«Литературные прибавления к „Русскому инвалиду“» — сложно сегодня представить такое название журнала: не правда ли? – вспыхнули страницами: засияла старомосковская, вечно-русская, введённая в оборот российского пантеона поэма М. Лермонтова: вошёл в жизнь обыденную, повседневную купец Калашников, тугая гроздь персонажей проявилась народным, сказовым языком: и – словно поэзия вдруг получила другой угол обзора…

В единственной прижизненной книге Лермонтова поэма появилась также; впрочем, похоже гений не слишком был озабочен публикациями своих произведений, да и слава тогда была больно иллюзорна, учитывая процент грамотных: а среди него – ещё меньший процент читающих.

Эпос.

Русский народный.

Стилизация под народную речь такова, что будто из глубин донеслась поэма мужественными раскатами, и цветовою своей, многопёрой избыточностью…

То ли жар-птица разроняла золотящиеся перья в недра поэмы, то ли гамаюны, обитающие в раю, поделились красою своего оперенья:

Ох ты гой еси, царь Иван Васильевич!
Про тебя нашу песню сложили мы,
Про твово любимого опричника,
Да про смелого купца, про Калашникова;
Мы сложили ее на старинный лад,
Мы певали ее под гуслярный звон
И причитывали да присказывали.
Православный народ ею тешился,
А боярин Матвей Ромодановский
Нам чарку поднес меду пенного,
А боярыня его белолицая
Поднесла нам на блюде серебряном
Полотенцо новое, шелком шитое.
Угощали нас три дня, три ночи,
И всё слушали – не наслушались.

Лермонтов обошёлся без рифмы – была бы странной в разворачивающихся, песенных пластах такого эпоса; как обходилась без неё поэтически богатейшая античность: то ли созвучий было мало, то ли звуковая пышность творений столь высока, что рифма была бы пустой побрякушкой.

Лермонтовский эпос вызывает неумолимые ассоциации с Храмом Василия Блаженного: та же льющаяся избытком цветность, сложная купольная закрученность, мировосприятия, и — сияния, сияния словес и тогдашней психологии – словно поднятые чашей собора к монолитной, гигантской чаше небес…

…Лермонтов интересовался фольклором: дружба с С. Раевским, славянофилом, сказывалась на этом интересе поэта.

Фольклор – коренное слово народа: на который совсем не ориентировался поэт, поднимаясь ступенями поэмы.

…для романтического произведения сюжет поэмы достаточно прост: как, в общем, все сюжеты; он прост и сложен, учитывая слоение человеческих чувств: не зримые волокна, вплетённые в нас… высшей ли волей?

…разговоры про выбор всегда условны: уж если человек не может выбрать родиться ему, или нет, дату собственной смерти, языковую и культурную среду, родителей – ничего из основоопредляющего – о каком серьёзном выборе можно вести речь?

Всё главное определяется, очевидно, не нами, нам остаётся только сживаться с обстоятельствами.

Сживаются с ними и герои поэмы, пропитанные великолепным волхвованием стиха: будто кто из них пишет.

…духовные гусли звучат на заднем плане.

Грозный царь не знает, о чём его молодцу кручиниться: слово «проблема» он не использовал, но узел, как считал, мог развязать любой – из тех, что завязывают судьбы.

Богомольный царь был яр; а пёстрый пир его гудел: так что же сидеть с понурой главой?

 …неторопливо, густым мёдом речи впишется поединка сцена в реальность:

Изловчился он, изготовился,
Собрался со всею силою
И ударил своего ненавистника
Прямо в левый висок со всего плеча.
И опричник молодой застонал слегка,
Закачался, упал замертво;
Повалился он на холодный снег,
На холодный снег, будто сосенка,
Будто сосенка во сыром бору
Под смолистый под корень подрубленная…

Царь, казнив победительного купца, исполняет предсмертную просьбу, не трогая ни жены его, ни детей.

Трагедия необходима: основное содержание жизни – она.

Трагедия точнее, чем смех, или пир, выявляет особость жизни…

И чудесами поэтической речи расцветали лермонтовские стихи, собранные в беспрецедентный эпос, воссиявший вечностью…

Александр Балтин