«Что-то тёмное так манит

Через светлое окно,

Католическая пани,

Словно белое вино»

Юрий Визбор

Прекрасное весеннее утро, не предвещающее нежелательных сюрпризов. В театре у меня законный выходной. Однако и в этот день могут сдёрнуть с насиженного места.

«Срочный выезд! Концерт на подшефной птицефабрике! У них проблемы с яйценоскостью кур! Надо взбодрить ленивых наседок. Для этого курятника нужно убедительно сыграть из «Ревизора» сцену  обольщения Анны Андреевны и её дочери Хлестаковым. Так что, не подведите».

Не подвёл. Яйценоскость повысилась на двести процентов. Только я с тех пор ни на яичницу, ни на яйца всмятку глядеть не могу. Обкормили. И ещё с собой дали.

Открыл ноутбук, пальцы забегали по клавиатуре. Строчка за строчкой  побежали по экрану.

Естественно, в самый напряжённый момент, когда герой рассказа готов признаться прекрасной даме: «Без тебя не могу, не могу» …

В мобильнике  зазвучал проникновенный голос Юрия Визбора: «Слушаю. Да? Алло? Что за шутки с утра? Я?.. Почему удивлён? Я даже очень рад».

— Юрий Иосифович, — усмехнулся я, — мне-то с чего радоваться?!

Придавил кнопку и пропел:

— Слушаю, да, алло, что за шутки с утра…

— Доброе утро, — зачастил в трубке девичий голосок. — Рада вашему песенному настрою. Слава Богу, застала вас дома.

— Где прикажите быть мне в эту пору?

— На репетиции, на спектакле, на телевидении …

— Ну да… работа такая…  — просипел я. — Всюду нарасхват. Но я занимаюсь…

— У меня потрясающая новость, — перебил меня голосок.

— Догадываюсь, — фыркнул я. — В связи с какой-то датой пошлёте меня на  проведение литературно-театрального мастер-класса  с детишками в очередную библиотеку.

— Никаких библиотек — безапелляционно заявил голосок. —  Срочно приезжайте в контору и топайте в детский отдел. Прихватите заграничный паспорт.

— Вот оно как… — заинтересованно протянул я. — Намекните, кому я за бугром понадобился?

— В отделе вам всё объяснят, — неожиданно официальным тоном произнесла Оленька.

Но через мгновение прошептала:

— Шефиня в кабинет заглянула. Уфф… исчезла. Так что я прокукарекала, а…

— А там хоть не рассветай. Спасибо, Оленька!

Выключил ноутбук, задумчиво пробормотал:

— Интересное кино. Во что вырядиться по такому случаю? Джинсы, куртка? Не катит. Ну-ка, ну-ка…серые брюки… пиджак в клеточку… белая рубашка… галстук в полоску… галстук долой. Чёрный шарф в белый горошек нацепим.

Нацепил, оглядел себя, схватил барсетку и бегом…

***

Прибыл в контору, зашагал в детский отдел, прямо с порога молодецки поприветствовал Шефиню.

Насмешливым взглядом она оценила мой прикид и промолвила:

— Посылаем тебя в Польшу, дружок.

— Служить готов суворовский солдат! — я вытянулся в струнку.

— Вольно. Только не вздумай там помянуть гренадёров Александра Васильевича. Сам знаешь, как они в Польше порядок навели. На твоём выступлении в библиотеке перед пятиклассниками побывала пани Ядвига.

— Дивное имя. А я думал, что за симпатичная леди вчера пристроилась в уголочке? Зря не подкатился к прекрасной пани.

— У тебя ещё будет такая возможность.

—Что же вы меня не предупредили? Мог по простоте душевной ляпнуть что-нибудь такое этакое. И укатали бы сивку крутые горки. А нашего посла под микитки и в польский МИД, приносить извинение за очередное нарушение прав человека со стороны какого-то щелкопёра. За бугром сейчас самая модная тема.

— Кому ты нужен, балагур записной. Она не представилась, что бы тебя не смущать. Хотя, чем тебя можно смутить, не понимаю. Кстати, она ещё у трёх писателей на выступлениях побывала. Твоё шутовское общение с ребятишками её устроило. Сказала, что у них педагоги ведут себя с учениками на уроках менее свободно. Им твоего клоунского остроумия не хватает, —  хмыкнула Шефиня.

