Понедельник, 07.10.2024
Журнал Клаузура

Сценарий жизни вечной…

Океан мира – глубокий, синий, звёздный.

В него погружена вращающаяся планета по имени Земля, на которой находимся мы – всеми нашими странами, городами, посёлками, улицами, домами.

Всеми нашими родословными, прошлым нашим, таким глубоким, насыщенным, глядишь, и понимаешь: это многослойная бездна.

Даты, даты, даты – бездонное море дат.

И вот он человек – гомо сапиенс.

Читающий,

думающий,

мыслящий,

чувствующий.

И сам пишущий, творящий, сочиняющий…

Эпизоды, эпизоды, эпизоды. Бездна, несмолкаемый поток. Люди влюбляются, целуются, рожают детишек своих. Работают, трудятся, чтобы жить достойно.

И вот писатель – видит, ощущает, излагает. Про них, про людей. Про всех и про каждого.

Но нельзя, нельзя быть не связанным с настоящим временем, нельзя быть не связанным с событиями в твоей стране, городе. В самые тяжёлые минуты – люби родину свою, целуй её уста, хотя они в крови, гладь и ласкай её руки, хотя они все в шрамах. Ибо самое главное – это родина твоя. И верь в неё. Лишь в неё.

Конечно, нынешняя ситуация бьёт по сердцу, прямо в сердце, ибо жаль людей, жаль матерей, только и думаешь каждое утро, ну, как, как там на фронте? Как наши солдаты? Идут ли вперёд?

И стараешься помогать тем, чем можешь, только бы победить!

Но вот отчего вдруг некоторые известные пишущие люди перешли на противоположную сторону, что за таинство предательства, измены, нелюбви к родине, отчего так? Ну ладно, как бы не очень известные, не раскрученные, ещё бы ничего. Но перешли более-менее читаемые, а ведь их учили в советской школе, в русском институте, даже благодарности вручали за мастерство и талант. Отчего такая коллаборация?

Суть, я думаю, в том, что уж больно мы долго молились на запад. Поездка во Францию и публикации там считались чуть ли не пиком радости. Если твою книгу обнаружат в русском центре на Кипре – то ты прямо-таки словно медаль получил. А Нобелевская премия, которая насквозь русофобская – это путь к всемирной известности.

И до сих пор ценятся поэты-писатели такого «независимого склада», ну, чтобы не писали об СВО, а как раньше – про цветочки-тычинки-пестики. Про нечто нейтральное: погоду, весну, ну в крайнем случае про веру, Пасху. Но только не про то, что «Ване пятнадцать километров до дома всего, но он идёт туда как девять лет…» «В этом доме жила простая семья – все шахтёры, бабы да деты малы. Но их убили бомбой хохлы!»

Некоторые журналы прямо говорят: мы патриотические стихи и рассказы не публикуем. Присылайте нечто нейтральное, такова воля нашего спонсора. И не секрет, что многие журналы-альманахи-сайты сидят на меценатских пожертвованиях. Чтоб издать патриотический сборник надо писать на грант, и не факт, что ты его получишь. Скорее всего, получишь разочарование и трату времени бесполезную на заполнение бумажек.

Вообще, разбираются в поэзии единицы.

В настоящей поэзии.

Исконной.

Природной.

А не то, что в рифму – и ладно. Складно и хорошо.

За эти почти два года (и раньше я так думала) я сделала выводы, что многие из пишущих приняли такую выжидательную позицию. А половина словно осталась в девяностых годах.

Но вы поймите, если будет большой пожар, то он будет общим!

Если пепелище, то его разгребать голыми руками нам всем. И в этом огне сгорят рукописи всех! И пепел развеет ветер…

Но самые страшные писатели, это те, кто застряли в прошлом времени, они до сих пор критикуют власти, и некоторые работают в ВУЗах, а сами мысленно не за Россию, они сроду не поддерживали свой народ, когда горел Дом профсоюзов, когда самолёты НАТО бомбили Донецк, их рассказы о том, как хорошо в Америке, как плохо в России; а при нашем разгуле свободы эти произведения публикуются и тиражируются.

Конечно, что и как писать – это дело лично каждого.

Ответ держать лишь перед самим собой.

Своей совестью.

А вот родину любить надо в любые её времена. Ибо это родина.

«Порвалась цепь тяжелая, порвалась и ударила…

Одним концом по барину, другим — по мужику.»

А. Н. Некрасов

Написать предисловие к вечности, написать аннотацию к бесконечности, написать книгу неумирающую.

Как Библия.

