Девятиэтажный дом, сморю из окна квартиры пятого этажа, напротив вижу пятиэтажку, там на втором этаже живёт тётя Нина. Так загадочно устроена жизнь, что после бараков переселялись мы в разные квартиры три раза, и несмотря на то, что посёлок наш по сибирским меркам большой, всегда так оказывалось, что квартиры наши были рядышком. Знаю, что утром и вечером смотрим мы друг другу в окна. Так делала моя мамочка: они словно соревнование устраивали – у кого раньше свет в окне покажется. Как же, деревенская закваска, рано подниматься, моя мама из Горьковской области, тётя Нина из Брянщины. Боже! Как же много людей соединил Братск. Нас, бараковских, всё меньше и меньше. Наши родители почти все умерли, а мы, их дети, живы, но и наши ряды всё чаще редеют. Все эти крупнопанельные дома строила моя мама, Анастасия Андреевна Казакова, тётя Нина Карпеченко, её муж дядя Володя. Многотысячный, дружный коллектив (КБЖБ) строил. И имена первостроителей выписываю неслучайно, ибо это людской подвиг, крепко это в душе сидит, шибко крепко…

Города Братск, Усть-Илимск, Железногорск красуются на огромном полотне таёжной земли, в любимой навеки Сибири. Так и стоят в моей памяти на многочисленных остановках люди, скромно одетые в отечественную одежду, которой сноса нет. Быстро садятся в автобусы, разговаривают о жизни. У всех росли дети. Жизнь кипела, и этот жизненный кипяток был покруче того кипятка, где старый царь из сказки «Конёк-Горбунок» сварился. Мы – не сварились, мы весело и дружно жили. Все, от мала до велика, варились на молодом сибирском полюсе жизни под удивительно добрым названием «Братск»…

Прошли годы, люди даже в кошмарном сне не могли представить, что станет с нашей дружной, многонациональной страной. Допустили предателей и воров во власть, страна рушилась не по дням, а по часам, а люди, помнившие прежнюю жизнь, остались. Те молодые рабочие стали дедушками и бабушками, и теперь читали внукам сказки, учили добру, которое видели своими глазами, рассказывали самым дорогим на свете несмышлёнышам как строился флагман промышленности страны, легендарный Братск. Даже в страшные 90-е алюминиевый завод, Братский лесопромышленный комплекс продолжали свою работу. Алюминий, бумага, картон были нужны нашему сильно ослабевшему государству. Родной отопительный завод рухнул, железобетонный рухнул, всё это было сделано специально. Такой конкурент, как Россия, на мировом рынке стал опасен для глобальных руководителей. Никогда не прощу им «ковид», моя мама была бы сейчас жива…

После репетиции хора решил заглянуть к тёте Нине. Давно хотел, надо успеть, пока живы мы, повидаться. Телефон мне её давали, затерял.

Стою у подъезда, идёт девочка с собакой, прошу, чтобы открыла входную дверь, а она в ответ:

– У нас не закрывается.

Я обрадовался даже: вот как Боженька хочет, чтобы мы встретились!

Звонок.

– Кто?

– Толя Казаков.

Дверь открылась, затем дверь коридора. И вот уже обнимаю тётю Нину, говорю:

– Нас, бараковских, всё меньше и меньше. Серёга Никитин, всё хорошо у него было, и жена, дети, внуки, дом большой выстроил, а вот, враз помер, на год всего меня старше.

Тётя Нина всплеснула руками:

– Да! Одни слёзы!

Вижу, передвигается по дому дорогой человек уже с трудом. Господи! А ведь шустрая была, сроду не угонишься, как и моя мама. То поколение – железные люди.

Нам искать поводов для разговора не надобно, у нас барачная жизнь за плечами, а это, чтобы было понятно дорогому читателю, была такая жизнь, которая очень сближала людей. До самой гробовой доски сближала, словно мы на фронте были. В известной степени это так и было, Прожитую жизнь ни на какую другую не поменяю: там совесть не складывали на полки! Все были добрыми, искренними. Даже пьяницы и то были другие, чем нынешние. Вот другие и всё…

Сидим напротив друг, друга, понимаем, что поговорить успеем, надобно душам хоть немного успокоиться. Мне всегда было до боли страшно, как же это: столько видели хороших людей, и всё канет в лету?!… Разум кричит, Боже, как же это несправедливо! Скептики скажут: где ты видел справедливость? Отвечу: видел, в первостроителях Братска, видел не только справедливость великую, настоящую людскую дружбу видел, да такую, что очень жалею, что я не режиссёр.

Мне всегда казалось, что те, кто жил в бараках, словно войну пережили. Условия барачной жизни были тяжеленые, это сближало нас всех. Тётя Нина достала старые фото, они у неё в платочке, бережно завёрнуты, альбомы развалились давно, и она, не торопясь, рассказывает.

– Вот наша свадьба с Володей. Друзья расписывались в сельсовете, и Володя мне предложил. Расписались мы. Домой пришли, выпили по рюмочке с родителями, а свадьба уж потом была, три дня гуляли. У нас на Брянщине производство хорошо было развито. А старшая сестра Галя с мужем Васей в Братск уехали. Василия даже на обложке знаменитой книги «Это было на Ангаре» вместе с друзьями разместили. Он Братскую ГЭС строил. Вот и мы с тёплой Брянщины в жуткие сибирские морозы попали. Как вас от холода спасали?.. Молодость помогла.

Вроде бы простые слова «как вас от холода спасали»… Родился я в январе шестьдесят шестого, сын тёти Нины, мой друг Эдик, в апреле шестьдесят седьмого. Помню, что наши железные кровати стояли на стеклянных банках. Дядя Володя поставил. Когда мама моя увидела такое приспособление, то спросила: зачем это? Ответ был прост: чем выше кровать, тем теплее, особенно ежели живёшь в холодном бараке и всю ночь топить печь никаких сил не хватит. Хотя, бывало, и топили. Сибирские морозы – это для самых выносливых. А наши родители были именно таковыми.