Я скромно улыбнулся.

— Пани Ядвигу развеселил вопрос, который ты ребятишкам при расставании задал.

— Я его всегда на сладкое задаю.

— И какой же?

— Примерно такой. А что, девочки и мальчики, я перед вами, всё отпущенное нам время, вытворял? Обычно начинается гвалт, кто кого переорёт. Я обычно жду, когда они стихнут. И выдаю с большой буквы: я перед вами, ребятки, выпендривался! Вот тут и начинается кино. Хоть святых выноси. На этой оптимистической ноте мы расстаёмся. Они заряжены хорошим настроением, у клоуна на душе потеплело.

—  Балабол ты, наш балабол, — улыбнулась Шефиня.  — Потому-то библиотеки города предпочитают тебя остальным массовикам от литературы. — Она протянула конверт.  Там расписание твоих мероприятий.

— Спасибо.

— Но всё же, просчитывай ситуацию, когда в Российском посольстве будешь выступать перед деятелями культуры страны, с которой у нас достаточно сложные отношения. Кроме них будут любители русской литературы, которых, по нашим сведениям, немало. Выставишь свои книжки на стенде. Цену не объявляй.  Пусть расплачиваются на своё усмотрение.

— Надеюсь, не тугриками?

— После выступления в посольстве будет дружеский ужин. На выпивку особо не налегай.

— Вы же знаете, я на ответственных мероприятиях ни-ни.

— Поэтому тебя и посылаем. Далее. Поляки запланировали твои выступления в гимназиях. Там можешь немного, повторяю, немного почудить. Возможно, пригласят в Союз писателей Польши. А перед отъездом выступишь в посольской школе-интернате перед детьми. Как видишь, неделя насыщена до предела. Отнесись к тому, что я сказала, со всей серьёзностью.

— А как вырваться из театра?! — воскликнул я. —  Дирекция не отпустит. Утром и вечером репетиции новой постановки.

— Мы связались с твоим руководством. Они пошли нам навстречу.

Признаюсь, я немного растерялся. Это не с нашими детишками распевать: «Жили у бабуси два весёлых гуся», а потом веселить их прибаутками.

— По приезду ждём от тебя исчерпывающий материал о встречах и выступлениях.

— Всё пройдёт на высочайшем уровне. Могу хоть сейчас отчёт предоставить.

— Не морочь голову. Топай отсюда. У меня полно дел.

Я поцеловал Шефине руку.

Через день получил билет в спальный вагон, паспорт с визой, небольшую сумму денег. Кормёжку, как выяснил, будет обеспечивать посольство.

На кутеж с паненками рассчитывать не приходилось. Но прочь недостойные мысли.

Возьмём себя в железные рукавицы и будем ухо держать востро. Варшавский договор, как известно, приказал долго жить. На дворе конец девяностых. Не в братскую Польшу еду.

Покатили.

***

Под стук вагонных колёс я в полголоса замурлыкал: «От Москвы до Бреста нет такого места, где бы ни скитались мы в пыли. С лейкой и блокнотом, а то и с пулемётом сквозь огонь и стужу мы прошли. Без глотка, товарищ, песню не заваришь…»

Продолжая напевать, я достал из сумки шкалик коньяка и осёкся.

Сидевшая напротив дама, видимо туристка, а быть может и агент ФСБ… тьфу, тьфу, тьфу…обожгла меня таким «простым и нежным взором», что возможное застолье решил отложить до лучших времён.

 Брест, доложу я вам, очень уютный и ухоженный город. Несколько часов ждали, пока меняют колёса для польской железнодорожной колеи.

И снова ту — ту…

Однако доехали.

Таможенный контроль. Батюшки святы. А машин, а народу… видимо-невидимо. Вечером выступление. Пиши — пропало.

Не пропало. Пропустили вне всякой очереди. Никто слова поперёк не сказал. У нас на рубеже такой бы гвалт подняли. Помню, как проскальзывал после заграничных командировок к заветному окошечку. Сколько же «добрых пожеланий» неслось в мой адрес, не счесть.

