Новое
- Лев Мей — русский писатель (1822-1862)
- Равнение на регионы: названы лауреаты Программы «Лучшее для России. Развитие регионов»
- Молодым талантам и творческим людям — возможность прославиться
- Валерий Румянцев. «Трудные дни». Рассказ
- Александр Балтин. «Шок, смешанный с ужасом». Рассказ
- Шедевр постановки пьесы «Материнское сердце» в БДТ, и современная школа
Александр Ралот. «Успешная и забытая». Навеяно реальными событиями
18.08.2023Быть вечно узнанным певцу
По голосу, как по лицу!
Е.Евтушенко
Середина прошлого века
Музыкальное училище имени Октябрьской революции
Зал заседания приёмной комиссии на дирижёрско-хоровое отделение
− Ну — тис, абитуриентка, …э…− пожилой председатель, протёр носовым платком очки и заглянул в лежащий перед ним листок, − Наталья Ароновна, что вы приготовили, мы слушаем.
И совсем неробкая девушка запела, хорошо поставленным голосом, «Отвори потихоньку калитку» в каком-то своём, необычном стиле, аккомпанируя себе на рояле.
«Очередная джазистка. Таким у нас в училище − не место!» − написала на листке бумаге пожилая дама, член приёмной комиссии и протянула его председателю.
Инокентий Петрович, − зашептала она в ухо мужчине:
− Обратите внимание на её внешний вид. Советские девушки, комсомолки в таких нарядах на экзамен не являются. Одни каблучищи чего стоят. Сантиметров девять, никак не меньше. И где она такие раздобыла? А её манеры пения, это же…
− Во-первых, является только господь Бог, − оборвал соседку председатель, а во-вторых, дайте, в конце концов, послушать. Мы же набираем студентов на хоровое отделение, и наличие голоса − наипервейшее требование. А у неё он есть! И с этим нельзя не согласиться.
Вечер того же дня
Инокентий Петрович окинул взглядом переминающихся с ноги на ногу абитуриентов их мам и пап, а также сочувствующих, просителей и ходатаев. Улыбнулся, снял очки, отодвинул на расстояние вытянутой руки судьбоносный листок, откашлялся и начал читать список зачисленных.
Наташа, успевшая сменить импортные туфли, не наши, советские, сжимала руку, стоящего рядом отца и покусывала губы, но так, чтобы никто этого не заметил.
***
− Особо хочу остановиться на кандидатуре Врольской Натальи Ароновны. Скажу честно, мнение членов приёмной комиссии не было единогласным, но всё же мы решили девушку принять, но только при условии, что она в дальнейшем досконально изучит книгу под названием «Моральный кодекс строителей Коммунизма» и будет неуклонно ему следовать!
Четыре года спустя
Курорт на Черноморском побережье
Ресторан «Чайка»
Отец Наташи, смахнул с глаза невольную слезу, погладил ярко-красный коленкоровый дочкин диплом, и с гордостью посмотрел на сидящую рядом жену:
− Выросла, совсем взрослая стала. Бог даст, через годик-другой в телевизоре замелькает. Будем с тобой, на старости лет, чёрно-белую дочурку по «ящику» разглядывать.
− Лишь бы муж хороший попался. А то, чего доброго, упрячет наше сокровище в четырёх стенах и вообще запретит о сцене думать. Разве мало таких примеров… − женщина хотела ещё что-то добавить, но осеклась, увидев, как их дочь, весело беседует с оркестрантами, раскладывающими на сцене свои инструменты.
− А сейчас, дорогие гости нашей «Чайки» для вас выступит выпускница, комсомолка, отличника и просто красивая девушка Наташа, поприветствуем, поддержим, − при этих словах, руководитель ресторанного ансамбля, галантно взяв девушку под руку, подвёл её к микрофону, − что будешь петь?
− Одну из любимых песен восточноевропейских евреев − ашкеназов! Тум-балалайка. Исполняется на идиш.
Ресторан − окаменел. Официанты, нёсшие подносы, застыли как жена Лота при бегстве из Содома, все как один превратившись в соляные столбы.[1] Многочисленные посетители этой точки общепита дружно перестали желать и уставились на сцену.
Отношения огромного Советского Союза и маленького Израиля, в те годы, были не очень, и это ещё мягко сказано.
А из динамиков уже неслось сольное пение Врольской. (никто из музыкантов, даже и не думал ей аккомпанировать).
