраки, — при этом девчонки охотно подкармливают из своих запасов вечно голодных мальчишек, что, впрочем, не гарантирует лояльность последних – они всё равно продолжают дёргать и трепать своих подруг за косички… Наиболее «тормозные» индивиды, глотнув какую-нибудь «витаминную» пуговку, уходят «поторчать» в туалет, где тусуются любители анекдотов «про лохов», «кавказцев» или незадачливых нацменьшинств Крайнего Севера… Именно в этой пёстрой среде  и набирают  свои «очки» пресловутые  герои «БП». Их «подвиги» становятся предметом разбирательств на экстренных педсоветах и собраниях родительского комитета с непременным вызовом родителей в школу. После соблюдения этих обязательных  «процедур» к претенденту приходит «мирская слава».

Казалось, без этого невозможно было представить себе «БП». Даже мельком перелистывая дела, заведённые на зашкварившихся «звёзд», можно найти самые забавные примеры безотчётного дурачества, нездоровых психических вывертов, розыгрышей, подстав, приколов… И это вполне объяснимо: ведь после  первых двух-трёх уроков истощённый от напряжения организм  остро нуждается в приличной дозе адреналина, А «БП» как раз удовлетворяет этот спрос, после чего уроки проходят под знаком лёгкой эйфории  и беспричинного телячьего восторга.

История, о которой я собираюсь рассказать, как, впрочем, и множество других подобных историй, началась именно в благословенное время «БП», когда возле школьной раздевалки сошлись  несколько донжуанов из старших классов. Учитывая, что я был в их числе, мой рассказ можно считать свидетельством очевидца.

Обменявшись последними анекдотами «про чукчей», мы сфокусировали свой трёп на более животрепещущей проблеме: как покорить женщину? Поскольку школьные программы обошли стороной эту важную тему, мы решили восполнить пробел, пожертвовав для этого своим временем  на «БП».

Для «затравки» Филя Борзянкин поделился новостью из «горячей десятки» — про одного столетнего миллионера, который взял в жёны девушку на восемьдесят лет моложе себя. И вот у «молодых» наступила первая брачная ночь…

На волне мягкого юношеского возбуждения каждый из нас спешил поделиться своим личным опытом в этой щекотливой сфере. Наивно было бы полагать, что кому-то из нас в свои неполные шестнадцать лет уже  удалось снискать лавры знаменитого Казановы. Впрочем, Аркаша Дамочкин (для нашего 9 «а» просто Адам) вдруг заявил такое, что у всех челюсть упала ниже пуговицы: я, говорит, за последние двенадцать месяцев покорил двести двадцать пять дамочек!.. И сказал, как отрезал, ожидая от нас исключительно слепой веры. Конечно, мы бы могли почтить эту дерзкую ложь нашего друга долгой минутой молчания. Но лапша на уши не доставляет удовольствия даже друзьям.

— Эй, трепач! Ты бы хоть просеивал свой базар… — скептически отмахнулся я.

— Он упёрся рогом в изобилие, когда спал! – добавил Филя Борзянкин, вызвав у нас нервный хохоток.

— Говоришь, двести… двадцать… пять?!

— Ровно столько, я сосчитал! – гордо отчеканил Адам, развернув к нам свой римский профиль.

— Знаешь, скромность украшает даже нахалов, — сказал я. – В году 365 дней, и ты хочешь сказать, что каждые полтора дня ты давал стране новую покорённую вершину!?

— Изи, пацаны! Бывало и по три девушки в день! — не унимался этот губошлёп.

— Нам западло слушать твой словесный понос. Если, конечно, ты не питаешься виагрой. Иначе откуда в тебе столько здоровья-то?!

— Причём тут здоровье? – пожал плечами Адам, будто не врубался, о чём мы говорим.

— Ну, а как же в этом деле без здоровья-то? – развёл руками Дима Савушкин.

— Ерунда! Нужно иметь всего три вещи: фотоаппарат с хорошим объективом, номер телефона и немного фантазии! Звоню, назначаю свидание,  дальше – творческий экспромт!..

— Погоди, погоди, а зачем тебе фотоаппарат? Ты что, снимаешь их?

— Ну да, в том-то и всё дело!

— Короче, старик, слова к делу не пришьёшь: ты подай нам доказательства!

— Этих доказательств у меня целых три фотоальбома!

— Пацаны, зашквар! Этот «чел» пургу гонит! — заключил Дима Савушкин.

— Ладно, чувак, ты просто скажи, что пошутил, и мы тебя поймём… — предложил Филя Борзянкин в качестве дипломатического жеста к примирению.

— Никакие это не шутки! — сурово отрезал Адам, приняв позу загадочного сфинкса. – После уроков пойдём ко мне домой, и вы всё увидите своими глазами. Согласны?

Мы переглянулись, пожали плечами и согласились. Едва дождавшись конца уроков, наша «экспертная бригада» вышла из школы и направилась по указанному адресу. Сгорая от далеко не мальчишеского любопытства, с каким-то стыдливым чувством мы переступили порог квартиры Дамочкиных, где  жаждали увидеть своими глазами «веские доказательства» триумфа нашего Казановы.  Хозяин  посадил нас за стол  и выложил перед нами три фотоальбома:

— Смотрите!

Мы с трепетом открыли фотоальбомы и предались созерцанию. Увы! – это было вовсе не то, что мы надеялись увидеть: самые обыкновенные портреты девушек и женщин, снятые на Волжской набережной, на ступенях Чкаловской лестницы… После небольшой паузы первым пришёл в себя наш классный философ Дима Савушкин:

— Суета сует и всяческая суета… Это и есть твои доказательства?

— Других у меня нет, — виновато ответил Адам.

— Погоди, погоди:  ты их снимал… до … или после того? – заговорщическим тоном  стал допытываться Филя Борзянкин, с многозначительным намёком растягивая слова.

Мы однозначно понимали  пошлый смысл намёка Борзянкина, но разыгрывали из себя  Фому неверующего, чтобы вызвать его на  откровенное признание. Нас было четверо, однако никто не мог и подумать о том, что мы с Адамом разговариваем на разных языках… Когда же до него, наконец, дошла изнанка нашего пошлого любопытства,  незадачливый «покоритель дам» вдруг потупил взор и покраснел до самых кончиков ушей. Только теперь  он отчётливо представил всю глупость своего положения. Выдержав паузу, он поднял голову, перехватил наши нестыдливые взгляды, и, наконец, с какой-то глухой иронией выдавил:

— Это было… во время того…

— Как, на людях, средь бела дня!? – театрально прищурился Борзянкин.

— Ну, старик, ты и врать! – развёл я руками.

— Пацаны, да он нас тупо разводит!

— Нет, Адам, мы покидаем твоё «логово греха» без комментариев, — поддержал Дима Савушкин.

Все дружно встали и пошли к выходу, сделав вид, что сильно разочарованы  в своём друге.

— Постойте, — окликнул нас Адам. – Хотите пари: сегодня в четыре часа приходите на Чкаловскую лестницу, и вы сможете увидеть всё своими глазами!

— Нет, брат, мы уж не будем искушать судьбу, — философски заметил Дима Савушкин.

— Будь проще, и народ к тебе потянется… — добавил я.

— Стойте, вы что, мне не верите?! – с обидой выпалил Адам.

Мы посмотрели на него: у парня взгляд был решительный – не шутит! Впрочем, не верилось, что он  действительно сможет нас чем-то удивить. Однако, то ли от нечего делать, то ли просто из желания дольше побыть в своей мальчишеской компании, мы переглянулись и решили принять его предложение.