Сел в автобус. Во все глаза таращусь на симпатичные домики, ухоженные поля, перелески.

Варшава!

Впереди отдых в уютном номере.

Обедал аппетитными сосисками с капустой. А вот такого превкусного хлеба я, кажется, никогда не пробовал. Вру. Пробовал. Когда отдыхал в Египте. Через час подали лимузин.

***

В посольстве встретили как самого дорогого гостя. Приятственно, ничего не скажешь. В зале паны, паненки, сотрудники посольства.

 Провели в небольшой закуток. Скоро выход.

Главная заповедь в подобных встречах – установление дружеского контакта.

Исподволь оглядываю зал.

Уютная мебель, живописные полотна на стенах, стенд с моими книжками, в углу роскошный рояль. К выступлению он не имеет никакого отношения. Однако на крышке лежит гитара. К чему? Я не просил.

Это на встречи с нашими ребятишками, а они любят попеть, я всегда прихватывал любимый инструмент.

Хотя…

После давешнего, знакового для меня выступления, директриса библиотеки, небывалый случай, попросила исполнить, как она своеобразно выразилась, что-нибудь из Окуджавы. Меня долго упрашивать не надо. Песни бардов могу петь сколько душе угодно. Помнится, в уютной библиотечной столовой я обратил внимание тогда на симпатичную незнакомую леди.

Господи, да вот же она собственной персоной. Пани Ядвига восседает в первом ряду.

Ну что же, пора на манеж.

Выхожу, кланяюсь, меня представляют.

Зал снисходительно аплодирует.

В этой, когда-то дружеской нам стране, очень любили песни Булата Шалвовича, который охотно приезжал с концертами в братскую Польшу. У меня дома хранится запись: «Девочка плачет, шарик улетел», которую с необычной задушевностью и шармом поёт Слава Пшебыльска. Естественно на родном языке. Мне её исполнение так понравилось, что «Голубой шарик», как смог, заучил на польском языке.

Иду к роялю, беру гитару, кланяюсь, сажусь. Прошёлся по струнам, подкрутил колки. Выручай, любимый бард! И начал спивать на непереводимом польском языке:

— Плачет дивчинка…»

Второй куплет подхватил зал. Облегчённо вздыхаю.  Контакт, похоже, устанавливается. Пора поведать о скромных успехах автора на литературной ниве.

Не тут-то было. Требуют продолжения банкета.

И понеслась душа в рай. Короче говоря, встреча почти на час превратилась в подобие Всероссийского фестиваля авторской песни имени Валерия Грушина на волжском берегу. А песни Высоцкого и Галича здешние любители знали не хуже моего.

 Краем глаза замечаю, к стенду подходят любители российской словесности, листают мои книжки, некоторые аккуратно складывают гонорар. Это согревало душу.

Тут поднялась пани Ядвига. Концерт окончен. Мне дали понять, пора приступать к основной части программы.

Ощутив себя на минутку  главным персонажем популярной в нашей стране передачи «Линия жизни», приступил.

Слава Богу, сразу посыпались вопросы о жизнедеятельности гостя из России. Как на духу поведал: исключительно волею божественного промысла сочинил, а затем издал, с помощью свалившегося с тех же небес спонсора, первую книжку «Кулисы или посторонним вход разрешён». С волнением, что вполне понятно, начал читать отрывки из неё.

Воспрял душой, когда по залу волнами начал прокатываться смех. На волне первого успеха начал размышлять, чем занять публику дальше. И опять мой здешний ангел хранитель, в лице пани Ядвиги, пришёл на помощь, заявив, что побывал на моём спектакле «Женитьба Фигаро». И это было любопытно.

Дабы не обмануть ожиданий зала, тут же выдал бессмертный на все времена монолог Фигаро. Похлопали. Попросили изобразить что-нибудь ещё. Напряг память и сходу перешёл к знаменитому дуэльному монологу «о посылке»  славного гвардейца короля Сирано де Бержерака:

— Свой фетр бросая грациозно, на землю плащ спускаю я. Теперь же – появляйся грозно, о, шпага верная моя! Мои движенья ловки, пылки, рука сильна и верен глаз. Предупреждаю честно вас, что попаду в конце посылки.