Штэйт а бухэр, ун эр трахт,
трахт ун трахт а ганцэ нахт:
вэмэн цу нэмэн ун нит фаршэймэн,
вэмэн цу нэмэн ун нит фаршэймэн?
***
Бравый мальчишка, жениться непрочь,
думает, думает целую ночь —
на ком бы жениться, чтоб не стыдиться,
на ком бы жениться, чтоб не стыдиться.
Тум-бала, тум-бала, тум-балалайка,
тум-бала, тум-бала, тум-балалайка,
тум-балалайка, пой, балалайка,
пой, балалайка, радость нам дай![2]
тум-бала, тум-бала, тум-балалайка,
тум-балалайка, пой, балалайка,
пой, балалайка, радость нам дай![2]
Девушка кончила петь, но никто из слушателей не аплодировал.
− Вам не понравилось? Давя предательский комок в горле, еле слышно спросила Наташа.
− Ну, почему же. У вас прекрасный голос, пойте ещё, нам на радость, − к сцене пробрался мужчина с проседью в волосах и протянул девушке, невесть откуда взявшийся букетик немного увядших цветов:
− Мне надо с вами побеседовать, вон там мой столик, не сочтите за труд, присоединяйтесь.
− Я здесь с родителями, − с вызовом парировала девушка, отдёргивая тянувшуюся к цветам.
− Экая вы…. Недотрога. Я же не против, берите своих родителей, и обсудим вместе ваше дальнейшее будущее.
− Что? Какое ещё будущее? − пришёл на помощь девушке её отец, − кто вы вообще такой?
Незнакомец улыбнулся, полез в карман и протянул украшенный вензелями кусочек картона.
«Руководитель государственного джаз-оркестра, при республиканской филармонии Эдуард Розендаум» − хором прочитали, отец и дочь, впервые в жизни, увидевшие диковинную визитную карточку.
Час спустя
Городская набережная
− Да, как вы не понимаете? Я предлагаю вашей дочери гастроли! Длительные! По всему Союзу! Представляете, сколько певцов о таком только мечтают, пороги филармоний оббивают, а вашей Наташеньке всё, раз, и «на блюдечке с голубой каёмочкой»[3].
− А, ничего, что я иду рядом, к тому же, уже совершеннолетняя. И могу сама принимать решения, это во-первых, а во-вторых, в консерваторию хочу, дальше учиться. И только после…, может быть… на гастроли, − девушка вздёрнула носик и демонстративно отвернулась от Розендаума, скрестив руки на груди.
Руководитель джаз-оркестра, развернул девушку к себе и перешёл на идиш:
− אין דעם קאָנסערוואַטאָרי, קענט איר לערנען אין אַוועק נאָך מוזיק שולע. אָדער, אויב איר ווילט, דעמאָלט גיין צו די אינסטיטוט פון קולטור, צו די קאָרעספּאָנדענץ אָפּטיילונג.
(В консерватории можно учиться заочно, после музучилища. Или если хочешь, то поступай в институт культуры, на заочное отделение.)
Москва
Три года спустя
Концертный зал «Россия»
Грим-уборная Натальи Врольской
Певица понимала, что, на этот раз, выступила ужасно, фальшивила безбожно, не могла сосредоточиться и баялась сама себе признаться в причине всего этого.
Плюхнулась на стул и хотела разрыдаться, но слёз не было. Внутренний голос актрисы «вопил», что она не имеет права «нюни распускать» ибо через два часа очередной концерт. Придут новые зрители, которые заплатили деньги, и не малые, чтобы услышать и увидеть её.
Закусила губу, взглянула на себя в зеркало, кликнула гримёршу, но вместо неё в помещение ворвался Розендаум:
− Ещё одно такое представление и выгоню вот из оркестра! Без всякой жалости! Отправишься петь на одесский «Привоз», в столовую тёти Сони. Там местные рыбаки, свои дни рождения справляют. Вот им, да и то, только после пятой рюмки, всё равно как ты берёшь, ноту до, третьей октавы!
Наташа, услышав это, больше не могла себя сдерживать и дала волю слезам. Ревела от души, по-бабьи, отталкивая руку руководителя, который бросился её утешать и неловко начал гладил по волосам.
− Ну, ты это чего? Сама же знаешь, тебя заменить некем. По всей столице афиши с миловидным еврейским личиком расклеены. Тебя же с них, пацаны вырезают и у себя дома на обои наклеивают, и вообще у меня для тебя новость, вернее, даже две.
