«…Часто мёд этот был грязен и горек,

но всякое знание — всё-таки мёд…»

М. Горький

Лет десять назад мне довелось принимать участие в «круглом столе» – презентации одной книги. Передо мной лежал заранее написанный текст рецензии на неё. Участники встречи выступали согласно списку. Моё сообщение было одним из последних. Говорили профессора ЮФУ, представители администрации, издательства. Ведущая пошептала на ушко, что, поскольку время ограничено, а VIP-персоны не очень соблюдают регламент, мне нужно внимательно следить за говорящими, и убирать из своего текста, то, что уже было сказано. Чтобы не повторяться и тем самым уложиться в отведенное время.

Поступив согласно совету ведущей, ко времени своего выхода, я обнаружила, что не зачёркнутым осталось одно последнее предложение: «Книга будет интересна читателям и должна быть в каждой библиотеке». Всё остальное уже сказали до меня. Нет, обидно не было. Наоборот. Порадовало единодушие мнений. Но меня не покидала одна мысль: почему я не увидела в книге чего-то личного, понятного только мне, того, что просмотрели другие, и чем я бы могла поделиться?

Немного позже я это поняла. Видимо, дело не только в восприятии произведения читателем, но и в подаче его писателем. Есть книги-однодневки, вроде бы интересные, но не оставляющие ничего в душе. Сколько ни копайся, сколько ни заставляй себя, не получится занять в ней уголок и остаться там надолго. А есть книги, написанные на долгие годы. И именно в них находишь близкие только тебе одному интонации, сюжеты, образы.

Такой стала для меня повесть Георгия Филипповича Шолохова-Синявского «Горький мёд». До недавнего времени она была доступна для читателя только на сайтах электронных библиотек.

Долгие годы издания не было ни в библиотеках, ни в книжных магазинах. Но случилось чудо – через 50 лет, благодаря усилиям неравнодушных людей, «Горький мёд» вновь увидел свет в бумажном варианте! Для многих это – новая книга, и читается она по-новому.

Тем более что талант писателя позволяет преломить события вековой давности, описанные в трилогии, к нам, современным, к нашей действительности. Преодолев притяжение пространства своего времени, «Горький мёд» стал культурным знаком и обрёл новую жизнь.

Прежде всего, хотелось бы обратить внимание читателя на основные аспекты повествования, на «трёх китов», которые, держат текстовую основу, делая её актуальной. Это – историзм, психологизм, педагогичность.

В откровенно автобиографическом произведении лично пережитое писателем поднимается до больших художественных обобщений.

И тем более, повесть актуальна сегодня, когда читатель стал интересоваться историей России, у него появилась тяга к художественно-документальной литературе.

Документальность рассказа в произведении умело сочетается с лиризмом исповеди, а историзм – с социальной проповедью. Шолохов-Синявский на примере конкретного места (село Синявское) и реальных персонажей (Егор, отец, сельчане) показал быт небольшого населённого пункта со всеми ежедневными проблемами, взаимоотношениями на фоне развития больших исторических перемен, войн, революций, переустройства мира.

Попадая в гущу исторических событий на конкретной, небольшой территории, люди ведут себя по-разному, воспринимая происходящее каждый по-своему, в силу воспитания, жизненного опыта, статуса.

В этом проявляется эпичность произведения, когда автор передаёт психологические настроения героев, порой отличные от настроений толпы. И всё под пером Шолохова-Синявского приобретает художественную объёмность и остроту, не превращая повествование в пересказ событий, в сухую хронику.

«…Мы уже подходили к хутору, когда навстречу нам мощной волной ударила лихая песня с отчаянно-удалыми присвистами и гиканьем. Из-за ветряных мельниц вывернулась колонна всадников, числом не менее сотни. Мы с отцом отошли в сторону от дороги, в пшеницу. Я замер на месте. Всадники двигались шагом прямо на нас. Я прижался к отцу, схватил его за руку.

— Не бойсь, сынок. Это казаки, видать, едут на майские сборы, — сказал отец.

Песня, вырывающаяся из десятков мужских сильных глоток, приближалась, как морской гремящий вал. Рыжеватой масти красавцы дончаки, словно отлитые из желтой меди, стройными рядами двигались по дороге, перебирая длинными тонкими ногами в такт маршевой песне и поднимая розовеющее на утреннем солнце облако пыли…»

В трилогии подкупает, конечно же, красивый русский язык. Несмотря на то, что в тексте часто используются диалектизмы, повествование от этого не страдает, а наоборот, играет всеми красками донской степи.