Это словно говорить всегда молитвами, заповедями, опрокидывая голову в звёздное небо. Погружаться в него. А небо – оно такое летящее, парящее, небо вытянуло шею и летит себе, летит.

Как раз в день Николы Зимнего наш водитель-Николай получил ранение…тяжёлое.

Водителя в тряской «Буханке» зовут Никола.

Утро у нас туманное.

Утро седое.

Снег – во всё горло!

Едем по Магистральной: магазин, площадь, школа.

Повторяет память:

Азъ-звук,

азъ-речь,

азъ-говор!

 

Глаза закрываю. И знаю, как ехать вдоль Тёши.

Леса эти звучные, синие, как очи неба,

как родины очи, хоть карие, серые, всё же

синее их нет! А вокруг не природа, а Репин!

 

Лес лисий, и лосий, и заячий лес, и совиный.

Мы, русские люди, из тысячелетий лепились!

Там, в воинской части нас ждут капитан и админы,

поэтому платье надела по цвету, как ирис.

 

Я нынче

азъ-речь,

и азъ-звук,

и азъ-говор!

Мы едем сюда, чтобы Муромца Ильи вновь мощи

вернулись. И памятники, чтоб вернулись на место.

И чтобы кривой палец этой Европы надменной и тощей

не тыкал во Русь мою-матушку и в святой крестик!

 

Великие русские Киев, Чернигов, Одесса

равно, как Смоленск, Муров, Псков, Нижний мой городище

остались на месте,

что камни,

что руны,

что песня

и Пушкин, сказавший, что сердце лишь этого ищет.

 

За русскую речь и за русские буквы и ямбы,

за очи сливовые, яблочки, что слаще «Колы»

терплю, коль тряхнёт, где ухабы, кюветы и ямы,

водителя в тряской «Буханке» в Святой День Николы.

 

И вот она – сцена.

Пред нею глаза их большие-большие!

И каждый солдат в камуфляже вовек и отныне.

Азъ-звук

и азъ-слог.

и азъ-рык из моей сердцевины!

На сцене гимн спели мы,

а после пели в машине.

И сколько было радости, когда Николай пошёл на поправку. Медленно, но, верно. Вообще, война, как ни странно, тоже часть поэзии: тяжёлой, слёзной, но поэзии.

Может, придут снова времена спокойные, как Брежневские или, как начальные Путинские, и снова понадобятся простые стихи про любовь, дружбу, семейное счастье или наоборот одиночество и неприкаянность. Но я не знаю ни одного великого русского поэта, кто бы не писал стихов на важные, насущные темы, на то, что происходит или происходило в мире именно сейчас. Пример гражданственности Н. Некрасов, пример позиции Ольга Берггольц, пример мужества Н. Симонов, пример преданности А. Ахматова, пример любви В. Тушнова; и, конечно, наши фронтовики-писатели Астафьев, Фадеев, А. Бушин. Их позиция не всегда совпадала с позицией власти, но всегда с позицией родины. Ибо «даром предвидения озарены!»

Иосифу Бродскому тоже пришлось уехать, но он ни в одном стихотворении не сказал плохо о родине, ни в одном репортаже, ни в одном диалоге. Ничего не сказал плохого об оставшихся; вот она высота Духа. И высота Души.

Если описывать вечность, то первая глава моя бы звучала так:

«Всё. Я не дышу. Перестала. Родители не унимались, отец на коленях стоял, отбрасывая снег. Мама копала тоже, Времени было мало. Ещё, ну ещё. Старик был всех проворнее, он словно не устал, рыл и рыл снег. Один милиционер побежал за помощью. Второй помогал отцу. Ещё, ну ещё.

А вот и шапка моя. С помпоном. Рыжая, как пух Гиви. А вот лицо. Бледное. Белее снега. Скорее, скорее надо сделать искусственное дыхание. Отец прильнул к моему носу. Да нет надо в рот. Мама отпихнула отца и стала дуть мне в лицо, в щёки. Она открыла мой рот и дыхнула туда. Воздух был тёплым. От мамы пахло пирогом с капустой.

Затем докопались до моих плеч.

Затем достали ноги.

Кажется, я открыла глаза и увидела всю свою будущую жизнь. Друзей. Не друзей. Работу. Учёбу. Детей и Саныча. Саныч был лучше всех. Он отец моих детей и дед моих внуков.

—  Снегурочка!

Я – снегурочка.

Отец вытянул меня из сугроба. Стал теребить меня.

— Ты как? Живая?

Я шире открыла глаза. Пошевелила руками. Ногами. И ринулась вниз к валуну. Мне хотелось понять: какой подарок мне приготовили родители.

