После долгих лет театральной аскезы – отстранения от театра в силу эстетического, нравственного отторжения современной сценической стихии с ароматом серы, спермы и аммиака, просмотрел пять спектаклей Самарского театра драмы под художественным руководством В.В.Гришко. И впервые возникло желание, более того — потребность высказаться, поделиться с читателем ощущением масштабной, художественной чистоты и разящей актуальности, которые возникли после просмотров.

Прежде чем приступить к аналитике и раздумьям об этих спектаклях, есть смысл вернуться в прошлое нашего театра, в его нравственный социум.

В память впрессованы десятки просмотренных за многие годы театральных спектаклей: от Баку, Нальчика, Грозного – до Петербурга, Москвы, Омска, Самары, Томска, Новосибирска, Владивостока. Здесь были спектакли и по моим пьесам, и по пьесам классиков и моих драматургических сверстников конца ХХ века: Рощина, Гельмана, Жуховицкого, Арро, Дударева, Петрушевской, Варфоломеева, Тоболкина, Космачевского, Володарского, Шатрова, Арбузова.

Со временем, после мундиаля, перевалившего в век XXI, впечатление от их спектаклей жестко и непримиримо расслоилось на «чистую» и «нечистую» сценографию. Предвидя язвительные остракизмы по поводу такой концептуальной градации, тем не менее, повторю: после немногих спектаклей, к которым отношу и спектакли Самарского театра драмы, не покидало чувство нравственной свежести, очищения в душе, как, когда то, после спектаклей Плучека, Царёва, Симонова , Гончарова, Товстоногова, Эфроса.

Но после большинства современных «новаторских» драм-опусов, фурункулами вздувшихся на театральном тулове России, в сознании поселялось брезгливое омерзение от увиденного.

Истоки последней, «нечистой сценографии», зарождались и что теперь неоспоримо – расчётливо подпитывались еще в конце 80-х из верховных источников – Яковлевым и Сусловым в Политбюро ЦК КПСС, журналом «Огонёк», искорёженным после Сафронова засланцем Украины Коротичем. Кто таков был Коротич, потом стало ясно из замогильной шутки украинских коллег по журналистскому перу:

«Вы нам – Чернобыль, мы вам – Коротича»

Он сменил Сафронова распоряжением члена Политбюро ЦК Яковлева, вскоре после рецензии в «Огоньке» «Ампир первого сорта» на спектакль, Г. Тростянецкого и Л. Жуховицкого «Последняя женщина синьора Хуана» — в Омском театре драмы. К ним приплюсовались в рецензии отзывы о разнузданной сценографии спектаклей в столичных театрах типа «Смотрите, кто пришёл» Арро и т.д.

Первоначальный заголовок той статьи в «Огоньке» был «Гинекологический ампир первого сорта». Сафронов, мучительно колеблющийся, опасавшийся выпустить рецензию в свет, предвидя, что за этим последует, все же решился на это. Он убрал первое слово из заголовка. Не помогло: после появления рецензии и срежиссированных истошных воплей возмущения от Народных СССР Анг. Степановой, и М. Ульянова в «Театральной жизни», лауреата Ленинской премии М. Шатрова в «Театре» редактора Софронова вышвырнули из «Огонька», заменив Коротичем.

Как это всё начиналось? До сих пор в памяти мозжит какая-то биологическая, со вздыбленной шерстью, несовместимость с «Последней женщиной…». В Омскую, могучую, нравственно-катарсисную режиссуру Киржнера и Хайкина непостижимым, шокирующим образом вползла склизкая, ядовитая драматургическая рептилия Жуховицкого. Как это могло случиться?!

