– Что там у меня с анализом? – светло-голубые глаза Софьи с надеждой смотрели на врача-онколога Таисию Фёдоровну. Врач покачала головой и, вздохнула: – Ничем не могу порадовать, Софья Николаевна. Показатели крови немного изменились, но в худшую сторону.

– Это значит, что те лекарства, что мне прислали из Швейцарии, тоже не помогли? – тихо спросила Софья. Она вдруг почувствовала слабость в ногах и присела на стул. За окном врачебного кабинета кружили снежинки и низко садившийся алый солнечный круг, обещал на завтра ещё один морозный денёк.

– Боюсь, что так. Но мы с вами всё равно будем бороться. Бороться за каждый день вашей жизни. У нас ещё есть возможности. Вы только не теряйте веры в себя! –    голос врача на взгляд Софьи звучал слишком оптимистично, а улыбка казалась неискренней. Софья не поверила ей и с остановившимся взглядом вышла из кабинета.

Она зашла в туалетную комнату в больничной палате на три койки и стала рассматривать себя в зеркале. Тридцатипятилетняя, невысокая женщина в итальянском, шелковом платочке на голове смотрела на неё с той стороны зазеркалья. Женщина была худа, с серовато-бледным оттенком кожи, запавшими глазами и с синевой под ними. Взгляд у неё был отстранённым и потухшим. Она стянула с себя платок, провела ладонью по гладкой безволосой голове и обречённо выдохнула:

– Господи, как же я устала! У меня нет больше сил… Господи, у меня правда нет больше сил…скорее бы уж, что ли это всё закончилось…

Она опустилась на край душевой кабинки и, обхватив лицо ладонями, горько заплакала. Ей было так больно и обидно, что вот так вот должна закончиться её жизнь.

Ну, почему это случилось именно с ней и именно сейчас?! Ведь у неё только-только стало всё налаживаться.  Два года назад она вышла замуж за Серёжу. В том же году они взяли двушку в ипотеку в Отрадном. Год назад её повысили до начальника отдела, и их обоих порадовала существенная прибавка к её зарплате. На этот Новый год они собирались в Гоа, а на следующую весну запланировали беременность. И вдруг полгода назад после плановой флюорографии ей вручили направление на консультацию в онкоцентр. Потом операция на правой груди по удалению опухоли. И вот начались сеансы химиотерапии, в ходе которых у неё уже выпали все волосы, упал аппетит, появилась слабость во всём теле, а одежда стала болтаться как на вешалке.

Серёжка первое время её подбадривал, говорил, что сделает всё, только бы она выздоровела. Доставал разные лекарства, устраивал через свою мать – профессоршу консультации у всяких светил медицины. Не обошлось, конечно же, и без травников, и экстрасенсов. Только, похоже, что его запала хватило ненадолго, и в последний месяц он всё чаще стал задерживаться на работе. А в этот раз, когда она легла на неделю на повторное обследование и лечение, он ни разу не навестил её за четыре дня, отделываясь только звонками по мобильному телефону.

Софья уже прошла три сеанса химиотерапии. Она тяжело переносила приступы тошноты и головокружения. Добиралась до работы в автомобиле, с трудом выстаивая в загазованных пробках. Потом её, ослабевшую, стал возить Сергей. А месяц назад он сказал, что из-за этого всё время опаздывает на работу, и предложил ей вызывать такси. Софья, оставаясь одна, постоянно плакала от обиды, страха и боли. Она понимала, что уже не интересует мужа как женщина.  Особенно ей запомнилось выражение его лица, когда он увидел багровый, ещё не заживший рубец на её груди. Больше она перед ним не раздевалась.

Сегодняшнее сообщение врача о том, что анализ крови показал ухудшение состояния, окончательно выбило её из колеи. Софья, проплакавшись, вышла из туалетной комнаты и, свернувшись клубком на больничной койке, закрыла глаза. Так она провел всю ночь.  Утро следующего дня встретила также молчаливо, безучастно. Вернувшись с процедур Софья, не обращая внимания на своих соседок по палате, опять свернулась клубком на койке. Зажмурила глаза и уже привычно стала терпеть накатывавшую волнами тошноту.

– Посмотри вон на ту синичку, Клав, – донёсся до Софьи голос семидесятилетней соседки Нины Ивановны, лежавшей у окна. – Никак она лапкой где-то верёвку зацепила?
– Да нет, не зацепила, – Софья услышала, как подошла к окну высокая, в полосатом халате шестидесятилетняя Клавдия Васильевна. – Это кто-то ей на лапку нитку привязал. Мальчишки, скорее всего. От них-то она, похоже, улетела. Или сами отпустили, балбесы. Вот щас зацепится своей ниткой за ветку и всё – каюк птичке.
– А и правда, Клав, смотри – нитка-то запуталась в ветках! – удивилась грузная Нина Ивановна.
– Девочки, все на обед! – заглянув в палату, громко позвала разбитная раздатчица Дашутка.
– Софа, пошли обедать-то, – позвали женщины, но, не дождавшись ответа, переглянулись и вышли из палаты.