— Вот и хорошо! – сказал он и на прощанье попросил обязательно дождаться его, если он немного запоздает…

«Всё понятно, — подумали мы, — наверняка понадобится время, чтобы он смог склонить на интим какую-нибудь очередную дурёху …»

Перекинувшись ещё парой ничего не значащих фраз, мы, то ли в шутку, то ли всерьёз, пожелали нашему Казанове удачи в его «ратных делах» и разошлись по домам.

В назначенное время мы все уже стояли в условленном месте на Чкаловской лестнице. С Волги дул тёплый ветерок, навевая загадочные мысли. Мы оглядывались по сторонам. Главное действующее лицо запаздывало, но у нас было понимание – надо ждать: дело-то непредсказуемое, связано с экспромтом!..

Прошёл час пустого ожидания. Мы придумывали разные причины, которые могли задержать нашего «покорителя». Объяснение могло быть только одно: вместо легкомысленной Евы сейчас Адаму попадаются только Фаины Раулевны и Лии Менделевны – это наши училки, соответственно, по немецкому языку  химии, которых мы называли «истинными арийками» — за твёрдость характера и отсутствие чувства юмора. Чтобы как-то убить время, мы фланировали по Волжскому откосу  то вниз, то снова вверх, считая ступеньки и напевая популярную песню Леонтьева о Казанове:

Я — одинокий бродяга любви Казанова,

Вечный любовник и вечный злодей-сердцеед.

Но соблазнять не устану я снова и снова,

Так и останусь, бродяга, один,

Казанова…

— Ну, где ты так долго ходишь, наш бродяга любви?! – в последний раз прокричали мы, и,

намаявшись в пустом  ожидании, дружно уселись на ступеньках лестницы. Время близилось к шести часам вечера. Мы всё так же сидели, насупившиеся как сычи, и тыкали пальцами в свои мобильники, тщетно пытаясь набрать номер Адама. И тут вдруг за нашей спиной раздался его бодрый голос:

— Эй, пошляки, я уже здесь!

Мы все разом вскочили. Адам стоял на верхних ступеньках. Один… В руках он держал какой-то пакет.

— Наконец-то, блин, ты чего так долго?! Мы уже заржавели тут!-  разом набросились мы на него. – Давай уже, выкладывай свой цирк!..

— Окей, получайте! – и он протянул нам пакет со стопкой фотографий. – Это хорошо, что вы меня дождались. Теперь можете включить свои мозги и убедиться в моём триумфе!

Мы развернули пакет и ахнули: да это же… Там были фотографии, от которых нас хватил  апокалиптический шок. На одной фотографии запечатлены три форменных дебила в позах известной скульптуры из трёх обезьян  — одна зажала уши, вторая закрыла ладонями глаза, а третья  накрепко зажала себе рот… На другой  — эти же обезьяны растерянно смотрят по сторонам… На третьей —  они над чем-то угорают, скорчив глупые рожи, а прохожие с тупым укором оглядываются на них как на чумных…

— Борзой, смотри, какой у тебя улётный фейс! – тычет пальцем в фотографию Дима Савушкин.

— И твой не лучше, — на философа Сократа смахиваешь, — он тоже был урод, хоть и говорят, что с умом…- отвечает Филя Борзянкин.

— Э-э, разве у меня такие зубы?!

— Однозначно — твой профиль! – подтвердил я. — И жест, как у Жирика, когда он выступает  на Думской трибуне…

Мы передавали фотографии друг другу, язвили, прикалывались, громко и безудержно хохотали и подтрунивали над собой.  В эти минуты  казалось, будто по мановению волшебной палочки мы перенеслись в благословенную атмосферу нашей школьной «БП», — тот же безалаберный восторг, возникающий от стадного чувства безопасности среди своих, — та же телячья радость от лицезренья друг друга, тот же адреналин…Странно, что мы будто напрочь забыли про то, зачем сюда пришли …

— Над кем смеётесь? Над собой ведь смеётесь! – вдруг остановил нас философ Дима Савушкин, почти дословно приведя слова гоголевского Городничего. – Вон, полюбуйтесь, — указал он рукой.

Ступенек на десять ниже стоял наш  неугомонный Казанова и ловко щёлкал затвором своего фотоаппарата. Представив доказательства нашей пошлости, теперь он собирал доказательства нашей глупости!..

КОЛЬЦО  С  АЛЕКСАНДРИТОМ

Лика Смолина, наш непререкаемый актор и «синий чулок», играющий заметную роль в классе, была из семьи известного в городе торговца  недвижимостью. Как единственное любимое чадо своего папаши-толстосума, она пользовалась всеми благами, которые только можно было купить за деньги. Если все её одноклассники добирались в школу на общественном транспорте, то Лику доставлял на иномарке личный водитель торговца недвижимостью. Надо добавить, что он же был ещё и главным спонсором нашей школы, вкладывал деньги в ремонт здания и производил расходы на иные школьные нужды. И, конечно, за свои подачки ждал от дирекции и учителей, по меньшей мере, лояльного отношения к своему драгоценному чаду. И дирекция школы в негласном сговоре с учителями была вынуждена тянуть Лику на золотую медаль. И всё бы ничего, но камнем преткновения на этом пути стояла учительница русской литературы Эльвира Модестовна. Её, пенсионерку, заслуженного педагога ещё советской закалки и прекрасного знатока русской литературы, нижайше попросили вести уроки литературы столько времени, сколько она сможет и пожелает. Она дала своё согласие, но поставила условие: в школе не должно быть рыночных отношений, и считать школьное образование услугой – верх кощунства, ибо  здесь не картошкой торгуют, а формируют души молодого поколения! Безусловно, её принципы шли против взглядов на современное школьное образование, — у школы отняли воспитательную функцию и ввели конституционный запрет на всяческую идеологию — но дирекция скрепя сердце вынуждена была принять условия авторитетного педагога.

Лика Смолина приходила в школу, меняя свои новомодные наряды чуть ли не каждый день. Одновременно менялась и причёска, и цвет волос, и макияж, и духи… Создавалось впечатление, что она приходила в школу вовсе не за тем, чтобы получать знания, а только из желания дефилировать на школьном подиуме в своих модных нарядах. Говоря по секрету, она охотно давала нам в долг любые суммы денег. Когда впоследствии мы  пытались вернуть ей деньги, она отказывалась их брать, отводила нашу руку, делая вид, что этим мы её обижаем. «Ну, как вы можете, мы ведь с вами друзья, а друзья должны оказывать друг другу взаимные услуги…» Таким образом, она покупала нашу дружбу, а мы, как лохи позорные, водились на её правила.

Был понедельник. Лика явилась в школу, как всегда, яркая и расфуфыренная: джинсы в обтяжку, осиная талия, водопад русых волос и жёлтая майка, на которой выведена французская надпись красного цвета: «Personne», что означает — «Никто». Это может быть удобно для глухонемых. К примеру, тебя спрашивают: «Qui est vous?», мол, «Кто вы?». Но ты можешь не отвечать, а указать пальцем на свою майку, и всё будет ясно. Войдя в класс, Лика многозначительным взглядом окинула присутствующих, поправила  свою новомодную причёску, нарочито задержав руку у головы. И тут девчонки заметили на её пальце необычайно красивое кольцо: оно загадочно сверкало крупным бриллиантом.

— Ой, Лика, покажи!– окружили её восхищённые подружки. – Можно примерить?

