Действующие лица:

Подсалазкин Иван Кузьмич – жених

Кружкарёв Илья Фомич – его приятель

Купердяйкина Фёкла Ивановна — сваха

Наше время, вечер, квартира хронического холостяка. За ломберным столиком, лениво перекидываясь в «баккара» — двое: гость Илья Фомич Кружкарёв, мужчина благородной наружности, но с чертами необременительного прохиндея, и хозяин квартиры, Иван Кузьмич Подсалазкин, мужчина совершенно положительный, весьма осторожный, удивительно нерешительный и даже по-детски пугливый.

Кружкарёв: Иван Кузьмич, а ведь я что подумал-то… Нет, я просто уверен!

Подсалазкин (моментально настораживаясь): Что?

Кружкарёв:  Пора тебе, брат, жениться, вот что!

Подсалазки (сконфуженно): Да что ты, брат… Я ещё, как бы это так сказать деликатнее… Не вполне созревший для создания…. Мне ведь ещё и сорока пяти нету. Можно сказать, хабитус  у меня ещё маленький…

Кружкарёв (бесцеремонно): Экая глупость! Вольнодумство всё это! Истинно вольнодумство! И вольтерьянство! Видел я этот твой хабитус, когда на прошлой неделе  в баню ходили. Ничего себе маленький! Это не маленький! Это уже «на тебе,  дружок, скушай пирожок»! Это, наоборот, уже очень даже созревший! Почти что могучий! И в надлежащем оперении!

Подсалазкин (потея от сконфуженности): Хотя если признаться… Я и сам, грешным делом, подумывал… И хабитус тоже призывает… Зов плоти, так сказать…Физиологисьон!

Кружкарёв (воодушевлённо): Ага! Сам! Признался-таки! Ну, всё! Ужо теперь не отвертишься, забияка этакий!

Подсалазкин (бормочет): Что ты, Илья Фомич, право слово… Уж и слова тебе не скажи… Сразу вцепляешься, как этот самый…

Кружкарёв (безаппеляционно): И слушать больше ничего не хочу! Друг я тебе или не друг? Ну? Не слышу? А мадеры для свадебного стола надо пару дюжин брать! Никак не меньше! У меня есть знакомый кабачник!

Подсалазкин (растерянно): Какой кабачник? Пошто кабачник? Накой так сразу кабачник?

Кружкарёв (покровительственно похлопывая его по плечу): Да не журись ты! Всё будет гоголь-моголь! Ты же мне друг! Друг?

Подсалазкин: Друг…

Кружкарёв (победно-торжествующе): То-то. У меня же и невеста на примете есть! Кроме кабачника… Да! Ох, хороша невеста! Пышна собою, румяна. Носик этак симпопотно вздёрнут, ямочки на щёчках, шейка беленькая. Рубенс! Чисто Рубенс! Ренессанс! На пиянине двумя пальчиками играет, представляешь! Запросто промузициует тебе какой-нибудь немудрёный полонез! И насчёт жилищных не беспокойся: отдельный дом, а в дому — полная чаша. Папаша-то – мильоньщик. Звать Абрам Захарыч. Может, слыхал?

Подсалазкин (недоверчиво, но с нотками изумления): Неужто мильоньщик?

 Кружкарёв (радостно): Ну! Заведующий топливным складом в железнодорожном депе. По-нынешнему – топ-менеджер, причём, не простой, а эффективный! Сам понимаешь: бензин, карасин, соляра с мазутом, уголь с дровами… Жить будешь как у кота за пазухой! Как сопля в карасине! (шутливо грозит Подсалазкину пальцем). У, счастливчик! Вот так сразу – и в дамки! Это ж и я даже так сразу вот  не умею! Я ж больше по санитарной части!

Подсалазкин (не понимая юмора): Почему у кота? Почему сопля? Что это за аллегории?

Кружкарёв (механически): Нормальные  аллегории. На злобы дня… (внезапно опомнившись). При чём тут аллегории? Что ты меня, Иван Кузьмич, всё время путаешь? Главное – папаша!

Подсалазкин: Уж и не знаю… А что она? Будет ли согласна?

Кружкарёв (убеждённо): А чего ей? Двадцать восемь уже. Сок брыжжет изо всех…хм… Так что ей, как говорится, самый перигей.  Самый, как говорится, альфонс додей. Читал книжку?

Подсалазкин: Опять, Илья Фомич, ты пугаешь меня своими словесными экзерсисами… Какой перигей? Какой додей?

Кружкарёв (слегка морщась): Ну, не перигей… Апогей. Пофигей. Гименей… Какая тебе разница? Ты жениться хочешь?

Подсалазкин: Хочу.

