«Уже и тогда я знал или неопределённо чувствовал, что он хвастлив (так же как и я), воинствующе благороден, спокойно честолюбив и опасно вспыльчив. Любовь к риску соединилась в нём с трезвостью»

В. Каверин

Южно-Российск март 2023 года.

− Катерина! Ходи сюды. Твои любимые китайцы, с Али-Экспресса, тебе опять какую-то ерундовину прислали. Хватай извещение и бегом на почту, пока не закрылась. А, по пути кефира и молока прикупи. Мы с тобой вечерком домашний хлебушек сварганим. Как ты любишь.

Минуты две из комнаты племянницы Екатерины не доносилось ни звука. Затем оттуда высунулась непричёсанная голова моей любимой старшеклассницы и в обычной своей манере молвила:

− Ну, дядь Саш, я скоренько, только главу дочитаю и сразу, прям, бегом.

Признаться, честно, я был несколько обескуражен этим ответом, ибо любовь к чтению у племяшки если и была, то пряталась где-то, далеко, внутри.

− И что же такое интересное ты сейчас поглощаешь, что оторваться невозможно, − буркнул я и поспешил в девичью светёлку.[1]

На стареньком диване лежала такая же видавшая виды, детгизовскя[2] книжка, с почти затёртым названием «Два капитана».

− Мне совсем чуточку осталось и я… − раздалось у меня за спиной, − очень интересно, и …увлекательно…

− А ты знаешь, что когда знаменитый писатель, только делал первые наброски к этой книги его родственника зверски истязали в казематах Бутырской тюрьмы. Заставляли подписать «чистосердечное признание» в том, что он хотел заразить всех жителей столицы вирусным энцефалитом, через городской водопровод.

При чём это был уже второй его арест. Несколькими годами ранее его арестовали «за распространение чумы в Советской Армении». И это произошло, почти сразу после того, как он победил эпидемию этой болезни, будучи в экспедиции, в Нагорном Карабахе.

− Так. Всё! − решительно оборвала меня Екатерина, − на почту топаем вместе. Я молчу, − ты рассказываешь. Потом, когда придём, я замешиваю тесто, и продолжаем беседу, договорились?

Или мне на помощь тётю звать?

Это был запрещённый приём, ибо моя супруга души не чаяла в племяшке, в любом конфликте всегда становилась на её сторону, с далеко идущими последствиями.

− Не надо, − буркнул я, соглашаясь и обречённо побрёл в коридор, за курткой, − но чур, ни имени, ни фамилии, человека я называть не буду. Придём домой, погуглишь или с товарищами по классу, загадку решишь. Идёт?

Катюша кивнула, соглашаяшь и выпорхнула на улицу.

***

− Учёный не оговорил себя ни в 1930 году, и не собирался подписывать смертный приговор и семь лет спустя, − продолжил свой монолог я, вышагивая по весеннему, мокрому от прошедшего дождя, асфальту:

− После очередного допроса «с пристрастием» его бросили на каменный пол, камеры.

И чтобы хоть немного забыть о боли, пронизывающей его тело, он начал вспоминать.

Детство. Верных друзей. Учёбу.

Невольно улыбнулся, но сразу же скорчил от боли гримасу, перед глазами стала картина из гимназической жизни, когда его чуть было не исключили – за то, что он при всех, взял да и поцеловал приглянувшуюся гимназистку.

До восьмого класса учился «как бог на душу положит», а потом взял да громогласно заявил, что обязательно получит золотую медаль – так оно и было бы, если бы не «зловредный» преподаватель латыни. Взял да и влепил ему на выпускном экзамене двойку. И это было втройне обидно ещё и потому, что верные друзья Юрий Тынянов и Летавет уже совершенно свободно общались на латыни.

День спустя выяснилось, что сам директор, поставил экзаменуемому «отлично», в итоге медаль таки дали, правда, не золотую, а серебряную.

В 1915 году − стрелялся на дуэли. Поручик Лалетин приревновал его к своей зазнобе. Положили тогда в карманы записки с просьбой никого в смерти не винить. Палили друг в друга аж четыре раза. Легко ранили друг друга. На том и разошлись.

Стал зарабатывать себе на пропитание служа «нянькой» при душевнобольном – сыне состоятельного горожанина. Гонялся за своим подопечным по всей Москве, когда на полном ходу вскочил в проезжавший трамвай. И однажды подфартило. В Английском клубе выиграл, в карты, целых пять тысяч рублей! На них и жил и учиться…

− Его всё же выпустили? − бесцеремонно перебила меня Екатерина, − оправдали?

Да. Два года спустя. Писатель Каверин как-то, рассказывал, что однажды аж шестнадцать раз за день звонил секретарю нового наркома Берии. Друг детства Тынянов просил за него походатайствовать руководителя Союза писателей страны.

− Ура! Я рада, что всё хорошо закончилось! И этот удивительный человек продолжил свою научную работу, − племянница потянулась к массивной ручке Главпочтамта.

− Продолжил, только в лагерях, − я потёр виски, вспоминая подробности третьего ареста:

− Лишь год был на свободе. Потом его снова пытали, и он, в очередной раз ничего не подписал. Расстреливать не стали, отправили отбывать срок в «химическую шарашку[3]». Там разрабатывали дешёвые методы производства спирта.

Стал покупать у зэков живых крыс за махорку. На них и экспериментировал. Подтвердил вирусный механизм возникновения рака. Результаты записал микроскопическим шрифтом на листках папиросной бумаги..и…смог незаметно передать на волю.

Открытие признали настолько ценным, что за заключённого вступился главный хирург Красной Армии Николай Бурденко. В дело вмешался сам Верховный главнокомандующий и в марте 1944-го учёного, наконец, выпустили на свободу.

Более того! Год спустя, Сталин лично извинился перед ним и вручил ему премию имени себя. Что-то подобного случая я не припомню в нашей истории…

− А я припомню, − радостно защебетала Катюша, − протягивая в окошко извещение, − имя этого учёного вспомнила. Нам на уроке о нём училка кое-что рассказывала.

***

А вы, дорогие мои читатели догадались, о ком идёт речь. Если нет, то фото, как всегда, вам в помощь.

Александр Ралот

_____

[1]     − Небольшая светлая комната.

[2]     − Детская литература — российское (до 1992 — советское) издательство, специализирующееся на издании детской литературы

[3]     − жаргонное название советского засекреченного научно-исследовательского института или конструкторского бюро, где под контролем органов безопасности.