Лика сняла с пальца кольцо и самодовольно  прокомментировала:

— Якутское золото, с александритом! Предки расщедрились… Три тысячи баксов…

— Ох, и везучая ты, Лика! – вздохнула одна из подруг, примеривая кольцо. — Мне такое чудо в жизни не светит…

— Да, это вещь! Повезло тебе с предками!

Кольцо пошло по рукам. Девчонкам не терпелось испытать радость кратковременного обладания этим дорогим украшением на своих пальцах.

Прозвенел звонок. Вошла учительница. Девчонки повздыхали и вернули кольцо.

На втором уроке о невероятно дорогом украшении  прослышали мальчишки. Они затеяли нарочитую возню, пытаясь выманить у Лики кольцо.

— Отстаньте, вампиры! – притворно отбивалась Лика. В конце концов, кольцо перешло в руки мальчишек и начало своё путешествие по классу.

Последний урок был попросту невыносим. Класс гудел как возбуждённый улей. Подозрительное шушуканье на фоне глухого размеренного гула вынуждало седую учительницу по литературе Эльвиру Модестовну то и дело прерывать урок:

— Ребята, я не пойму, что за гул… Кажется, сегодня ещё не суббота!

Тут кольцо выпало из чьих-то рук и покатилось по полу. Его кто-то поднял и снова уронил.

— Нет, так работать невозможно! – сердито повысила голос учительница. – Идёт урок литературы, а не цирковое представление! Вы меня слышите? Сейчас же прекратите эту возню, иначе мне придётся считать урок сорванным.

Угроза учительницы подействовала, и в классе воцарилось относительное затишье. И пока Эльвира Модестовна выводила мелом на доске тему домашнего сочинения, кто-то столкнул с учительского стола её сумочку. Несколько рук тут же потянулись, подняли сумочку и поставили на место, успев сделать это до того, как учительница повернулась к классу. Она вкратце объяснила условия написания домашнего сочинения. А тема  кольца вроде бы отошла на второй план. Но не тут-то было. Улучив момент, Лика подняла руку.

— Я слушаю тебя, Смолина, что случилось? – спросила учительница.

— Эльвира Модестовна, можно, я сделаю объявление?

— Да, пожалуйста, — разрешила учительница.

— Ребята, у кого моё кольцо, верните мне его, пожалуйста.

— Что за кольцо? Объясните мне, о чём разговор?– развела руками учительница.

— Родители подарили мне очень дорогое кольцо. Мальчишки взяли посмотреть, а теперь  кольца нет, —  кратко объяснила Лика.

— Ребята, вы слышали? У кого кольцо? Верните Смолиной её кольцо сейчас же! — велела Эльвира Модестовна.

Все только переглядывались и пожимали плечами. Лика смело встала и  загородила собой выход  у дверей:

— Никто не покинет класс, пока мне не вернут моё кольцо!

— Славик, не ты ли в последний раз поднимал его с пола!

— Я сразу Снегирёву передал…

— Снегирёв, где кольцо!?

— У меня его нет: Лидка Абалкина сразу же свистнула его с моей ладони!

— Ребята, да вы можете быть чуточку серьёзнее? Абалкина, где кольцо?

— Я-то откуда знаю? Я передала назад…

— Кому?

— Не знаю, у меня кто-то вырвал из руки…

— Всё! Я сейчас же звоню своему отцу, а потом и в полицию…Никто не выходит из класса, пока я не получу своё кольцо! – громко крикнула Лика.

Злополучное кольцо стали искать по всему классу. Допытывались, заставили всех выворачивать карманы, осматривали портфели. Увы! – оно как в воду кануло.

Минут через двадцать в классе появился участковый уполномоченный полиции, а вслед за ним прибыл и отец Лики. Этот бизнесмен и торговец недвижимостью сходу начал упрекать   бедную Эльвиру Модестовну в том, что она несёт прямую ответственность за пропавшее кольцо, — именно на её уроке среди бела дня произошла кража чужого имущества!

Эльвира Модестовна в полном замешательстве только беспомощно разводила руками, не зная, что и ответить на такое чудовищное обвинение в свой адрес.

— Вы должны были устроить в классе повальный обыск! – продолжал свой гневный монолог бизнесмен Смолин.

— Позвольте, но как можно всех подряд заподозрить в воровстве и устроить в классе повальный обыск? А вам самим бы понравилось, если бы при всех стали обыскивать вашу дочь?

— Мне нет дела до нюансов, — отвечал бизнесмен. — Вы несёте прямую ответственность за всё, что происходит на вашем уроке!

— Подозрениями я никого не позволю оскорблять, гражданин Смолин, – вступился  за учительницу директор школы Иван Петрович. – По совести говоря, это вам бы не следовало дарить девочке золотые вещи, и, тем более, позволять ей приносить их с собою в школу…

— Дарить или не дарить своему ребёнку украшения – это моё личное дело! – ревел басом отец Лики.

— Да, но школа – не самое подходящее место для демонстрации ваших финансовых возможностей: сюда приходят за знаниями!

И тут как раз у бизнесмена Смолина зазвонил мобильный телефон.

— Да… Это отец Лики Смолиной, а кто говорит? Её одноклассник? Что ж, сынок, я тебя внимательно слушаю… Вот оно как!.. Если всё подтвердится, я твой должник, — сказал хладнокровно отец Лики и строго посмотрел на участкового уполномоченного.

— Что-нибудь о кольце? – с робкой надеждой спросил тот.

— Вы угадали. Это звонил одноклассник Лики. Имени своего не назвал. Но сказал, что на уроке литературы учительница незаметно сунула кольцо в свою сумочку…

— Что за бред! – воскликнул стоявший рядом директор школы. – Вы можете подозревать меня, себя, весь мир, но только не Эльвиру Модестовну. Это честнейший человек!

Воцарилась пауза. Отец Лики как-то странно посмотрел на дочь и спросил:

— Доча, как тебе эта версия?

— Нет, я в это не верю, — сказала Лика.

— Вот видите! – воскликнул Иван Петрович. – Обвинять Эльвиру Модестовну  в воровстве настолько  низко и нелепо, что даже ваша дочь в это не верит!

— Ладно, не стану с вами спорить, — сбавил свой тон бизнесмен Смолин. – Скажите, могу ли я поговорить наедине с уважаемой Эльвирой Модестовной?

— При условии, что с вашей стороны не будет угроз и шантажа, — заявил директор школы.

— Нет, клянусь вам, я буду абсолютно корректным.

Тут напомнил о своём присутствии участковый уполномоченный:

— Конечно же, мы не вправе подозревать человека по сомнительному анонимному звонку. Мне нужно сначала выяснить, кто звонил. Явно, это чей-нибудь розыгрыш, и мы с этим разберёмся…

Тем временем директор школы проводил Смолина с учительницей  в свой кабинет и оставил их наедине.

— Давайте сразу начистоту, — предложил бизнесмен и торговец недвижимостью. — Я уверен, что кольцо моей дочери находится в вашей сумочке…

Бедная учительница потеряла дар речи, потом со слезами в голосе выдавила:

— Почему в моей сумочке?

— Потому что я это знаю твёрдо. Итак, если выяснится, что кольцо у вас, то вы должны будете немедленно покинуть школу с позором. Оно вам надо? Я же предлагаю более разумный выход: вы ставите моей дочери отличную годовую оценку по литературе, и мы не станем открывать вашу сумочку – в знак благодарности. Выбирайте…

Эльвира Модестовна вошла в класс. Её дрожащие губы, бледное и осунувшееся лицо говорили об одном: случилось что-то страшное и непоправимое. Она медленно подошла к своему столику, дрожащими руками открыла сумочку, вытряхнула из него содержимое – и в следующий миг на столе засверкало злополучное кольцо с александритом…

— Это… Но как оно оказалось в моей сумочке? — надломленным глухим голосом выдохнула Эльвира Модестовна.