− Какие? − певица рукавом вытерла слёзы и повернулась к мужчине.
− Мне тут, намедни… − Эдуард тянул время, вглядываясь в всё ещё заплаканное лицо девушки, − в общем на одном из наших концертов побывал Ян Грекель….
− Ну, не томите, − торопила его Наташа, − и что? Ему моё пение понравилось?
− Обратил внимание. Заметил. И… позвонил…. − Розендаум улыбнулся, − он предложил твою кандидатуру, для исполнения его песни «Любовь — меридиан земной», в снимающемся фильме «Женщины Страны Советов», и тебя завтра ждут в студии звукозаписи.
− Ой. Уже завтра. Но я же ни текста, ни нот не видела. Как можно?
− Не дрейфь. Тебе во всём, будет помогать, наш гитарист Сашка Логданович. Он тоже по тебе сохнет, но боится подойти и признаться. Я вам что, сваха, с Молдаванки. Вместе работаете, а друг от друга отлетаете, как магниты одной полярности.
***
После премьеры кинофильма песня стала популярной, звучала почти из каждого окна, а исполнительницу стали приглашать на радио, и сборные концерты, в большой Дворец съездов.
Музыкальные редакторы центрального телевидения быстро сообразили − песни в её исполнении, почти всегда становятся шлягерами, их, с удовольствием поют во всех концах огромной страны и заваливают просьбами передачи «В рабочий полдень» и «Концерт по заявкам».
Но Наталье купаться в людской славе было некогда, она впервые, в своей жизни уехала за рубеж. Госконцерт решил отправить её на международный конкурс вокалистов в братскую Румынию.
Вернулась оттуда в звании дипломанта и тут же накатала заявление об увольнении, по собственному желанию.
С математикой у неё всегда было всё в порядке. Посчитала, что находясь в «свободном плавании» сможет зарабатывать много больше прежнего. Новые знакомства это гарантировали. Деньги были очень нужны. Они с Сашей решили, что свадьбу организуют самостоятельно, без помощи родителей и такую, чтобы «чертям жарко стало».
***
Но уйти «по-хорошему» из джаз-оркестра не удалось. Эдуард Розендаум не хотел терять талантливую солистку. Подключил прессу, нажал на знакомых, в республиканских структурах власти. Пришлось отработать положенный по закону месяц.
Отправилась, со ставшим ненавистным коллективом, на гастроли в Одессу. Затем её, обманом заманили, на левые концерты, в Харьков и Ростов.
Сотрудники УБХСС[4] об этом узнали, возбудили уголовное дело.
***
− Наталья Ароновна Врольская, − пожилой следователь заглянул в лежащую перед ним папку.
− Да, − комкая платочек и натягивая на колени подол короткого платья, еле слышно промямлила певица.
− В таком случае перейдём сразу к делу. Отвечайте быстро и по существу! Сколько вы получали за свои выступления в городах юга страны?
− Как и все. Согласно, тарифной сетке восемь рублей. Но, я всегда пою двух отделениях, поэтому, ставка удваиваивается. Перед этими гастролями написала заявление об уходе из коллектива, отрабатываю положенное, пока мне замену найдут. По графику у меня за месяц − десять концертов, а потом, − затараторила Наташа, боясь, что её перебьют и она, вдруг, окажется в чём-то виноватой.
− Вам замену трудно найти, если вообще, возможно, − ухмыльнулся следователь, − деньги как получали? В ведомости расписывались?
− Да я толком ещё ничего и не получала, только аванс выдали, сорок рублей. Розендаум сказал, что потом выплатит всё что положено, плюс за неиспользованный отпуск…
− Врольская! − прорычал хозяин кабинет, − я задал конкретный вопрос! Лично вы за полученные деньги где-нибудь, расписывались?
− Не-а, − с трудом выдавила из себя певица.
− Почему?
− Так ведь не дали, эту, ведомость. Перед началом моего выступления сунули четыре десятки, и всё. Сказали, потом при полном расчёте, за всё сразу…
− Ну и хорошо, что не расписывались. Просто замечательно, благодари своего еврейского бога Яхве, − следователь впервые улыбнулся, − ступай, пой дальше. И пригласи следующего.
− Как? Совсем? − Наташа заморгала глазами.