Естественно пришлось одному проиграть всю сценку дуэли. Не к залу же было обращаться в поисках противника. Зрители аплодировали.

Жаль только, что в любимой пьесе Эдмона де Ростана я играл всего лишь рядового гвардейца. Но об этом зрителям знать было необязательно.

И опять пани Ядвига взмахнула дирижёрской палочкой. Попросила почитать мои стихи. Я задумался, а потом негромко произнёс:

— Посвящается памяти Булата Окуджавы.

Я отдежурил по апрелю.

И вот седые феврали

шарманкой вьюжной завертели,

и в пряди серебро впряли.

Забылся образ женщин милых,

забывших так же обо мне.

Нет той, которая явилась

однажды из ночных огней.

И на Смоленской той дороге

занесены мои следы.

Что остаётся в эпилоге?

Две бело-голубых звезды.

Зал сидел не шелохнувшись. А у меня перехватило дыхание. Приезжего автора окружили паны, пани, паненки. Протягивали книжки. С радостью подписывал. Насколько удавалось понять схожий с нашим языком польский язык, отвечал благодарными фразами. Некоторые джентльмены даже похлопывали по плечу. Леди мило улыбались.

Как говаривал Юрий Визбор: «Но мы в морях не раз встречали зори. И пили спирт, болтаясь между льдин. Мы всё пропьём, но флот не опозорим. Мы всё пропьём, но флот не посрамим».

Выходит, старший матрос в отставке не опозорил возложенную на него Шахиней почётную миссию.

Подписав последний экземпляр, собрался покинуть зал, но вдруг увидел стоящую в отдалении, переминающуюся с ноги на ногу пани. Заметив мой взгляд, она покраснела, нерешительно подошла и протянула книжку. Я улыбнулся и приготовился поставить автограф…

Пани мягким жестом остановила мой порыв и негромко произнесла.

— Благодарю, но этого делать не надо.

Я с недоумением воззрился на неё.

— О…— смутилась женщина, — я бы хотела обменять то, что купила, — она аккуратно пристроила на край стенда красочный экземпляр моей повести, —   на  стихи.  Если возможно, дайте, пожалуйста, ваш сборник… не этот. А тот, где на обложке напечатано: «Что остаётся в эпилоге?»

— Никакого обмена! —  залихватским жестом я  снял со стенда книжечку, и размашисто протянул ей. — Это ото всей души мой подарок вам, пани. И детскую повесть тоже оставьте себе.

— Никак невозможно пан. Такой подарок я могу принять только от очень близкого человека.

У меня чуть не  сорвалось с языка: «Так давайте познакомимся поближе».

Слава богу, вовремя осекся, и, как говорится, не испортил обедни.

Судя по тому, как она мимолётно улыбнулась, это желание прочиталось на моём лице. Прижав сборник к груди, она мягко вымолвила:

— «Что остаётся в эпилоге? Две бело-голубых звезды». Это же вечность, пан. Но, судя по вашему выступлению, до заявленного эпилога ещё далеко.

— Заберите, пожалуйста, деньги за вашу покупку, пани. У понятия вечность –  иная цена.

Пани протянула мне руку…

Я прикоснулся к ней губами.

— Меня зовут Хелена…—  загадочная пани слегка сжала мне ладонь и покинула зал.

Сказать, что я остолбенел, значит, ничего не сказать. Из ступора меня вывела пани Ядвига.

Впереди маячил банкет. За щедрым столом обещание «ни-ни», данное Шефине, я сдержал. Ничего удивительного. Утром в гимназии меня ждала детвора, где профилирующим предметом, кто бы мог подумать, был русский язык. Интересно, ученики этого класса общаются на нынешнем подростковом сленге, от которого уши вянут, или иногда переходят на старый добрый, хотя малознакомый им язык?

***

Первой, кого я увидел, распахнув двери гимназии, была пани Хелена в окружении представительного коллектива педагогов.

Начались поклоны и взаимное представление. Меня под руку подхватил седовласый пан директор. Выяснилось, предстоит выступать перед классом, которым руководит пани Хелена. Лучший педагог гимназии.

