В детстве я как-то услышал один мудрый совет: когда ты во время игры в шахматы вдруг встретился с противником, которого никак невозможно победить в рамках этой древней игры, остается шахматы срочно менять на шашки и играть «в Чапаева».

 Неактуальные актуальности

 Именно в этом приеме заключается секрет непобедимости российского современного актуального искусства. Оно, словно «Неуловимый Джо», мечется между искусствоведческой и социально-политологической позициями. Когда его упрекают в том, что оно нарушает основополагающие принципы искусства, оно начинает говорить о своей социальной миссии. Когда ему пытаются вменить пресловутую 282-ую статью УК о «возбуждении ненависти или вражды», наши «актуальщики» тут же прячутся за широкую спину многообразия искусства. Мне кажется, пора этим детским играм положить конец. Взять его «за ушко» и, наконец, сказать ему сермяжную правду о его происхождении и предназначении.

А правда заключается в следующем: во-первых, современное актуальное искусство несовременно; во-вторых, современное актуальное искусство – неактуально;  и, в-третьих, чиновники от современного актуального искусства по сути своей ничем не отличаются от былых комиссаров позднего соцреализма, причем именно в силу того, что это самое современное актуальное искусство не является искусством, а представляет собою всего лишь наведенную на массы специальную политтехнологию.  Попытаюсь развернуть эти тезисы, без использования волшебных пассов, к которым обычно прибегают искусствоведы и политики.

 История болезни

Что же, собственно, произошло с искусством к рубежу 19-20 веков? С чего, вдруг, возник необратимый процесс дегуманизации искусства, апофеозом чего стало это современное актуальное искусство?

 Для начала нам придется вспомнить, что было базовыми принципами классического искусства. Если говорить грубо, искусство должно было быть похожим на жизнь и в то же время быть красивым, магическим. Однако технический прогресс в 19-20 веке привел к тому, что эти базовые принципы девальвировались, стали ничего не стоящими фантиками. Первым под удар попало изобразительное искусство. Появившийся фотоаппарат был готов заменить художника. Гонку за похожестью художник явно проигрывал, оставалось уповать на красивость и магичность, которые он исчерпал в импрессионизме и экспрессионизме. Супрематизм и кубизм уже стали попытками выхода за пределы человеческого в те пространства, куда фотоаппарат не достанет. Чуть позже подобные бедствия посетили и музыкальное искусство, которое было проблематизировано изобретением звукозаписи, театр, чью похожесть на жизнь усомнило цвето-звуковое кино, и, наконец, литературу, которой нанесли непоправимый урон излишняя живость журналистики и телевидения.

Значит, современному искусству потребовалось искать новые базовые принципы. И оно их нашло наощупь, интуитивно. Оно нашло их в социальности, то есть в актуализации эстетического принципа.

 Высокая болезнь

 Искусство всегда ортогонально по отношению к жизни, Не противоположно, не антагонистично, а именно ортогонально – потому что мы живем в горизонтали, в плоскостном мире, а искусство всегда предполагает раструб, выводящий к иным горним тропам. Умные люди называют это трансценденцией. Мне же, как философу-недоучке, позволительно назвать это выходом за пределы тесной камеры повседневной вещности. И актуальное искусство, которое в свое время зародилось из продуктов полураспада постмодернистского субстрата, тоже было не исключением. Но для начала вновь прогуляемся в начало прошлого века, когда из продуктов полураспада декадентства возникало то, что мы сегодня называем современным искусством.

 В 20-ый век человечество вступало с ощущением того, что оно достигло конца истории. Потому что человечество, наконец, приняло официальной доктриной коктейль из гуманизма, рациональной целесообразности и этико-эстетического диктата со стороны общественного мнения. Никто в цивилизованном мире не смог бы поверить в то, что этот 20-ый век ознаменует себя доказательством того, что образованность и цивилизованность человечества вовсе не спасут его от варварства мировых войн, политических концлагерей и торжества психопатии в искусстве и обществе. И это одна сторона медали. Мир тогда казался достигшим своей кульминации, а значит — неизменным, медленным, спокойным, консервативным, моральным, образованным. Второй стороной медали, можно посчитать то, что в мире, благодаря технологическому прогрессу, у большей части людей появились свободное время, средства и силы на образование, на знакомство с искусством и даже занятием этим самым искусством. Искусство перестало быть кастово-элитарным.

Как я уже упоминал, настоящее искусство всегда ортогонально горизонтальному вещному миру. Мир был морален — искусство должно было стать аморальным. Мир был спокойным – искусство должно было взорвать его эмоциями. Мир был медленным – значит, темпоритм искусства должен был повыситься. Мир был слишком очеловечен – искусство должно было стать бесчеловечным, дегуманизированным. Так родилось новое искусство, которое своим появлением предчувствовало бесчеловечность 20-го века.

Это искусство прошло довольно богатый на приключения путь, последний его виток в виде современного актуального искусства стал ортогональным вызовом существовавшему в 60-70-ые годы торжеству буржуазной морали. Это относится и к СССР, потому что советский обыватель именно в этот период стал жадно поглощать манки буржуазного рая. Актуальное искусство стало вызовом устоявшемуся массовому искусству, попыткой вновь выйти в новую элитарность.

 Выйти из Зазеркалья

 Однако, наш больной немного заигрался. Ведь все нужно делать вовремя. «Черный квадрат» Малевича, нарисованный в 1915 году – это искусство. А вот попытки рисовать «черные квадраты» через сто лет уже выглядят смешными, и к искусству отношения уже не имеют. Вот и наши актуальщики немного заигрались и не заметили, как мир стал — быстрым, изменчивым, аморальным, индивидуалистичным, лишенным цели и этико-эстетических иерархий. Но самое главное, человечество вновь стало варваром, высмеивающим любые попытки гуманизма. Гуманизм вышел из моды современного вещного мира. Так, стало быть, каким должно стать современное искусство? Правильно, ортогональным существующему миру — то есть, медленным, моральным, подающим надежду на цель, и создающим новые вечные координаты.

 Но самое занимательное, это та страстность, с которой чиновники от актуального искусства готовы заклевать любого, кто лишь усомнится в ценности оного. Этот наглец будет тут же объявлен неучем, ничего не понимающем в современном искусстве. Более того, этих актуальных комиссаров вовсе не устраивает даже мирное сосуществование с иными течениями в искусстве, потому что они, появившись где-либо,  тут же пытаются занять сразу все ресурсы, подчеркнуть свое исключительное право быть единственным искусством.

 Откуда же эта страстность у наших комиссаров «актуального»? А ларчик открывается очень просто – собственно, российское современное актуальное искусство вовсе и не искусство – это специально тиражируемая на социальное пространство политтехнология, целью которой является трансформация нашего менталитета и нашей культуры под необходимые лекала. Отсюда и столь далекая от искусства оценка главным комиссаром российской «актуальщины» Маратом Гельманом по поводу инсталяции «православных клизм» на выставке «Родина»: «Молодцы ребяты. А…уенно стебанулись над мудачьем патриотическим».

 Вообще, мне это «искусство» напоминает сопливого второклассника, который симуляцией высокой температуры и душераздирающего кашля, пытается отсрочить поход в школу. Есть, правда, маленькая разница – здесь симулянтами выступают вполне взрослые дяди и тети, которые детскими уловками пытаются оправдать свое дезертирство.  И это уже не смешно.