Лиризм трилогии очевиден в описаниях природы. Её роль в автобиографическом произведении невозможно переоценить. Она – не просто фон, не только иллюстрация к тексту. У Шолохова-Синявского природа – живой участник событий, пейзажные зарисовки – действующие лица, иногда – главные.

«…Днем, накануне Нового года, разбушевалась метель. Степь заволокло белесой мглой… В рассохшиеся окна старого адабашевского дома лихо засвистел ветер. Войдя со двора, отец отряхнул снег, похлопал снятыми кожаными рукавицами, бодро сообщил:

— Кура́ — свету не видно. К ночи разыграется ещё боле. Снег под Новый год — хорошо. К урожаю.

Я уже заметил: отец любил ядреную зиму и всегда радостно оживлялся, когда землю сковывал стальной мороз и снег выпадал по колено. Видно, жили в его памяти снежные среднерусские зимы и бодрящие трескучие морозы, когда по утрам солнце встаёт, огороженное сверкающими багряно-золотистыми столбами, когда стреляют, лопаясь, лошадиные комья и птицы мёрзнут и падают на лету…»

Несмотря на тщательное описание героев повести, автор в тоже время не даёт им оценки, давая читателю возможность составить своё собственное мнение о людях и обстоятельствах, в которых они находятся.

В повести раскрыто влияние отца на ребёнка, ответственность родителей за воспитание детей, отец учит мальчика труду, вместе с ним он познаёт окружающую природу, узнаёт о жизни пчёл, птиц, о пользе и вреде степных трав. Именно отец дал толчок к творчеству, научил любить книгу.

«…Я взглянул туда, куда показывал отец, и разинул рот от изумления: вся степь была огненно-красной. Лучи молодого, словно умытого солнца осветили её, крупная роса сверкала на стебельках травы, как мельчайшие камни-самоцветы, и среди этого великолепия, блистающей росы и солнечного света пунцовыми и рубиновыми точечками на зеленом фоне горели и звали к себе удивительные, казавшиеся мне в то время сказочными, цветы…»

Особое впечатление производят страницы, на которых автор описывает отношение Егорки-подростка к прочитанным книгам, его чувства, переживания после прочтения. Многие русские писатели в своих произведениях делились воспоминаниями детства о прочитанных и полюбившихся книгах. Кто после романов Купера и Верна не мечтал убежать из дома, стать пиратом, искать клады и отправиться в кругосветное путешествие? Юный герой «Горького мёда» воспринимает прочитанное по-своему: «…Я убегал куда-нибудь в самую чащу колючих будяков, … набрасывался на заранее облюбованную книгу и читал до тех пор, пока не затухала поздняя вечерняя заря и по степи не расплывались сумерки.

Читал я неистово, без передышки, жадно глотая страницу за страницей. Некоторые книги доводили меня до чувства, похожего на сильное опьянение. Никогда не забуду, например, впечатления от первого чтения «Робинзона Крузо».

…С первой же страницы меня поразила обстоятельная деловитость, скупость и даже сухость рассказа. Но за этой сухостью и деловитостью вставала сама жизнь, самая неподдельная правда — не поверить в неё было невозможно.

Повесть без прикрас, без ложной патетики и украшательских описаний захватила меня и понесла на своих страницах, как на ковре-самолете, куда-то далеко-далеко от серой действительности. В книге почти не были диалогов, пышных эпитетов и сравнений. Она была сурова и одноцветна, как старинная гравюра, но врезывалась в память каждым штрихом, пленяла, завораживала, ни на минуту не отпускала внимания.

Я пришёл в себя только после того, как прочитал описание болезни и переживаний одинокого Робинзона, его нравственных мук и раскаяния за свои былые поступки, за чёрствость к родителям, за суетное честолюбие. Очнулся я от ощущения чего-то горячего на своих щеках — это были слёзы, первые, слезы от чтения хорошей книги… После этого я стал отбирать книги, ища в них той же впечатляющей волшебной силы, что и в романе Дефо… Я словно нашел ключи, которыми открывал новые и новые двери, в познаваемый мною мир…».

Георгий Филиппович умудряется вести разговор с читателем обо всем, что составляет смысл жизни, заострить внимание на, казалось бы, совсем неинтересных мелочах, привлечь самобытностью и свежестью изобразительных средств, лирическими раздумьями о пережитом.

«Хотелось сказать своё искреннее и горячее слово о том, чему был свидетелем и участником, что навсегда вошло в душу и сердце, хотелось, чтобы люди ещё раз оглянулись на то незабываемое суровое время».

(Г.Ф. Шолохов-Синявский)

Антонина Попова