— Вот! Что и требовалось доказать! — с ехидцей ввернул торжествующий бизнесмен.

  Бедная Эльвира Модестовна бессильно опустилась на стул, попросила воды.

Директор школы протянул ей стакан:

— Вот, попейте, Эльвира Модестовна, и давайте успокоимся. Всё выяснится. Мы разберёмся. Уверен, это чей-нибудь скверный розыгрыш, дурацкая шутка…

Директор строгим голосом обратился к классу:

— Ну-ка, признавайтесь, чьих рук эта подлое дело?!

Класс тупо молчал.

— Боже мой! Нет, кого же мы воспитали, если они могут над нами такое вытворять?..

— Ну, вы не волнуйтесь, Эльвира Модестовна, главное, что эта  побрякушка нашлась! А про всё остальное мы обязательно выясним.

— Выясняйте, это ваш долг, – подошёл к столу бизнесмен Смолин. – Однако, не кажется ли вам, что после случившегося Эльвире Модестовне не место в вашей школе?..

Бедная учительница при этих словах схватилась за сердце:

— Какая чудовищная…  — она хотела ещё что-то добавить, но глаза её остановились, зрачки дрогнули и окаменели…

Через час после того, когда учительницу увезла «скорая», врачи позвонили в школу и сообщили, что доставленная в тяжёлом состоянии Эльвира Модестовна Сорокина скончалась от разрыва сердца…

На третий день после случившегося мы провождали в скорбный путь нашу дорогую Эльвиру Модестовну. У нас на душе кошки скребли; нас душило тяжёлое чувство вины. Ольга Модестовна любила  наш 9 «а», прививала нам уроки  нравственности на примерах великой русской литературы. Но мы плохо усвоили её уроки.  За доброту и любовь своей прекрасной учительницы мы  отплатили ей постыдным зашкваром. Нет, и не будет нам за это прощения!

ВИК-ТО-РИ-Я !..

После похорон  Эльвиры Модестовны  на её место была принята новая учительница. Нам  не терпелось узнать, сможет ли она по опыту и уровню знаний заменить Эльвиру Модестовну, и, главное, сможем ли мы найти с нею общий язык?

Наш 9 «а» был на хорошем счету. Но даже в самом превосходном классе всегда найдутся двое-трое, чьи имена произносятся учителями с трагическим вздохом; эта категория, именуемая не иначе как «бич божий», подчас вносит в портрет класса особенно густые и режущие глаз мазки. Именно к этой категории и относились два неформальных лидера с отрицательным обаянием: дочь богатого папаши Лика Смолина и Генка Карпоносов, классный обалдуй и двоечник. Впрочем, последний скорее рабски исполнял поручения и указания Лики Смолиной, всегда готовый лишний раз хайпануть, оправдывая свой  негативный титул за Ликины деньги. Мы опасались, что эти два «бронтозавра» могут выкинуть какой-нибудь зашквар новой училке.

— Атас, идут! – все метнулись за свои парты и замерли. Вошёл директор школы, ведя за собой красивую молодую женщину.

— Садитесь, — сказал он. – Представляю вам новую учительницу. Её зовут Виктория Александровна, она будет вести у вас литературу вместо безвременно ушедшей от нас Эльвиры Модестовны.  Прошу любить и жаловать. Ну-с, не буду вам мешать, позвольте откланяться!

Директор вышел. А мы стали молча пожирать глазами нашу новую училку. Она не спешила начинать урок. Походила у доски взад и вперёд, дала нам хорошенько рассмотреть себя. Лицо у неё было тонкое, красивое. Её грациозную головку на стройной шее венчала строгая русоволосая причёска. Длинные ресницы  часто-часто похлопывали, отчего её большие голубые глаза мигали словно пульсары. На свой первый урок она пришла в изящном изумрудном платье  с узорными манжетами. Её можно было принять скорее за провинциальную ученицу старших классов, но никак за штатного педагога городской школы. Наконец, она повернулась к классу и с артистической галантностью произнесла:

— Очаровательно! Контакт между нами произошёл ви-зу-ально. Теперь я хотела бы познакомиться с каждым из вас ин-ди-ви-ду-аль-но…

Воцарилась небольшая романтическая пауза.

— А можно кон-фи-ден-ци-аль-но?! – взлетел с «камчатки» наглый вопрос и чуть не сбил с ног незадачливую училку. Естественно, это дал о себе знать Генка Аллигатор — у него не заржавеет.

  Класс дружно прыснул от смеха. Виктория Александровна виновато пожала плечами, а на лице появился мягкий румянец. За показной невозмутимостью мы сразу разглядели её «ахиллесову пяту» — природную робость и застенчивость.

— Э-э-э, Викториясанна,  позвольте поинтересоваться, вы замужем? – продолжал паясничать Аллигатор Гена.

Теперь Виктория Александровна с досадой закатила глаза, по-детски прикусив нижнюю губу.

— Ну, откройтесь нам, должны же мы знать про ваше семейное положение, — настаивал Аллигатор.

— Нет ещё, но какое это имеет значение? — смущённо выдавила учительница.

— Вот и хорошо! Тогда я сегодня берусь проводить вас до дома: знаете, кругом такая преступность, терроризм, сексуальные маньяки, мало ли что может случиться…

— Благодарю за заботу, но обойдусь как-нибудь без телохранителей…

— Значит ли это, что вы занимаетесь восточными единоборствами, обладаете приёмами карате или бокса, например?

— Именно так! Если надо будет, я сумею постоять за себя…

По классу прокатился неловкий смешок. Неужели на этом всё кончится? Нет, мы все хотели «продолжения банкета»! Не терпелось узнать, как далеко зайдёт наш наглый Аллигатор, и каков градус «педагогической выдержки» нашей новой училки, сумеет ли она достойно выйти из щекотливой ситуации. Аллигатор Гена своим «криминальным чутьём», казалось, уловил настроение класса, и это давало его действиям «карт бланш».  Чувствуя свою безнаказанность и нашу тайную поддержку, этот шалопай перекочевал  на первую парту, которая пустовала из-за болезни одной из учениц, и там, подперев ладонями лицо, немигающими глазами уставился на учительницу, разыгрывая из себя безумно влюблённого…

— Ну что?! Что вы так на меня уставились?! – учительница, казалось, начала терять остатки самообладания.

— Разрешите заметить, Викториясанна, у вас великолепная фигура и красивые ножки… Вы случайно не участвовали в конкурсах красоты? А может, вы были фотомоделью? Знаете, у нас в классе есть профессиональный фотограф… Скажи, Адам, правда же, она как настоящая фотомодель!? – обратился он к Аркадию Дамочкину.

— Кончай балаган, клоун ты дешёвый! – Адам сконфуженно опустил голову.

— А что тут такого? – не унимался Аллигатор. – Мы спокойно общаемся с новой учительницей, знакомимся  с нею ин-ди-ви-ду-аль-но! – подражая учительнице, произнёс Аллигатор.

Ситуация накалялась. Честно говоря, наши симпатии пока были на стороне Генки Аллигатора – он вел в счёте!