Софья, которую только что отпустил приступ тошноты, повернулась на спину, вытянулась и бездумно уставилась в потолок. В череду её путаных мыслей неожиданно ворвались звуки отчаянного чириканья за окном. Софья поморщилась и, повернувшись набок, накрыла голову тощей больничной подушкой. Но подушка не спасала от пронзительных звуков. Софья с усилием поднялась с кровати и подошла к окну. Напротив неё в черных, голых ветках высокой берёзы метался серо-желтый пушистый шарик и истошно чирикал. Софья разглядела на правой лапке красную, длинную, толстую швейную нитку. Конец нитки зацепился за шершавую берёзовую ветку. Несчастная синичка своими метаниями только усугубляла ситуацию и свободная часть нитки прямо на глазах, цепляясь за ветки, становилась всё короче и короче. Софья заворожено наблюдала за птахой. Та, видимо устала и, опустившись на ветку, стала беспокойно крутить головой по сторонам.

– Теперь ей точно конец, – неожиданно послышался за спиной у Софьи голос Нины Ивановны. – Я тебе, Софа, покушать принесла. Поешь хоть маленько.

– А сколько она сможет без еды? – с беспокойством спросила Софья.
– Долго не протянет. Я же в прошлом биолог. Смотри – на улице мороз минус пятнадцать. А синички они без еды, то есть энергии, —  быстро замерзают. А тут третий этаж и она вон как запуталась с этой ниткой-то… – грустно произнесла Нина Ивановна.

– Так надо спасти её! – воскликнула Софья.  Она посмотрела вниз, потом на дерево и поняла, что здесь без специальной техники не обойтись.

Следующие несколько часов Софья, забыв о своей тошноте и слабости, провела в беготне по кабинетам. Она разговаривала и просила помочь освободить синичку не только лечащего врача, но и начмеда, и завхоза, и даже главврача. Все они её внимательно слушали, подходили к окну, смотрели на мечущуюся птичку.  Один из молодых охранников больницы, пожалев взволнованную Софью и замерзающую синичку, ухитрился залезть по шершавому стволу берёзы на четыре метра вверх, после чего рука его соскользнула, и он с криком рухнул под дерево. Охранник сам встать не смог и с подвёрнутой ногой его отвезли на каталке в хирургию. После чего Софье раздражённо объяснили, что лезть по берёзе на высоту третьего этажа опасно, а вызывать МЧС из-за синички себе дороже.

Через пару часов отчаянное чириканье за окном сменилось редкими звуками, которые издавал нахохлившийся серо-жёлтый шарик на ветке. В быстро наступавших сумерках зимнего вечера Софья стояла у окна и смотрела на замерзающую птичку.

«Она обречена… я тоже скоро умру, как сейчас умирает от холода и голода эта несчастная синичка… и некому нам помочь…». Через некоторое время ей вдруг показалось, что синичка как-то странно дёргает головой. «Умирает! Умирает бедная!» – дошло до Софьи и, не в силах видеть агонию птички, она быстро отошла от окна и, сев на кровать, обхватила руками голову. «Как страшно сознавать, что ты умираешь! Сколько всего не сделано! Сколько я ещё не видела! У меня даже детей нет! Как глупо…а ведь я могла родить тогда, пять лет назад. Нет, мне карьера важнее была…Какая же я была дура!..»

Через пару часов, Софья, не выдержав, вновь подошла к окну. Было темно, но на фоне белого снега хорошо выделялись тёмные ветки деревьев. «Не может быть!» – изумилась она, увидев, что голова синички по-прежнему продолжает странно дёргаться. Софья достала из кармана халата мобильник и, включив на нём фонарик, направила луч света на тёмный комочек на ветке. Обе соседки, поднявшись с кроватей, встали у окна рядом с Софьей. Луч света высветил дёргающийся серо-жёлтый комочек, из которого вдруг на них черными бусинками глаз глянула взъерошенная голова синички.

– Мать моя женщина!! – охнув, воскликнула Нина Ивановна. – Нет, вы, девки, только гляньте, что делает эта птаха! Она же эту чертову нитку расклёвывает!

И тут они все увидели в свете фонарика, что синичка, действительно, своим острым клювиком раздирала толстую красную нитку на своей лапке и, что оставалось ей уже совсем немного до желанной свободы. А рядом с ней скакали с ветки на ветку две другие синички, чирикая и поддерживая морально свою товарку.

– Вот это жажда жизни! – восхищённо произнесла Нина Ивановна. Рядом с ней стояла Софья и светила синичке фонариком. У неё текли по щекам слёзы радости и сопереживания птахе, чья находчивость и стремление жить поразили всех присутствовавших. Ещё через несколько минут синичка, было, вспорхнула, но остатки нитки ещё держали её. Тогда она, не жалея сил, сделала ещё несколько рывков и путы, не выдержав такого напора, разорвались, выпустив свою пленницу. Обессилевшая, но свободная синичка и её подружки, громко чирикая, исчезли в ночи.

Весь оставшийся вечер Софья буквально светилась от радости. Она ещё и ещё раз обсуждала со своими соседками произошедшее. Счастливо смеялась, когда Нина Ивановна громко и матерно выражала своё удивление и восхищение синичкой и её смекалкой. С удовольствием гоняла со своими соседками чаи до полуночи, пока их не заставила лечь спать рассердившаяся медсестра.

 Утром Софья вошла в кабинет онколога:

– Доброе утро, Таисия Фёдоровна! Вы вчера говорили, что есть ещё какие-то методы лечения. Давайте попробуем. Я очень хочу выздороветь. Мне ещё столько нужно успеть сделать в этой жизни…

Софья Орех