«Что за напасть, —  вздохнул я. — Другого класса не нашлось? Вдруг эта дама решит, что моё выступление не тянет на вечность. Но… назвался груздем…».

И груздю сразу предложили пройти в столовую на чашечку чая с пончиками.

В Польше, и страна этим гордится, пончики самое вкусное лакомство. Поляки говорят, что конкурировать с их пончиками не могут жареные собратья ни в одной стране. Позже я имел счастье в этом убедиться.

От соблазнительного предложения отказался, объяснив: не беру в рот ни крошки перед любым представлением. А тут предстоит специфическая премьера перед иноземным зрителем. Честно говоря, я его немного побаивался.

Застолье отложили до лучших времён, и мы гурьбой вошли в класс. Пан директор расположился в конце аудитории. Пани Хелена уселась за стол, пододвинула стул и жестом предложила пристроиться рядом.

— Благодарю, — прошептал я, —  у меня привычка работать стоя.

Пригляделся к детворе. Мальчики – вселенский стандарт: джинсы, кроссовки, куртки. Девочки…

Вот тут я растерялся.

Милые создания были одеты, мягко говоря, фривольно.

— Понимаю ваше недоумение, — догадливо улыбнулась пани Хелена, — У нас, в отличие от российского дресс-кода, ученики свободны в выборе одежды. Приготовьтесь….

И она принялась перечислять мои успехи на литературном поприще.

Внимательным взором оглядел аудиторию. Вот это да! Стены увешаны портретами: Пушкина, Толстого, Чехова, Достоевского, Бунина. Господи…

Солженицын тут что делает!?

Пани Хелена кивнула мне, пора бы Вам, пан, не ворон считать, а делом заняться.

Я восхищённо обвёл рукой стены, увешанные портретами родимых классиков.

— День добрый, ребята. Признаюсь вам, я в затруднении. Мне, скромному автору волею пани Ядвиги, оказавшемуся в этой аудитории,  предстоит вести беседу в окружении литературных исполинов.

Пан директор снисходительно качнул головой. Пани Хелена напряжённо подалась ко мне. По аудитории прокатился смешок.

— Не теряйтесь, — послышался девичий голосок. — Мы каждый день с этими исполинами общаемся. Как видите, все живы и здоровы. Я читала некоторые ваши книжки в интернете. Кое-что понравилось.

Я послал юному созданию лучезарный взгляд.

— Расскажите лучше, — ломающимся баском выкрикнул мальчишка, — с чего это вы заделались писателем? Как только что сказала пани Хелена, вы в театре артистом работаете. И даже в кино снимались.

— Если бы я стал артистом, как наш Даниэль Ольбрыхский, — подключился мальчишеский тенорок, — меня бы за уши не оттянули от кино.

— Меня тоже от театра за уши не оттянуть, — согласно кивнул я. — Только на театре, други мои, не работают, а служат.

— Как в костёле? — вклинился тенорок.

— Служба на театре немного сродни подобной службе.

По аудитории прокатился изумлённый гул. Но пани Хелена не позволила развивать дальше эту щекотливую тему.

— Отчего же, — мягко произнесла она, — встав на столь прекрасную стезю, как сцена, вы решили ей изменить? Ответьте, пожалуйста? Это впрямь интересно.

— Я много лет пытаюсь с этим разобраться. Поверьте, ребята, по сию пору впустую. На этот же вопрос пытался, но не смог  ответить, русский актёр и писатель Василий Шукшин. Вот что, ребята, — я ухватился за внезапно озарившую мысль, — хотите, познакомлю вас с творчеством любимого мною писателя? Прочту забавный рассказ. Я читал его на вступительных экзаменах в театральный институт. Именно он мне помог выдержать тяжелейший конкурс. Тысяча человек на одно место.

Аудитория восторженно загудела.

Пан директор поощрительно улыбнулся.

Пани Хелена укоризненно покачала головой.

— Стоит ли конкурировать с Шукшиным. У нас он практически неизвестен. Познакомьте лучше ребят с вашим многогранным творчеством. Как это было на вчерашнем вечере в посольстве.