− Конечно. Ножками. Или мне конвой вызвать? Чтобы он вашу знаменитость до выхода из здания сопроводили?
***
После перенесённых потрясений, допроса и очных ставок у певицы стал пропадать голос.
Врачи-логопеды разводили руками, выписывали таблетки и микстуры. Ничего не помогало.
Но Яхве и на этот раз не отвернулся от Врольской. Жених, гитарист-Сашка, через знакомых, своих знакомых, раздобыл редкое заморское лекарство. Заплатить за чудо таблетки пришлось деньгами, отложенными на торжественное бракосочетание. Но они того стоили. Профессиональная карьера певицы была спасена.
***
В скорости скромную свадьбу всё же, сыграли. Пригласили лишь самых близких, зато обязанности тамады взял на себя, известный всей стране, Майк Гермес.
Как и положено, через девять месяцев музыкантов было уже трое. Сын Мишка, орал так, что ни у кого не оставалось сомнений Пласидо Доминго[5], вместе с хосе Кареросом[6] вскорости придётся потесниться.
Молодая мама не отказывалась ни от какой работы, по первому зову уезжала «к чёрту на кулички», на гастроли, участвовала в любых концертах, не вылезала из студий, записывая песни к многочисленным кинокартинам.
Все гонорары шли на уплату взносов на кооперативную квартиру. Александр точно копил на свою мечту, автомобиль — шестую модель «Жигулей».
Несмотря на пришедшую славу, оба, совершенно бесплатно выступали перед пенсионерами учителями, ездили с шефскими концертами в военные гарнизоны.
Три года спустя
Судьба-зебра, как ей и положено, в один, совсем не прекрасный день повернулась к певице своими чёрными полосками.
Наталья, не сдержалась, и на оскорбительные шуточки в отношении пятой графы в её паспорте[7], вдрызг разругалась со всемогущем председателем Гостелерадио. Отныне, дорога на подведомственные ему объекты, для женщины, была закрыта, заколочена и законопачена!
Пришла домой и разрыдалась на плече у супруга.
В тот вечер, впервые в их квартире прозвучала страшное слово − ЭМИГРАЦИЯ.
***
Через несколько месяцев по радио объявили о начале Всероссийского конкурса артистов эстрады.
На семейном совете, после жарких дебатов, пришли к соглашению − Наташа просто обязана участвовать!
Долго выбирали конкурсную песню. Наконец, остановились сложной в исполнении «Я без вас не могу, ежечасно думаю о вас», из репертуара певца первой величины.
***
Заполненные до отказа зал рукоплескал. Однако петь на бис регламент соревнований не позволял, да радость, певицы быстро сменилась грустью.
− Я подслушал совещание членов жюри. Твою кандидатуру во второй тур решено не пропускать. Не хотят неприятностей, от сама знаешь, кого, − Александр обнял и нежно поцеловал жену, − ничего, где наша не пропадала, прорвёмся. Какие наши годы!
***
Судьба-зебра никак не желала поворачиваться к чете Логдановичей своими белыми полосками.
Полгода спустя, Наташу прослушивали, на состязании, по отборке кандидатур, которым будет доверенно представлять СССР, на песенном фестивале в Германской Демократической Республике.
− Понимаешь дочка, − поймав её в фойе, оправдывался старичок, член отборочной комиссии, − нам исполнение очень понравилось. Дружно приняли решение включить твою фамилию в список участников фестиваля, но, вот читай сама, − он протянул Наталье короткую телеграмму, напечатанную на красном бланке[8].
«Немедленно исключить! Министр культуры СССР»
Александр, узнав об этом, решил разыскать и по-мужски поговорить с сочинителем телеграммы. Ходил по различным кабинетам огромного ведомства, но никто не мог (или не хотел) ответить на простой вопрос, — кто, конкретно, подсунул телеграмму на подпись министру.
Вечером за чаем страшное слово − ЭМИГРАЦИЯ, прозвучала во второй раз.
***
Из информационного сообщения радиостанции «Голос Америки»
«В одиннадцать часов утра, в приёмную председателя Президиума Верховного Совета СССР вошли двадцать четыре советских еврея, которые отказались уходить до тех пор, пока им не дадут разрешение на выезд в Израиль. Разрешение дали — к большому удивлению еврейских активистов. По всей видимости, Кремль хотел использовать еврейскую эмиграцию как рычаг давления на исламские страны…»
НАПИСАТЬ КОММЕНТАРИЙ