 Как впоследствии оказалось, «против лома нет приёма»: Жуховицкого и Тростянецкого с их «Последней женщиной…» вбило в репертуар театра распоряжение из ЦК. Наиболее вероятная причина: отследить реакцию зрителей на вброс ‘этой сексопатологии –сначала на периферии. Что взъярило в спектакле зрителей, пачками покидавших зал демонстративно, в разгар спектакля – поясняют фрагменты рецензии:

«…Мучительно пытаешься продраться в суть, сверхзадачу пьесы и спектакля: для чего?! Зачем весь этот порно-шпажно-постельный бурлеск?! К чему мне, русскому, россиянину в центре могучего, традиционно-нравственного театрального организма эти похотливые, вертляво-наглые субъекты на сцене, их альковные извивы и вопли? На кой чёрт мне терпеть более двух часов сексуально-бешеного таракана (пародию на Дон-Жуана) о двух ногах? Что я, зритель, должен позаимствовать от этого сексуально-озабоченного дегенератика в испанском комзольчике с его хорьковым темпераментом в слюнявых случках?

 …Долгие дни не покидало тяжкое изумление от увиденного в Омске, потом вариативные аналоги в Московском «Современнике» и бывшем театре Ермоловой: что ж это за сценический феномен с патологическим амбре из выгребной ямы наползает на мой, русский театр? И как классифицировать этот процесс — разовые, случайные пощёчины мне, российскому зрителю? Либо это щупальцы аморальной, антинравственной стратегии, которую где-то в верхах зловеще запускают в миллионных завсегдатаев нашего национального, традиционного театра?»

На бесчисленных примерах в «Райкин-плаза», в столичном театральном Молохе (в режиссёрском исполнении райкиных, серебряковых и.т.п.) ныне ясно – то была стартовая команда «Фас!» в системе целенаправленного истребления национальных, театральных традиций. К чему это привело, беспощадно препарирует в нашей беседе Художественный руководитель и директор Малого театра Юрий Мефодьевич Соломин:

Ю.С.: Я не состою в СТД. Вышел из него давно… Я не хочу состоять в организации, где корёжат, уродуют классиков. Яшу (слугу из «Вишневого сада») режиссёр заставляет «заниматься любовью» на сцене со служанкой Дуняшей. Но этого нет, и не могло быть у Чехова! После подобных сцен в то время всю труппу вместе с режиссёром городовой отправил бы принудительно в сумасшедший дом!

Е.Ч.: Из этих же «экскириментов»: на авансцене публично мочатся, справляют туалетную нужду. Режиссёр выходит на сцену к зрителю нагишом, прикрывшись театральной программкой…

Ю.С.: …Раневская волею режиссёра посажена ни иглу, она наркоманка. Чехов, вероятно, переворачивается в гробу от творящегося: классиков русской драматургии нещадно уродуют со своей «кочки зрения», обезьянничают. Делается всё, даже самое непотребное, чтобы затащить зрителя в театр любой ценой на режиссёрскую бездарность, замаскированную «авангардом». Я двадцать пять лет играю царя Фёдора, и двадцать пять лет зритель идёт на спектакль, где нет трескучей пошлятины, нет трюкачества и вычурной завлекаловки, а есть подлинные, высокие человеческие страсти, есть история России.

Е.Ч. И, если уж говорить о новаторстве, об авангардной режиссуре, вышеупомянутые «новаторские» приёмы ниже пояса — жалкие шуты по сравнению с великим новаторством Товстоногова в «Истории одной лошади» с Лебедевым в главной роли.

(Ред. — Полный текст интервью читайте в нашем журнале — https://klauzura.ru/2016/10/intervyu-s-hudozhestvennym-rukovoditelem-malogo-teatra-yuriem-solominym/)

Из этой беседы, перепечатанной шестью Федеральными СМИ, из этой глобально-театральной позиции Соломина родилось определение Самарского сценического феномена имени В.В.Гришко – «Чистое лицедейство». Репертуарная палитра театра размашисто обширна и разнородна – от исторических экскурсов в Европейские династии – к предвоенной атмосфере в СССР, от неё — в посмертные, людоедские казематы Шоушенка, от них – к смачной, остропряной «ржачной клубничке» современности и.т.п.