— Так я и предстану перед взыскательной аудиторией актёрской гранью. Читать рассказы – дело непростое. У нас этим, пожалуй, славился только актёр, режиссёр, писатель …

— Сергей Юрский, — мило улыбнулась пани Хелена. — Ему, как я понимаю, тоже приходилось разрываться между двумя богинями. Я имею в виду Евтерпу и Мельпомену. Что же, рискните, перещеголяйте его. Но я бы предпочла услышать в вашем исполнении что-нибудь из пьесы «Сирано де Бержерак».

— Скажу вам по секрету, пани Хелена, — я покаянно опустил голову, — в этом спектакле я играл роль всего лишь королевского гвардейца. Увы, она состояла из нескольких фраз и междометий. Так что, с вашего позволения, я прочту рассказ под названием «Сапо́жки». Простите, если в моём изложении будет присутствовать некоторая вольность в изложении авторского текста.

— Ездили мы в город за запчастями. Сергей Духанин увидел в магазине женские сапожки. И потерял покой: захотелось купить  жене настоящий подарок. Красивый подарок. Она таких сапожек и во сне не носила…

По мере моего чтения я заметил, как у девчонок вдруг повлажнели глаза, а мальчишки внутренне подобрались.

В общем, рассказ прошёл на четыре с плюсом. А дальше…

Дальше начался сплошной театр. Правда, без участия Даниэля Ольбрыхского. Расстались мы дружески. Но вымотался я порядком. От пончиков отказался, несмотря на уговоры пана директора. Ограничился чашкой чая. Меня ждала ещё одна гимназическая аудитория. Замечу напоследок: эти ребятишки прекрасно освоили профилирующий предмет, именуемый русским языком.

***

Поскольку на дальнейших встречах подобных знатоков не предвиделось, то в качестве переводчика ко мне прикрепили пани Хелену. С удовольствием уселся в её автомобиль. Первым делом она предложила называть её по имени, безо всяких приставок. Моё имя – Геннадий – она произносила с трудом. Поинтересовалась, как меня кликали, она так и сказала «кликали», в юности. Я покатал это стародавнее «кликали» во рту, и, как мне почудилось, с польским пришепётыванием произнёс, что в школе и в институте назвали Гешей. Она пришла в восторг и попробовала моё давнишнее имя на вкус: Гьешша. Мне это пришлось по вкусу.

И пошло-поехало: гимназии, гуманитарный институт, ни с того ни с сего возникла воинская часть, какая-то птицефабрика, хотя ничего подобного в программе встреч, вручённой мне Шахиней, не было и в помине. Я не возражал. У меня появилась милая помощница, к которой я проникся столь нежной симпатией, что будь моя воля, я бы с ней не расставался. Но, как известно, бодливой корове Бог рогов пока не выделил.

***

К визиту в Союз писателей я готовился с особой тщательностью, памятуя баталии, возникавшие порой на наших отечественных сборищах.

Напрасно. Мы читали стихи. Выпивали за каждого из нас в отдельности и за всех скопом. Снова читали стихи. Снова выпивали. И мне стало казаться, что под воздействием столь горячего приёма переводы моих рифмованных строчек в устах Хелены звучали с большей страстностью, нежели переводы с языка хозяев встречи. Под финал хмельных посиделок мы обменялись книжками с сердечными дарственными надписями. Более того, я был официально приглашён на поэтический фестиваль, который через должен был состояться в Кракове.

От этого Хелена пришла в восторг и расцеловала председателя польского Союза писателей в обе щёки. Я насупился. Целовать нужно было меня. Я же будущий почётный гость.

Как Хелена довезла меня до гостиницы, помнилось смутно. Кажется, я полез к ней с поцелуями в обе щёки, памятуя приглашение на фестиваль. Пани почему-то рассмеялась. Впрочем, может, это я расхохотался.

Нет. Рубль за сто даю, она меня чмокнула в щёку, высадила и дала по газам. До номера я добрался самостоятельно. Завтра предстояло выступать перед посольскими ребятишками. Жаль, что при этом не будет присутствовать Хелена. Я чуть не пустил слезу. С другой стороны, что ей там делать? Переводить с русского на русский. Нонсенс.

С этими мыслями я, наконец, уснул.

