Растерянность благородного старика среди суетящейся, переливающейся огнями рекламы, вечерней августовской улицы метрополии была очевидна: как нелепым казалось его длинное, складками спадающее одеяние и лёгкие сандалии…

Он озирал мчащиеся машины, и в очах его сквозил если не страх, то недоумение, он оборачивался, точно не веря, что люди могут быть одеты вот так, подносил руку к лицу, проводил по лбу.

— Гля, из кино что ли убежал?

— Ха-ха…

Молодые, с крашеными гребнями волос, проносились мимо; иные шедшие точно говорили сами с собой, другие проходили, не глядя на странного старого человека…

Он стоял у витрин, где манекенов можно было перепутать с замечтавшимися персонажами; он подходил к автобусным и троллейбусным остановкам, стоял минуту, и шёл дальше, он явно кого-то искал, или что-то высматривал – точное, необходимое.

Пожилой человек с лицом, изрезанным морщинами, с тонким взглядом из-под старомодных очков, подошёл к нему, спросил, не нужна ли помощь.

Старик заговорил на звучном, певучем языке, и пожилой профессор кафедры древних языков всплеснул руками.

Он сказал по-древнегречески:

— Кто вы, почтенный?

— До сего момента я именовался Софоклом, и был…

— Вы шутите? – вскрикнул профессор. – Такое невозможно!..

Старик посмотрел на него удивлённо.

— Но… я реален, как и то, что, руководя хором в новой постановке, я сделал слишком резкий жест, и оказался тут… Я не понимаю, где это, никогда не играл с Хроносом, но… он явно пошутил со мною…

— Да, так не бывает, — отвечал профессор спокойней. – Вы в двадцать первом веке почтенный…

— Это… — Старик, назвавшийся великим именем, несколько замялся. – Это какое же время? Как вы считаете?

Профессор пригласил старика к себе – он жил одиноко, в гуманитарной берлоге, заваленной слоями рукописей, и хаотично разбросанными книгами; компьютер всегда мерцал, но профессор предпочитал бумагу.

— Это недалеко, — пояснил он. – Прошу вас.

Они шли, собеседуя на древнегреческом, и, всю жизнь питавшийся Элладой, старомодный человек двадцать первого века, объяснял великому греку назначение разных предметов.

Они сидели у гуманитария дома, и тот, сдерживая желание позвонить одному-двум коллегам, понимая, что вызовут психиатрическую помощь, подогревал чай, предлагая гостю, объясняя, что такого напитка тот не знал.

Потом спросил:

— Итак, как же вышло, что вы оказались здесь?

— Я, — улыбнулся старик, и седина сверкнула в благородных кудрях, попав в лучи не яркой люстры, — так и не понял, в какое время попал, но осознаю, что в очень далёкое. Я не буду интересоваться, помнят ли здесь мои трагедии, скажу только, что во время постановок одной из них, я сделал слишком резкий жест – мне и самому непонятный, и вот…

— Вас чтут. И, стоило бы, сообщить моим коллегам – учёным, представляющим разные области знания, о вашем появлении здесь – это меняет наше представление о времени вообще и о реальности в частности. Или наоборот. Следовало бы сообщить, но я не знаю, с чего начать – ибо в наше время столько мистификаций и нелепостей, что едва ли, кто поверит. Вас будут обследовать, вероятно, или…я не знаю…

Профессор наслаждался – как, впрочем, и всегда звуками эллинской речи, питательной, как молоко. Он подумывал не стоит ли рассказать старику о длинном-долгом течении истории, об основных событиях и изобретениях, и, не ведая, как построить рассказ, взял пышно изданный советский том трагедий Софокла, намереваясь показать его, но старик, встав с кресла, оступился, схватился за этажерку, с которой посыпались бумаги, а когда профессор, рванувшийся их собирать, поднял голову, никого в комнате не было.

…в театре, залитым афинским солнцем, Софокл провёл рукой по лбу, и выдохнул.

— Продолжим, — властно сказал он хору.

На него смотрели удивлённо.

— Да, да, — сказал он, — меня на некоторое время изъял из пространства сам Зевес (тут трагик усмехнулся про себя), зато теперь я знаю, звучание божественной речи. Но… я снова вернулся, и потому – продолжим.

И они продолжили… пока профессор собирал бумаги, думая о причудливости снов, о снах во сне, о переплетение речи с фантазией, яви с инобытием…

Александр Балтин