Тибетские монастыри напоминали каменные соты, а свитки книг раскрывали всю существующую тогда мудрость, и он, отрок, отправленный родителями по Шёлковому пути, шедший долго с торговцами, дивившимися его разуму, прободал эту мудрость насквозь, оставляя её далеко позади…

Цветок неба раскрывался над ним, питая немыслимым соком умной силы, и предыдущие воплощения отрока были чисты, как родниковая вода.

…воробьи, раскричавшиеся у окна в пять утра, не дают спать, и мутные образы сна продолжают разливаться в сознанье, представляя неожиданное: отрок, идущий рядом с бородатым торговцем, рассуждающий о силе любви, о необходимости изменить существование на земле этой силой; купец, привыкший к власти денег и царьков разной степени богатства, слушает заворожённо, не зная, что отвечать…

Учение в тибетских монастырях обыкновенно шло долго — десятилетиями: но в данном случае их не потребовалось, ибо отрок через короткое время сам был способен учить учителей; ибо миссия его становилась настолько очевидной, что даже самые глубоко видящие монахи понимали — свершилось нечто чрезвычайное.

И они отправили отрока назад — в Иудею, где жарко и жёлто блестели пейзажи, и люди были нравом грубы, как и в большинстве мест тогдашней земли; монахи, отправившие его домой, уверены были, что как бы и с кем бы ни шёл он — с ним ничего не случится.

Вернее — случится только то, чему и должно быть.

…воробьи продолжают концерт, заставляя вставать, идти в ванную, умываться, готовить завтрак — вливаться в обыденный день, чья майская высота сулит солнце и шёлковый воздух.

…Великий Шёлковый путь медленно разворачивался, ибо идущему предстояло ещё несколько лет постижения самой сокровенной, самой потаённой сути, о какой он не скажет ученикам, которых обретёт; ему предстояло ещё быть в пустыне, смиряя лохматых бесов, и привлекая к себе ангелов — для дальнейшей их службы: о! служба эта сияюще-легка и прозрачна, как прошедшие воплощения юноши, которого не ждёт мир, ибо в Иудее предчувствуют могущественного царя, способного скинуть римское иго, а некто, в грядущем заявляющий: иго моё легко, и царство моё не от мира сего — не входит в планы зилотов, или простых граждан, ненавидящих римлян.

Небесное и земное никак не удаётся уравновесить.

Много книг уже написано до главной проповеди, тяжёлых, литых томов, но двойственность толкований затуманивает прочтение оных: да большинство и не читает, в лучшем случае монотонно повторяет услышанное, не вдумываясь в суть.

…день отворит двери, и ты войдёшь, не ведая, что за ними, стоило ли входить, но выбора у тебя не было.

Сумма дел, организующая жизнь, достаточно мелкокалиберна, а хотелось чего-то большего, хотя чётко сформулировать желаемое едва ли сумел бы, уже уставший от яви за свои пятьдесят, несущий бремя пятьдесят первого…

А воробьи продолжают концерт — может они ближе к небу: пичуги? может их возможность полёта предпочтительнее ветвления человеческой мысли?

Выходящий на проповедь знает её последствия, ведает, что мир можно изменить только на волос, и последуют века войн, распрей, искажённых толкований, страстей, изобретений; века, сильно изменяющие облик планеты — и ещё большие века потребуются  для вторичного воплощения, ибо то, в Иудее, было черновым, ибо вместо распятия должна была просиять трансформа, открывающая небесные, густо заполненные смыслом и существами пространства: должна была просиять после того, как Иисус превратил бы человечество в братство, отменив дурные законы, государственную алчность, болезни и смерть…

Александр Балтин