Кружкарёв:  Тогда чего сидишь? Одевайся! Поехали!

Подсалазкин (оторопело откидываясь всем телом на спинку кресла): Что? Зачем? Накой? Как? Вот так? Сразу?

Кружкарёв (глумливо ухмыляясь): Не сразу. Сходу. Ну?

Подсалазкин (умоляюще): Погоди… Расскажи о ней ещё.

Кружкарёв (с демонстративным вздохом): Ну, чего ж ещё-то… Ну, красива. Ну, румяна. Ну, девица. Персик сладкай с ананасом сахерным. Ноги там, руки, фортепьяно… Уголь с дровами… Чего тебе ещё надо?

Подсалазкин: Погоди же… А вот зубы, например…

Кружкарёв: Что зубы?

Подсалазкин: Целы?

Кружкарёв (оторопело): У кого?

Подсалазкин: У ей. У кого ж ещё… Не у папаши же…

Кружкарёв (внезапно запинаясь): Фу ты, ну ты, прибауты…А зачем тебе? Ты что, стоматолог?

Подсалазкин: Нет. Но всё равно интересно… Целы?

Кружкарёв  (со вздохом): Ладно. Тебе как другу… Правый, кажется, клык – искусственный.

Подсалазкин (моментально встревоживаясь): А что случилось? Ты ничего от меня не утаивай! Сам же говоришь — друг!

Кружкарёв (снова вздыхая и опуская глаза, но в то же время внимательно поглядывая на приятеля): Была одна неприятная история… Два, кажется, года назад… Сожитель ей выбил. С первого же удара. Ну да! Он на ей тренировался. Потому как боксёр. Вот же, право, нахал!

Подсалазкин (ахая): Сожитель? А говорил – девица!

Кружкарёв (не смущаясь): И сейчас скажу. А что такого? Медицина не стоит на месте. Сейчас это запросто. Ты, может, уже сто миллионов раз уже не  девица. Ты, может, видала уже такие виды и положения, что о-го-го даже в самых страшных снах! На тебе может, уже давным-давно пробы ставить негде — а пошла в соответствующее медицинское учреждение, заплатила денюжку – и всё. Небольшая косметическая операция – и ты снова никем ещё не сорванный, прелестный  в  своей нетронутости и неизмятости бутон!

Подсалазкин (неожиданно успокаиваясь): Да, медицина… Творит чудеса. У меня у самого грыжа в паху… Нет, это всё не то… Мне желательно невесту в, так сказать, естественной девичести…

Кружкарёв (театрально всплескивая руками): Фу ты, ну ты, ножки гнуты! В какой такой  естественной! Сам-то чего? Парнишка нецелованый? А когда с тобой в Париж на выставку ездили, кто из заведения мадам Жужу цельными сутками  не вылезал? Дух святой? А в Бердичеве, в салоне мадам Петуховой? А в Таганроге? А в Кисловодске, на водах?

Подсалазкин (краснея): Это были сиюминутные увлечения… Это ты меня во все завлекал…

Кружкарёв (безжалостно): Ага, сиюминутные! В Париже — две недели! И в Бердичеве – три дня! И что значит «завлекал»? Ты, друг любезный, выбирай выражения-то! «Завлекал»… Какой небесный мотылёк… Жозефину-то, небось, до сих пор вспоминаешь! (шутливо грозит пальцем). У, шалунишка! (и явно передразнивая). «Всем плидям – шампанского!».

Подсалазкин (краснея ещё сильнее): Умоляю тебя, Илья Фомич! Смени тему!

Кружкарёв (напористо до наглости): И не подумаю! Ну?

Подсалазкин: Что «ну»?

Кружкарёв: Ты готов жениться? По глазам вижу – готов! (кричит) Степан! Барину – одеваться! В выходное, подлец!

Через три дня.

Купердяйкина: … и сиганул прямо через форточку. Даже через окно не полез! Даже через дверь не пошёл! Срамота! Натуральная срамота! А ещё эффектным меньжиром обзывался!  Солидный человек повышенной тучности! И как только пролез! Аки змей скользящий! А всё вы, молодой человек!

Кружкарёв (делая удивлённые  глаза): Я? Почему я? Зачем я? Кто же мог знать!

Купердяйкина (безжалостно): Так кому же и знать, как не первому дружку!

Кружкарёв (скороговоркой): Я сейчас… Я догоню! Я верну!

Купердяйкина (качая головой): И-и-и-и… Как же  его теперь вернёшь-то, если он прямики через фортку – и на вокзал, и в Париж! Таких не вертаются. От таких самое смущение в телодвижениях…

Алексей Курганов

Использовано фото с сайта ДВФУ