— Викториясанна, стесняюсь спросить, а как вы относитесь к свободной любви? – обратился он  к училке с искренней заинтересованностью.

Класс напрягся и затаил дыхание, ожидая, что такой вопрос свалит новую училку с ног. Казалось, поведение Аллигатора уже переходило всяческие границы! Ан, нет, учительница «просканировала» класс внимательным взглядом и спокойно произнесла:

— Ничего не имею против, если это… происходит по обоюдному согласию сторон. Полагаю, что вы уже народ взрослый, и каждый принимает решение сам.

«Мяч отбит! – обрадовались мы в душе. — Счёт равный. Ответный ход за Аллигатором»…

Да, мы устраивали своей новой учительнице экзамен на выживаемость и, прежде чем довериться ей, хотели получить доказательства её морального и духовного превосходства над нами, какое было у нашей незабвенной Эльвиры Модестовны. И лишь после этого мы могли решить для себя: принимать ли нам её всерьёз, или же относиться к ней так, как мы относимся к обычным серым учителям, которые в школе отрабатывают своё время… В эту минуту мы для себя решили: безоговорочно признаем авторитет новой учительницы лишь в том случае, если Аллигатор будет побит и разгромлен!

— Скажите нам, только честно, — пошёл ва-банк наш ошалевший от своей безнаказанности Генка, —  а что такое французский поцелуй?..

  Виктория Александровна почувствовала себя загнанной в угол;  налицо была круговая порука всего класса, молчаливо поддерживающая этого наглеца. Положение могла спасти только её непреклонность:

— Ну, всё, хватит, ни слова больше!  Иначе вы будете иметь серьёзные неприятности!

Учительница  сказала это с той подчёркнутой строгостью, которую обычно держат про запас, и при этом подняла вверх указательный палец, означавший как бы  строгий запретительный знак.

Аллигатор казалось, было сник. Но класс сгорал от нетерпения, как будто в самый напряжённый момент компьютерной игры вдруг выключили свет… Впрочем,  Генка и не думал мириться с ролью трусливого игрока. Совсем наоборот, он с новой силой пошёл в атаку, окрылённый своим последним «метким выстрелом»:

— А что вы так сердитесь? – примирительным тоном начал он. – Мой вопрос не содержит в себе никакого криминала. Ваш долг педагога не только разъяснить мне, что такое  французский поцелуй, но и по возможности показать, как это делается. Или в пединститутах этому не учат?!

Молодую учительницу бросило в дрожь. Она испытала сильный криндж, как выражаются у нас на школьном сленге. От английского cringe — стыд. Но в русском это не совсем стыд, это скорее состояние острой неловкости. Виктория Александровна нервно прошлась мимо доски из угла в угол, барахтаясь в поисках нужных слов, и, наконец, взяв себя в руки, обратилась к классу:

— Скажите мне, пожалуйста, зачем вы пришли в школу?

Вопрос был явно риторический. Класс упорно молчал. Все с интересом ждали, каков будет её следующий  «ход» в этой шахматной партии с Аллигатором Геной. Она подошла к Аллигатору и, заглядывая ему прямо в глаза, повторила свой вопрос:

— За- чем?!

— Чтобы получать знания, — ответил Аллигатор, хотя на языке у него было: чтобы чилить (от английского Chill — отдыхать, расслабляться).

— А причём тут моё умение целоваться по-французски?

— А разве это не входит в область знаний?

— До этого каждый нормальный человек доходит сам…

— А я как раз ненормальный…

Класс снова прыснул от смеха. Учительница отошла к доске, взяла мел и нарисовала  два круга, стоящих рядом. От каждого круга вывела стрелки навстречу друг другу… Было ясно, что таким образом она старается подавить в себе волнение и страх, и это ей удалось. Положив мел, она спокойно обратилась к классу:

— Для всех, и особенно для ненормальных, я могу сказать, что французский поцелуй — это глубокий, интимный поцелуй  с проникновением языка одного партнёра в рот другого… Словом, в этом поцелуе встречаются не только губы, но и языки…

— Ох, как интересно! – продолжал гнуть свою скоморошью линию Аллигатор. — Но это лишь голая теория… А как это делается на деле, ума не приложу…

Тут как будто сверкнула молния и треснули небеса: молодая училка резко подошла к Аллигатору, обеими руками взяла его за уши, подняла на ноги и впилась ему в губы, не давая вырваться… На несколько секунд класс замер, не веря глазам своим…

— Вот так это делается… Теперь понятно?! – она отпустила опешившего Генку; в её голосе было и отчаяние, и внутренне ликование,  и еле сдерживаемый смех.

— Изи… — выдохнул поражённый Аллигатор и сжал голову в плечи.

— Виктория!!! – вскинул руку вверх Аркадий Дамочкин, растопырив указательный и  средний пальцы, что означало знак победы.

Мы всем классом дружно подхватили:

— Вик-то-ри-я! Вик-то-ри-я!!!

На большой перемене директору школы донесли о случившемся в нашем классе. И новую учительницу тут же вызвали «на ковёр». Собравшийся педсовет единогласно признал  её действия  аморальными, подпадающими под статью  — «совращение малолетних»… А это несмываемое чёрное пятно на репутации школы!..

Чёрные тучи сгустились над ещё не начавшейся педагогической карьерой Виктории Александровны. Ситуация приняла скверный оборот. Тогда мы созвали сход класса и все до одного явились в кабинет директора, где честно признались, что эту неловкую ситуацию с поцелуем мы специально разыграли, чтобы проверить, как поведёт себя новая учительница…И она вполне убедила нас — ответила нашим же оружием… У нас к ней вопросов нет. Вот и всё!..

А после уроков директор вызвал весь наш класс и новую учительницу к себе в кабинет, где было устроено  дружеское чаепитие в честь благополучного разрешения происшедшего недоразумения. Более того, он предложил Виктории Александровне принять классное руководство нашим 9 «а». Она устроила брови домиком и со страхом посмотрела на нас, готовая отрицательно покачать головой.

— Мы «за»! — все дружно подняли руки.

ЕЁ ЗВАЛИ  ХАЛВА

Едва мы привыкли к своей новой училке по литературе, как в нашем классе появилась ещё и новенькая ученица, Лиза Батракова. Она представилась дочерью военнослужащих: её родители по долгу службы переехали в наш город из Великого Устюга. Мы долго не могли подобрать ей кличку: не за что было зацепиться. Более того, нас сдерживала от подбора кликухи одно важное обстоятельство, а именно – её природная красота! Она поражала своим иконописным, вдохновенно чистым и светлым лицом, правильными чертами, без следа косметики. Пышная русая коса, аккуратно заплетённая, с большим алым бантом в конце… Эта, как всем казалось, глупая и несовременная деталь, тем не менее, придавала всему облику девушки магнетическую привлекательность,  вызывая одновременно жгучую зависть у девочек и нездоровый «дёргательный» рефлекс у мальчиков – наши руки как будто сами собой тянулись к волосяному покрову на голове красавицы… Мы ждали, что она проявит свой норов, и мы придумаем ей приличный «аус-вайс». В воздухе школьных помещений и коридоров вертелись самые безумные кликухи! Охваченные зудом словотворчества, мы щедро награждали друг друга невероятными двойными именами и дурными прозвищами! Особенно вычурной была фантазия у нашего девятого «а». Мы придумывали клички в виде лаконичных звуков, присущих природе того или иного животного. Старались делать упор на звукоподражания,  которые казались не очень оскорбительными … А Лиза Батракова оказалась такой правильной, что никакая грязь к ней не прилипала. К тому же она оказалась отличницей, и сразу полюбилась всем учителям. По этой причине с кликухой мы решили не спешить, а для начала называть её Снегурочкой, поскольку Великий Устюг считается родиной Деда Мороза. Отныне внимание всего класса переключилось от нашего верховода Лики Смолиной на новенькую.