***

Но она пришла! Пришла и привела свой класс. Общий язык ребятня нашла сразу. Встреча прошла бурно, озорно, отчасти бестолково. Мне даже подумалось, а что мы с Хеленой тут делаем? На мой финальный вопрос, заданный аудитории:

— Если бы у любого из вас была волшебная палочка, исполняющая всего одно желание, о чём бы вы её попросили?

Посыпались ответы: о миллионе долларов, о бессмертии, о президентской власти…

Предыдущие фантазии ребят были более зажигательными, а тут…

Я пожалел, что вылез с этим вопросом. Ранее он вызывал множество интереснейших ответов.

Унылую ситуацию спас мальчишка, вскочивший с места в последнем ряду:

— Как мне надоела наша столовская еда! Хочу, что бы завтра нас сводили в Макдональс!

Ребячий вопль безоговорочной поддержки мальчишки оглушил нас с Хеленой.

Дав залу побушевать, к авансцене неторопливым шагом подошёл довольно-таки упитанный джентльмен, как оказалось директор, который громогласно заявил:

— Завтра на дверь в столовую повесим табличку: «Макдональдс» и бургер с котлетой на ней изобразим.

***

На этой, оптимистической ноте моя последняя встреча в этом городе была завершена.

Поскольку пончиками и экскурсиями я был сыт по горло, Хелена предложила заглянуть в небольшое, уютное кафе пана Владека, где собирались поэты, певцы, композиторы. Вспомнив о застолье в Союзе писателей, я поёжился. Мне хотелось несколько иначе завершить этот вечер. Она успокоила меня. Бокал лёгкого вина – самое крепкое, что нам грозило.

Хелена любитель быстрой езды, чего нельзя сказать про меня. Из всех видов транспорта всегда предпочитал московское метро.

Встретили нас с холодной, но корректной доброжелательностью. Оно и понятно. Историческая неприязнь к России у шляхты в крови.

Я пододвинул Хелене карту. Не заглядывая в неё, она попросила принести вина  и сыра с зеленью. Но только мы подняли бокалы, как её пригласили к микрофону. Оказалось, очаровательная пани  самая ожидаемая исполнительница песенного репертуара здешних авторов. Об этом ломанным русским языке, с изысканной вежливостью, поведал гостю седовласый пан Владек.

Хелена поднялась, пригубила бокал, подошла к небольшой, эстраде…

***

Господи, почему эта сценка, и не только она, мне всё время что-то напоминала?! Я потёр виски. Ну конечно! Отрывок из спектакля «Варшавская мелодия». Я играл   Витека, партнёрша играла Гелену. Там мы тоже забредали ли в кафе, ведущий предложил Гелене спеть.

Ничем хорошим для героев пьесы эта история не закончилась.

***

Интересно, чем закончится наш поход в это заведение? Тьфу, тьфу, тьфу.

Хелена взяла в руки микрофон, еле заметно кивнула мне.

Ладушки. Послушаем, чем нас удивят местные сочинители.

Но Хелена их проигнорировала. Зазвучала песня, которую я когда-то слышал в исполнении блистательный польской певицы Веславы Дроецки. М – да… были времена, когда польские, чешские, югославские, румынские артисты гастролировали в Москве. И были желанными гостями.

Пела Хелены с хрипотцой, которую я ранее не замечал.

— Стал быстрей кружиться шар земной

Или просто шутишь ты со мной?

То ли вечер, то ли день,

То ли солнце, то ли тень,

Всё смешалось будто бы во сне…

Время года и число,

забываю, как назло,

если ты словечко скажешь мне!

Судя по реакции джентльменов, песня им пришлась по вкусу.

А уж когда прозвучал последний куплет:

— Я из дома убегу,

всё на свете я смогу,

если ты словечко скажешь мне!

Они разразились бурными аплодисментами.

Интересно, вон от той  группки почтенных, сверкающих лысинами мужей убегал кто-нибудь, когда-нибудь?

Я не юродствую. Ради меня, поверьте на слово, никто из дома не убегал. Очевидно, я был неважным солистом.

Хелена подошла ко мне, протянула руку. Дамы ожидающе обернулись в мою сторону. Интересно, как поступит русский медведь?

