В принципе – рассказывал байки; столь мастерски делая это, что пласты их, увлекательных и занимательных, дидактических и анекдотических – и положили начало истории: мягкой науки, столь зависящей от возможностей интерпретатора.

 Отец истории! Такое высокое звание – будто до Геродота и не было ничего, всё осветилось только его – высоко поднятым факелом: заиграло, запестрело гранями.

 Совсем не история – и: прекрасные цветы оной; вовсе не исследование в современном смысле слова – и: гораздо больше, нежели любое современное исследование.

 Повествование человека – необыкновенно словесно одарённого, очень любознательного, и – чрезвычайно общительного: без последнего и многих сведений не было бы.

 Скромность ещё…

 Да – именно горячо верующего в своих богов: скромность такого особого, эллинского отлива, хотя и некоторый скептицизм Геродоту не чужд; впрочем, казалось, любые сведения Геродот использовал в дело: умело, мастерски слагая свои истории.

Рассказывая свои байки.

Сплетая интеллектуальный орнамент.

Но и – некоторые части его сочинения – подлинная энциклопедия его времени: география мешается с этнографией, естественно-исторические, литературные факты наползают друг на друга, обогащаясь взаимно.

Девять книг – и вся вторая половина Истории: сплошной рассказ о каскадах греко-персидских войн…

А сначала – о возвышение Персидского царства, о мощи Вавилона, Ассирии, о таинственном Египте с его культами и громадами…

 Он использует принцип расширения: вобрать как можно больше, потом уж разбираться – что делать со всем этим.

Он занимателен.

Он показывает, насколько, истончаясь и утончаясь, история горазда учить тому, чего и сама не знает…

Александр Балтин