— Куда ты? Куда?

Но было уже поздно. Я скатилась вниз по льду, ткнулась телом в камень-валун. Мне не было больно. Родители ринулись догонять.

В цветном пакете лежала игрушка. Заводная. Она хрипела э…э…э…

Обратно мы шли медленно. Я здоровалась с каждым снеговиком. А их в парке было налеплено больше десятка.

— Тебе понравилась игрушка? – спросила мама.

— Какая? – улыбнулась я.

— Да ну её… зря мы спрятали этот подарок за камнем. Лучше бы отдали просто так! – отец подхватил меня на руки, посадил на плечи. Он был большой и сильный. На нём надета лохматая кроличья шапка и пальто с каракулевым воротником. Мой отец – директор завода.

Когда мы пришли домой, папа разжёг камин. Точнее печку. Но мы её звали камином. Я нащупала в кармане заводную глупую игрушку. Она была причиной моих бед. Мама приоткрыла створку камина. И пошла на кухню, готовить ужин. Я потихоньку подкралась к камину, огонь разгорелся, полыхало жаром.

Я взяла в руки игрушку. Нелепый взгляд синих глаз. Тугие ресницы, приклеенные кое-как. Широкие, брежневские брови. Это правитель. Это туземный гость! Да ещё танцует. И поёт какие-то противные звуки, скрипучие. Я дернула Гиви за шнурок, торчащий из спины. Раньше игрушек в мальчиковом обличии было мало. В основном все куклы девочки-Маши. Одну из кукол я звала Таня. Вторая была Милена. Я их рассадила на диване перед иконой бабушкиной, такой старой, потрескавшейся. И сказала куклам: «Молитесь!» Все трое смотрели на меня пустыми нарисованными глазами. И лишь Гиви хрипел э…э…э…

Затем я с размаху кинула Гиви в топку. Рыжий хвост полыхнул жгуче. Коричневая шерсть вздыбилась. Раздались слабые звуки: «Э…э…э…»

И смолкли.

Гиви отдал свою жизнь за меня.

Гиви, Гиви…ты всё-таки непоправимый, глупейший, не воплотившийся, небесный, сладкий, ванильный, самый родной, Гиви, ты — Иван.

И не спорь со мной.

Никто не спорь».

Вторая глава о безымянном подвиге. Как ты спешишь, ибо «Буханка» вот-вот уедет, надо торопиться, чтобы отправить пакеты с подарками для детей «за ленточку». Пробки, пробки…Объезжаешь, выворачиваешь автомобиль между домами, и вот ты уже на главной дороге. Быстро тормозишь возле «Буханки», улыбаешься Николе.

Успела!

Третья глава…

Четвёртая…

И какой может быть счёт, если пишешь для вечности?

И вот он мировой океан дышит в твоё лицо…

У войны есть три сценария.

У победы сценарий один!

Это — чувство такта писателей,

чувство любви к родине,

огромная любовь к нашим людям.

Это понимание того огромного, гигантского будущего, ибо ты винтик его.

Вообще, предателей никогда не любили. Ибо в вечности остались лишь положительные герои – молодогвардейцы, генерал Карбышев, бессмертная Зоя. И надо знать меру между критикой и предательством. И надо понимать, что можно, а что категорически нельзя. А уж добивать истерзанную, всю в крови страну свою – это гадко. Это всё равно, что оправдывать Гитлера и целовать взасос покойника.

Есть такие.

И даже если ты трижды талантлив, но русофоб и предатель, то дар твой от сатаны.

Пятая и последующие главы:

Россия победит. Возродится. Воспрянет. Пепелище зарастёт лесом и рощами, лугами и колокольчиками.

Распахни руки, видишь бежит тебе навстречу твоё новое дитя! Глаза синие. Косы кудрявые! Лови! Целуй!

Это правда твоя, из пепла воскресшая!

Светлана Леонтьева


НАПИСАТЬ КОММЕНТАРИЙ

Ваш email адрес не публикуется. Обязательные поля помечены *

Копирайт

© 2011 - 2016 Журнал Клаузура | 18+
Любое копирование материалов только с письменного разрешения редакции

Регистрация

Зарегистрирован в Федеральной службе по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор).
Электронное периодическое издание "Клаузура". Регистрационный номер Эл ФС 77 — 46276 от 24.08.2011
Печатное издание журнал "Клаузура"
Регистрационный номер ПИ № ФС 77 — 46506 от 09.09.2011

Связь

Главный редактор - Дмитрий Плынов
e-mail: text@klauzura.ru
тел. (495) 726-25-04

Статистика

Яндекс.Метрика