Медведь поднялся и припал к руке любимой.

Мысленно он уже давно называл её любимой. А почему бы ему  сейчас на посошок не исполнить лебединую песню?

Одним глотком я опустошил бокал и решительно направился к эстраде.

Хелена посмотрела мне в след и что-то скороговоркой произнесла. Мне протянули гитару. Я коснулся струн. Но, кроме первой строчки: «Ты у меня одна словно в ночи луна…» —  больше не смог вспомнить ни одного слова. Переклинила господина артиста. Перегорел на бесчисленных выступлениях. И тогда, я по медвежьи, во весь голос запел первое, что пришло в голову:

— Вот прекрасная оценка

наших бедствий на бегу —

Католическая церковь

на высоком берегу.

—

Что-то светлое так манит

через тёмное окно —

Католическая пани,

словно белое вино.

—

Католичка не простая,

а загадочная сплошь —

назидательно листает

Католическую ложь.

—

«О, мой друг, я понимаю,

ваше чувство не ново.

Я внимательно внимаю,

но не более того».

—

А потом в траве пожухлой

мы лежали у сосны.

Было тихо, было жутко

от такой голубизны…

Остальные куплеты, а их было не меньше трёх, тоже вылетели из головы. В зале стояла такая тишина, о какой в годы моей юности говорили: «Милиционер родился».

Я тупо оглядел зал, поклонился и на ватных ногах побрёл к столику.

Хелена схватила меня за руку и устремилась к выходу.

***

— Куда дальше направим стопы? — осипшим голосом спросил я, когда мы оказались в машине.

— Ты уже определил маршрут! — яростно ответила она.

— Я?! И не думал! — восклицание прозвучало настолько фальшиво, что у меня скулы свело. Что же говорить о Хелене.

— Не наигрывай, господин артист. Отправимся, Гьеша искать заветное место, где колосится пожухлая трава, а над ней веером раскинула ветви сосна. Дуб, как я понимаю, тебя не устроит.

— Хелена, клянусь всеми святыми, какие есть на белом свете, я хотел спеть для тебя: «Ты у меня одна, словно в ночи луна, словно в году весна, словно в степи сосна». Но за последнюю неделю в моей жизни произошло столько событий, что текст песни выветрился из головы. Я уже не говорю о последних куплетах песни о католической пани.

— Да…все эти дни, пан артист, ты был более убедителен.

— Что же, гони прочь неуклюжего русского медведя. Но медведь… то есть, он… то есть, я… то есть, мы… мы любим тебя.

— Надеюсь, сегодня медведь в гостиничную берлогу не собирается? — с грустной улыбкой спросила она. — Что же вы с ним так долго тянули с  признанием. Было столько возможностей…

Я потянулся к Хелене, но поцелуя, согласно законам жанра, не последовало.

***

 А ковёр в её спальне был распологающего цвета пожухлой травы.

***

Не обращая внимания на утренние заверения, я прекрасно доберусь сам, Хелена отвезла меня в гостиницу, дождалась в машине, пока я собирал нехитрые пожитки. У входа на вокзал мы распрощались. Долгие проводы – лишние слёзы. Я сам не люблю глядеть в след уходящему составу.

***

Отчёт о моей деятельности Шефине пришёлся по душе. Она даже выплатила премиальные за переработку и положительные отзывы пани Ядвиги. Между делом я рассказал ей о приглашении на фестиваль поэзии. Пообещала добиться командировки.

***

Только приглашения я так и не дождался. Скорее всего, паны протрезвели и решили: одного бурного застолья со мной более чем достаточно.

***

Ни на одно моё письмо Хелена не ответила.

***

Как-то вечером, перебирая гитарные струны, я вспомнил куплеты недопетой песни о католической пани. И на какое-то мгновение перенёсся в уютное кафе к пана Владека.

И с тех пор одна зацепка:

разыскать я не могу

Католическую церковь

на высоком берегу.

—

Что ни баба, то промашка,

что ни камень, то скала, —

видно, чёрная монашка

мне дорогу перешла.

—

Дай мне, бог, держаться цепко,

подари мне сквозь пургу

Католическую церковь

на высоком берегу.

Геннадий Киселёв