Слушаю дорогую тётю Нину, и, кажется, будто мама в бараке передаёт меня маленького тёте Нине. На, де, Нина поводись, а я в магазин сбегаю, косточек на суп, пельменей, голубцов куплю… Тётя Нина продолжает свою тихую, уверенную, твёрдую речь:

– Всегда нам говорили люди, вот вы Нина с Володей красивые, счастливые. Володя молчун, бывает, обидится сама не знаю на что, три дня не ест, не разговаривает. Я поначалу ела, а потом, как он обидится, тоже не ела. Я ему говорю: мне тебя Бог послал, люби какая есть. Потом стала замечать, что и обижаться вовсе перестал. Однажды перестал разговаривать. Ну всё, думаю, обиделся. А он мне, улыбаясь, говорит: нет, не обиделся, а то есть из-за меня не будешь. Посмеялись… Толик! Секрет семейной жизни простой: надо быть глухим, слепым и немым. Женская и мужская гордость рушит многие семьи, а чаще – элементарная глупость. Иногда надо уступить, надо, а там – как Бог даст. Если уважение к человеку, любовь закончились, трудно тогда бывает сохранить семью. Да, мы были счастливые! Но всех, всех на белом свете было жаль, у кого не получилось сохранить семью. Я чуть что – в слёзы. Володя успокаивал, даже поругивал по-доброму, когда плакала, жалея кого-то.

Смеёмся. Сколько мудрости в словах о глухом, слепом, немом, но всё одно ругаются люди, не слушая мудрецов. Когда мы жили в бараках, наш молодой город строился, было много молодых семей. Конечно, ругались многие, а мы, маленькие, глядели, и всех взрослых было жалко: ну чего они ругаются?! Помню, пришёл дядя Гена с работы выпивши. Трактористом работал, о его трудовом мастерстве ходили легенды. А жена Маша, ругаясь и матерясь, разбросала получку по всему коридору барака. Звонко разлеталась мелочёвка. Деньги по тем временам в Братске платились огромадные. Мы, дети, собираем деньги, отдаём тёте Маше. А она к этому времени пришла в себя, две дочки у них было.

Боже! Как же хорошо, что были в моей жизни дядя Володя с тётей Ниной, что был наш холодный, продуваемый всеми ветрами и трескучими морозами барак. Глядя на то, как дружно живут Володя с Ниной, другие семьи брали с них пример.

Тётя Нина продолжает говорить, а я слушать:

– Валера, Володин брат, если бы не пил, жив был бы. Всё ведь у него было: жена, два сына. Когда Советский Союз рухнул, многие мужики спились. Я их понимаю, не каждый может пережить такое: жить в великой стране и враз остаться без денег и работы… Как от ковида, Толик, я осталась жива, не знаю!.. Тыщу раз с жизнью прощалась. А твоя мамка и мой Володя не убереглись. Всё сходит с рук Америке, не должно так быть. Раньше, бывало, заведётся задира на селе какой-нибудь, найдутся парни, на место поставят, глянешь, успокоился. Снова и снова Россия наша за правду сражается, так было и так будет.

Тётя Нина смотрит на меня внимательно. Теперь живёт она одна. Сын с дочкой навещают, но видно, что одиночество даётся ей тяжело. Я же, разговаривая, боюсь её утомить:

– Тётя Нина! Таню жалко, родственницу вашу. Помню, приехала она в Братск совсем молоденькой, с вами какое-то время жила, на медицинского работника выучилась. Потом уехала на Брянщину, там вышла замуж, муж погиб, приехала с ребёнком в Братск, снова вышла замуж, и снова горе, ребёнок умер. И я хорошо помню, как мы с другом Эдиком сидели на поминках, стоял маленький гробик.

Родила Татьяна снова, второй сын вырос, жил с женщиной, но детей своих не было. Встречаю как-то Татьяну, а она мне говорит: одна осталась, и муж, и сын умерли. Всю жизнь медсестрой в детских садах проработала. Как-то пригласили меня в детский садик, всё же семь книг для детей написал. А там Таня медсестрой работает, зашёл к ней в кабинет, не могу бахилы одеть, ботинки здоровенные, сын с вахты привёз, так вот, бахилы не налезают. Таня на колени опустилась, аккуратно натянула бахилы. Другие работники детского садика смотрят, удивляются. А я говорю им: мы с семьдесят четвёртого года знаем друг, друга, мы – из бараков. Ну, современным людям, привыкшим жить в благоустроенных квартирах, эти отношения сложно понять. Они просто другие. А мы, бараковские, словно родственники все, нет, не родственники, ещё ближе. Ну вот за что такое горе ей, сердешной? Страшно сказать, а пережить как?

Тётя Нина отвечает:

– Не знаю, Толик. Мы последнее время всё передачу Андрея Малахова смотрели, хорошие там, жизненные истории, настоящая Россия, не выдуманная. А как песни запоют, Володя мне говорит: подпевай! А как? Голос совсем сел. Те, кто жалуется на жизнь, пусть посмотрят, какие случаи бывают, как людям достаётся. Меньше жаловаться станут. Чего жаловаться? Не люблю таких…

Ни в одном человеке, жившем в нашем бараке, я не ошибся. В панельных домах живём больше сорока лет. Из шестнадцати комнат нашего барака, а это родители моих барачных друзей, поумирали почти все, и все они время от времени появляются в моей памяти. Потому, сидя у тёти Нины, я благодарил Бога за встречу. Это спасение для меня…

Анатолий Казаков

Братск