Фабула этой истории завязалась на уроке русского языка. Нашу училку, Олимпиаду Игнатьевну, мы  ласково называли Липой, — нисколько не намекая на якобы «липовый» педагогический талант. Совсем наоборот, мы считали нашу Липу  вполне «продвинутой»: она умела и доходчиво объяснить, и наглядно показать, и, главное, вдохновлять своих учеников! Никто из нас не сомневался, что она искренне любит то, что преподаёт, и любит тех, кому преподаёт. На её уроках мы решали весёлые  шарады, разгадывали ребусы, читали стихи, пели и даже танцевали!.. Словом, она поучала, развлекая, и это не оставляло нас  равнодушными.

В тот день Липа была в ударе. Ещё бы – тема пословиц и поговорок  — её излюбленный конёк, и она выдавала щедрые фейерверки  педагогических экспериментов!

— Ребята! Через устоявшиеся крылатые выражения можно ёмко и красноречиво объяснить любую житейскую ситуацию. Возьмите, к примеру, самое простое – передать мысль о том, что одними разговорами сыт не будешь, что надо уметь соотносить желаемое с действительным, а для этого необходимо не только говорить, но и что-то реально делать. Конечно, все вы можете привести на этот счёт затасканную пословицу вроде: «без труда не вытащишь и рыбку из пруда». Но я предлагаю вам «мозговой штурм». Согласны?

— Да! — оживился класс.

— Прелестно! Повторите мне хором пять раз слово «халва»!

   Все заинтригованно хмыкнули и включились в игру, исполнив пятикратное «халва».

— Отлично! А теперь поднимите руку, у кого во рту стало сладко…

Класс снова дружно хмыкнул, смутно догадываясь о подвохе. Липа была твёрдо уверена, что никому не придёт в голову поднять руку, и при этом «нулевом» результате она выложит, как козырь из рукава, нужную пословицу: «Сколько ни говори «халва, халва» — во рту сладко не станет». Но тут, чёрт побери, случился форменный облом! Короче говоря, наша новенькая, ну, которая Снегурочка, круглая отличница, вдруг возьми и подними руку:

— Я чувствую во рту явное ощущение сладкого…

Учительница изумлённо вскинула брови и решила уточнить свой вопрос:

— Лизавета, я попросила поднять руку в том случае, если во рту стало сладко…

— У меня… сладко, — испуганно ответила отличница и густо покраснела, осознав своё странное одиночество в кругу этого отвратительного большинства.

— Феноменально! – развела руками Липа. – Кто бы мог подумать, что вековая аксиома пословицы о халве разлетится в прах, натолкнувшись на искренний взгляд красивых сапфировых глаз отличницы нашего класса! Лизавета, дорогая моя, соберись, ты срываешь мне урок!

— Я вам клянусь, Олимпиада Игнатьевна: у меня во рту действительно ощущение сладкого…- две огромные слезинки, как доказательство искренности,  покатились по розовым щекам Лизы Батраковой  и застряли в уголках её красиво очерченных губ.

Класс дружно заржал. Это был тот случай, когда для большинства чужая неприятность, как минимум — хорошее настроение.

— Ты уж не волнуйся так, дорогая, — примирительно сказала Липа. – Допускаю, что возможности человеческого организма безграничны.  Жажда, отравление, голод — это чувства. Чувствами управлять нельзя, но их можно игнорировать. Иногда это делает за нас наше подсознание. И если человек искренне верит в чудо чудное преображения сладких слов в сладкие удовольствия полости рта, то это у него получается! Я не вижу в этом ничего смешного, ребята. В наше время феноменальные возможности организма  присущи  необыкновенным детям индиго!.. — Липа уже готова была дальше развивать эту фантастическую версию реабилитации, но тут  прозвенел спасительный звонок и разрядил напряжение.

— Эй, Халва! – обратился к Батраковой «бронтозавр» Гена Корпоносов. – Поделись, — страсть как хочется халвы…

— Хочу Халву! – с бесстыдным намёком изрёк утончённый эротоман Дима Перельман, обнимая  девушку за дрожащие от рыданий  плечи.

— Дима, не лезь к Халве, а то прилипнешь… — с высокомерной иронией изрекла классный «синий чулок» Лика Смолина. Отличницу Лизу Батракову она терпеть не могла: все учителя ставили её в пример и призывали равняться на неё, потому каждое падение праведницы воспринималось Ликой как торжество справедливости. .

После этого злополучного урока ни у кого в классе язык не поворачивался называть Лизу Батракову по имени, — теперь уже кличка Халва управляла всеми эмоциями ребят. Как будто в организме нашего класса до этого случая просто не хватало жизненно важного пятого элемента, и его отсутствие грозило нам смертельным исходом. На наше счастье этот спасительный элемент в образе сладкой халвы появился сам собой и очень даже вовремя!

Халва…Простая эмблема, которая не дотягивает до произведения искусства, а имеет лишь одно, раз и навсегда данное значение – сладость! Именно такой виртуальной сладостью и была для нас первая ученица класса, единственная наша отличница Лиза Батракова! Она приходила в школу с твёрдым убеждением добросовестного труда и честного отношения к учёбе. Её родители, привыкшие к строгости военной дисциплины, сумели внушить своему чаду целеустремлённость и ответственность в любом деле. Бывало, что девушка за учёбой не раз доводила себя до изнеможения. Но педагоги в один голос расхваливали её, да и родительское сердце радовалось, что Лизавета всецело предана учёбе, и это внушало добрые надежды.

Впрочем, нельзя сказать, что класс  состоял из бездарей, которым учёба не давалась. Нет, были сильные девочки, и даже умные мальчики. Просто их папы и мамы, в отличие от родителей отличницы, считали, что хорошие оценки вредят здоровью детей, и им бы не хотелось, чтобы их чада надрывались за учёбой так же упорно, как в своё время они в советской школе. А ведь потом у них были ещё институты и университеты. Но, откроюсь вам, и я не раз слышал от своих родителей эти разговоры про годы учёбы в советских вузах, где они так ничему и не научились. В их голове была полная каша, обрывки самых отвлечённых и ненужных знаний, которые в обычной жизни нельзя было применить. Словом, советское высшее образование, как теперь выяснилось, было хорошим лишь для того времени, когда не было интернета, столько информации. То образование не дало им никаких преимуществ перед другими, «менее» образованными людьми, которые очень даже удачно вписались в нынешнюю рыночную экономику. Выходит, не стоило так напрягаться все эти годы в погоне за хорошими отметками. Сегодня вполне достаточно иметь простые навыки работы на компьютере и несколько спортивных достижений – именно это, якобы, придаёт человеку больший «вес» при устройстве на новую работу, чем все эти «пятерки» в зачетной книжке. И, честное слово, если бы у них был еще один шанс повторить всё сначала, они бы предпочли меньше зацикливаться на учебе, а больше времени уделять общению, студенческим движениям, спорту, весёлым вечеринкам. А свой красный диплом они, без всякого сожаления, обменяли бы на звание «самого общительного человека». В подтверждение этих слов приведу любимый анекдот моих родителей. У двоечника есть две вещи: машина и квартира. У троечника их три: машина, квартира и дача. А у отличника есть пять вещей: почётная грамота за успехи в учёбе, лысина, большие очки, язва желудка и долг перед государством! Именно этим объяснялось то, что их мало интересовали мои оценки в школе, — по своему личному опыту они знали: ни один работодатель не спросит о красном дипломе, да и в резюме нет графы «успеваемость», но зато есть обязательный пункт – «опыт работы». Впрочем, порой они открыто ругали и систему нынешнего образования:

— Нынешняя школа даёт не знания, а готовит биороботов для обмана и выкачивания денег у других, — внушал мне отец.

— Настоящими знаниями обладают те, кто управляет биороботами, — корректировала мысль отца моя мать.

— Запомни, сынок: твои счета оплачивают твои навыки, а не оценки на куске бумаги, — вдохновенно продолжал тему родительских наставлений отец. — Чем больше у тебя опыта в разных областях, тем дороже ты стоишь.

— Вот-вот! – вступала мать. —  Красный диплом не даст тебе ощутимых преимуществ, чего не скажешь о влиятельных знакомых. Больше внимания уделяй новым знакомствам и коммуникации с другими людьми — именно они способны открыть перед тобой все двери мира, но никак не твой диплом. Занимайся тем, что имеет для тебя смысл, а не тем, что от тебя ожидают другие.

— А я хотел бы стать историком,  – осторожно намекаю я по поводу своей будущей профессии. – Разве люди не обязаны хорошо знать свою историю?!

— Увы! Сегодня историю  вообще переврали. Помнишь, как один из героев Полякова красноречиво заметил, что исторической науки у нас нет, а есть лакейская мифология…

Ну, да, недаром на уроке истории весь наш класс  тотально предавался решению кроссвордов. Когда в одну сторону по рядам передавалась вопросительная фраза: «Столица Грузии…семь букв»? — в обратную сторону летел шутливый ответ умных мальчиков: «Карабах»… Нет, класс мог учиться хорошо и даже отлично. Однако никому не хотелось рвать жилы – в глазах большинства усердие в учёбе выглядело зашкваром: это только Батраковой больше всех надо, она у нас самая умная, ну и пусть себе пашет!

Словом, бедная Халва всем своим существом казалась вызовом сложившемуся порядку вещей, вызовом тем, кто поддерживал этот порядок, жертвуя дружбой и доброй волей, и это обстоятельство обрекало её на роль изгоя. И каждый её день, прожитый  в недружелюбном окружении, предвещал грозовые, переломные времена, что грядут неизбежно и многое изменят в её жизни.

В классе Халва сидела за одной партой рядом с Варварой Мышкиной. И жили они в многоквартирном доме на одной лестничной площадке. И Мышка частенько забегала к подружке делать уроки. Однажды она увидела на её письменном столе пухлую тетрадь в цветистой кожаной обложке, потянулась к ней рукой, но Халва быстро убрала тетрадь.

— Прости, это мой тайный дневник; я делюсь с ним своими мыслями и желаниями.

Поскольку всех девиц с именем Варвара Господь не обделил любопытством, наша сгорала от желания заглянуть в тайный дневник подруги. Однажды, когда они делали уроки, Халва отлучилась на кухню приготовить что-нибудь сладенькое. И вороватая Мышка в момент решилась на зашквар – дрожащими ручонками открыла запретный дневник. Там она нашла несколько откровенных записей, где отличница Халва приводила мысли о суициде, поскольку в классе  её считают лишней. В фантазиях она описывала картину своей грядущей смерти: однажды на «БП» она перед всей школой совершит суицид… Вот придут одноклассники её хоронить, вот тогда и поймут, как они виноваты перед нею, будут слёзно просить прощения у её гроба… Но прощения они не получат!..

Но полным зашкваром было то, что об этих тайных записях в дневнике Халвы вскоре уже знал весь класс.

Шёл урок немецкого… За окном ярко светило солнце, пели птицы, и ломаный немецкий говор настраивал класс на какой-то дурашливый лад; даже наша «арийка», Файя Раулевна, которую мы называли просто Фрау, старалась быть чуть-чуть мягче и снисходительнее, чем всегда. Внимание класса было рассеяно. Нас продолжала волновать тема тайных дневниковых записей нашей Халвы. Мы просто дурачились, перебрасывали слово «халва» из рук в руки, как горячую картофелину: «Халва, халява, халат, хали-гали…»  Никто толком не слушал, о чём говорила наша «арийка» Фрау, и одна лишь отличница и гордость класса Лиза Батракова была настроена на учёбу. Уставившись сапфирами своих умных глазёнок на учительницу, она сосредоточенно внимала каждому её слову, упорно не замечая, что её гордое одиночество вошло в диссонанс с мажорным настроением класса. Естественно, стул под отличницей двигался – Аллигатор Карпоносов тянул свои ноги под партой, грубо толкал, словно старался досадить отличницу так, чтобы она поскорее проявила свои суицидальные задумки. Однако Лиза держалась с упорством партизана, не поддаваясь на провокации. Не действовали на неё и подлые выстрелы в спину из резинок с задних рядов. Чьи-то руки, то дело, тянулись  к её щедрой, красиво заплетённой косе, украшенной в конце алым бантом! Честно говоря, в эти минуты  она была нестерпимо красива, и вызывала чёрную зависть у всех девчонок: ведь все они были коротко подстрижены и ничем особенно не выделялись.

Излишне говорить, что главным врагом отличницы  была Лика Смолина. Мы все знали, что наш «синий чулок», посмотрев фильм «Репетиция оркестра» Феллини, мечтает стать дирижёром. Возможно, ей нравился тот дирижёр-немец из этого фильма, который почему-то напоминал Гитлера, навевая мысли о насилии… Уже сейчас Лика испытывала на своих одноклассниках дирижёрские качества, требуя играть по тем нотам, которые она выкладывала на наши пюпитры. Теперь уже понятно, почему именно на уроке немецкого  Смолина Лика достала из портфеля ножницы…

Ситуация напомнила тривиально знаменитое чеховское условие: если в первом акте на стене висит ружьё, то в третьем оно должно непременно выстрелить. По этой логике,  ножницы, зловеще сверкнувшие в руках Лики Смолиной, должны были стать пружиной какого-нибудь завершающего финального действия… В данном контексте, конечно же, на поверхности лежала мысль о покушении на волосяной покров отличницы. Этот акт обещал стать занимательным зрелищем! Более подходящего исполнителя, чем Гена Корпоносов, не надо было искать. Лика предусмотрительно выбрала его на роль первой скрипки, зная, что он без запинки исполнит задуманную ею партию: на прошлой неделе этот «земноводный» занял у неё пять тысяч рублей на новый смартфон. Лика решила простить ему долг в обмен на дерзкую услугу… Написала ему записку: «Прощаю тебе твой долг, если…», Получив записку, Аллигатор вопросительно взглянул на Лику, мол, что она подразумевает под словом «если»?  В ответ Лика указала ножницами, как дирижёрской палочкой, на косу Халвы, пару раз хищно  сомкнув режущими концами – для непонятливых… Фактически, должнику сделали  предложение, от которого нельзя отказаться. На глазах у всего класса «орудие преступления» оказалось в руках у  исполнительного негодяя. Вдогонку прозвучала пылкая сентенция: «Геннадий, у тебя, красивые и сильные руки. Ты — Паганини! Только не захлебнись в собственном таланте!»

Все, кто мог видеть последние приготовления Аллигатора Гены, как будто скончались на восемь тактов, даже не дышали: «Ах, какое это занимательное зрелище – покушение на волосяной покров отличницы!» Поначалу у нас были сомнения в том, что у этого Паганини хватит духа отыграть эту зашкварную партию. Но на кону стояли пять тысяч, и наш «палач-скрипач» вовсе не думал о том, что после такого «концерта» ему придётся идти в церковь, ставить свечку и просить у Бога прощения. Он посмотрел на «дирижёра» и прочитал в её глазах шипящее напутствие: «Смахни сопли и начинай!»

Ножницы в руке Аллигатора хищно раскрыли свою пасть и неумолимо потянулись к косе с алым бантом…

В это мгновение с третьей парты от окна щёлкнул затвор фотоаппарата – факт злодеяния был зафиксирован классным репортёром Аркашей Дамочкиным. Он подловил момент и вовремя нажал на пусковую кнопку своего фотоаппарата. Выходит, если мы сомневались в криминальном таланте Корпоносова, то Аркаша твёрдо знал, что мавр сделает своё чёрное дело. И  вот итог: добрая половина девичьей косы с алым бантом на конце покачивалась в его руке, напоминая тот сказочный аленький цветочек, грубо сорванный с клумбы; не замечая своего конца, он продолжал пылать и благоухать!..

Несколько мгновений мы все оторопело смотрели на Халву. Не проронив ни звука, она вобрала в себя дрожащие плечи, не говоря ни слова, сжалась и заскулила, как забитый в угол щенок.

— Гена, за такое соло я бы тебя расцеловала, жаль ты далеко сидишь! – вполголоса процедила «дирижёр оркестра».

Аллигатор деловито раскрыл свой портфель, опустил туда косу и ножницы, защёлкнул замками, как будто ничего особенного не произошло. Но как раз тут-то  и началось настоящее столпотворение: на голову «палача» со всех сторон полетели портфели.  К доске выбежал Аркаша Дамочкин; с пылающими глазами, заикаясь от волнения, он щёлкал затвором фотоаппарата, выкрикивая на ходу:

— Фашист! Гад! Ты что наделал? И вы все, за что так ненавидите своего товарища?!

— Эй ты, судья хренов, возьми вместо фотокамеры бензопилу «Дружба». Звук тот же, а денег – больше! – иронично подсекла его Лика Смолина.

— Что произошло, Дамочкин?! – растерянно вопросила  недоумевающая «арийка».

— Видите ли, это дикое скопище вандалов только что надругалось над красотой! Уж я постараюсь, чтобы эти уголовники не ушли от наказания! У меня все доказательства их жуткого преступления! Урод Корпоносов, а тебя ждёт электрический стул!

— Аркадий, объясните мне, в чём дело! – «арийка» перешла на крик.

— Файя Раулевна, вот этот гуманоид только что совершил преступление. Вдохновитель – этого преступления — Лика Смолина, а все  мы — соучастники!

Адам подскочил к оторопевшему Аллигатору, вырвал  у него из рук портфель и передал его учительнице:

— Вот, посмотрите, в этом портфеле — главная улика преступления…

Тут Лиза Батракова вскочила с места и с рыданиями выскочила из класса.

— Большакова, куда? Вернись немедленно! Майн гот! Кто-нибудь может мне объяснить, что произошло?

— Я же сказал, всё в этом портфеле, откройте и посмотрите! — с джентльменской выдержкой процедил наш доблестный фото-репортёр и рыцарь Аркаша Дамочкин.

— Ну что, что в этом портфеле?! – делая ужасные глаза, не на шутку встревожилась «арийка».

— Крыса! – визгливым голосом выкрикнула Лика Смолина.

«Арийка» Фрау в ужасе выронила портфель из рук. Класс грохнул от хохота.

— Да как вы смеете! – с надрывом крикнул Адам, и вызвал этим новую волну улюлюканий.

— Майн гот! Что тут происходит? – беспомощно лепетала «арийка» Фрау, умоляющим взором оглядывая учеников.

   Адам поднял портфель, достал из него отрезанную косу и ножницы и протянул учительнице.

— О, нет, майн гот! – тяжело выдохнула «арийка» Фрау, с укором оглядывая класс.

— Подумаешь, кусочек косы, велика ли потеря! – цинично скривила зубы Лика Смолина. – За три недели отрастёт. И, знаешь, Адамчик, напрасно ты делаешь из этого трагедию вселенского масштаба.

— Кто?! – тоном, не терпящим возражений, обратилась к классу «арийка» Фрау.

   Повеяло холодком «концлагеря»: мы знали, что если «арийку» разозлить, никому мало не покажется.

—  Аufstehen!!! – вдруг жёстко скомандовала она.

Класс мгновенно вскочил на ноги. Воцарилась тишина, напряжённая и неловкая. Но через минуту она разлетелась в прах от внезапно грянувшего звонка, — он был похож на свисток арбитра, возвестившего об окончании тяжёлого матча, в котором победитель так и не определился. Как уже принято при нынешней школьной демократии, со звонком на перемену власть учительницы над нами рассеивалась, подобно ночным чарам при восходе солнца. В поднявшейся суматохе все устремились в коридор. В классе остались только четверо: Фрау, Адам, Аллигатор… и я. Мне, честно говоря, трудно сейчас объяснить, почему  я остался. Наверное, удержала карма: ведь кому-то впоследствии надо было описать, чем закончится эта история.

— Корпоносов, как ты мог?! – спросила «арийка» Фрау, и в её голосе было всё: и обида, и недоумение, и презрение… Она медленно опустилась на стул. Её взгляд попеременно переходил  с вросшей в  парту физиономии великовозрастного балбеса на  косу с алым бантом, действительно похожую на сорванную с клумбы алую розу, которая продолжала благоухать, покачиваясь на каштановом стебле…

В эту минуту в класс тихо вошла наша Халва.. Лицо её было сосредоточенным, волосы она распустила по плечам, а заплаканные глаза выражали смирение и прощение, как на иконе Богоматери. Она подошла к учительнице, молча взяла у неё из рук отрезанную часть своей косы.

— Фаина Раулевна, — смиренным голосом обратилась она к учительнице. — Прошу не придавать огласке то, что здесь произошло. Просто ничего не было…

– Как это не было?! — возмущённо вскочила «арийка». — Да за такие вещи…

— Я вас умоляю, пожалуйста, — голос Лизаветы дрогнул, и на глазах снова блеснули слёзы.

— Как это можно оставлять такое безнаказанным? Весь класс это видел…

— Не беспокойтесь, со всеми я договорюсь, — заверила Халва.

— Лизавета, дорогая, как ты можешь выгораживать того, кто не заслуживает иной доли, как быть исключённым из школы!?

— Вот поэтому-то я вас и прошу…

— Ну, хорошо, допустим, ты меня уговорила, но что ты скажешь своим родителям?

— Ничего. Просто схожу после уроков в парикмахерскую и сменю причёску…

… На следующий день за окном ярко светило солнце, как обычно, пели птицы. Казалось, всё располагало к тому, чтобы вернулось вчерашнее мажорное настроение, сдобренное рассеянным вниманием и весёлым возбуждением. Но все почему-то были молчаливы и сосредоточены. Казалось, что-то не так, что-то круто изменилось — вокруг нас или в нас самих. Было такое чувство, будто пространство класса резко оголилось, стало пустым и неуютным, словно лишилось какого-то важного и доминирующего цвета, какой-то главной, существенной детали, без чего у нас теперь не могло быть всё так, как было раньше.

Владимир Аветисян