Но начать разговор об этическом, эстетическом, идейном, гражданственном стержне театра необходимо со спектакля В.В.Гришко по повести Б.Васильева «Завтра была война».

Ощущение от спектакля ошеломляющее. Гришко с непредсказуемой отвагой Дон-Кихота, с предельно рисковым вызовом выплеснул перед нынешним (во многом – молодым!) зрителем шокирующий набор красно-советского догмата. Догмата раскалено непререкаемого, тысячекратно облитого критическими помоями и высмеянного нашей либеральной «элитой».

 Но вот этот, ощетинившийся красными шипами, сгусток предвоенных страстей, рухнув на головы битком набитого зала, вызвал у него парадоксально ностальгическую сопричастность, теплейшее, на генетическом, национальном уровне, сопереживание.

Перед нами школяры предвоенного, 9-б класса. Железной, идейно-закалённой рукой им рулит Валендра – Валентина Андроновна Храмова (засл. арт. России Елена Лазарева). Типологический двойник этого персонажа – мать девятиклассницы Искры, бывший комиссар Гражданской войны Полякова (арт. Елена Ивашечкина). Обе до упора зашоренные апологетки Советской власти. Режиссура Гришко с научно-лабораторной точностью генерирует в артистах раскалённые постулаты и поведение предвоенного времени. Детей расфасовывают по категориям оценками за домашнее сочинение на тему «Кем я хочу стать?».

Валентина Андроновна: Хорошие сочинения Ландыс, Шефера и Александрова. Они хотят связать свою жизнь с авиацией, флотом и Советской армией. Паша Остапчук хочет стать танкистом. Он правильно пишет: мы не боимся врагов, ответим ударом на удар поджигателей войны и … разгромим их на их же территории. Молодцы, – «Отлично»!

Коваленко пишет: «Хочу быть портнихой как моя мама и шить красивые платья». Сергунова. Её мечта стать поваром. Ошибок нет. Оценки «три».

Александров: А почему тогда «три»?

Валентина Андроновна: Александров, ты летишь на луну и лети. Тема не раскрыта. И вообще! Те, кто мечтает стать поваром, портнихой или артисткой следует переписать свои сочинения!

У «Валендры» — стальная логика, она идейно впаяна в предвоенную ситуацию, с главной песней того времени: «Если завтра война, если завтра в поход…», впаяна безоглядно, с душком сексотного доносительства, начисто лишена сантиментов, заражена оголтелостью, не видящей дальше своего педагогического носа.

И эта директивно-слепая парадигма Валендры, клубящаяся на сцене, резонансно проникает в зрителя, пропитывает его сиюминутной проблематикой: а ныне как?!

Не тот ли зашоренный идиотизм «Валендр» в школьных программах? Тогда в предвоенное время, из них изгоняли Есенина за «упадничество, кабаки, тоску и уныние». Ныне куда более преступный акт: из программ начала ХХ1 века. тихой сапой изгнали практически весь цвет русской литературы: Куприна, Лескова, Пикуля, Достоевского, оскопили Л.Н.Толстого. И как «апофигей» происходящего – столь же иезуитская тактика отлучения детей от книжного чтива, замена его телефонными «тыкалками» в домашних заданиях.

Автоматически всплывают в памяти подобные «валендры» на новом реформаторском витке: оседлавшие 90-е годы ельцины, чубайсы, кохи, козыревы, силуановы, кудрины, гайдары, зациклены были не на революции, а на Его Препохабии Рынке, которому нужен брюхоногий потребитель. Педагогические программы Министерства образования 2000-х загоняли наших детей, внуков в так называемую «элиту»: юристов, менеджеров, финансистов. В итоге, в России века ХХI не оказалось ни портних, ни поварих, ни инженеров, токарей и слесарей. Зияли безлюдьем и разором отлучённые от финансирования и кадров индустриальные и швейные гиганты от Махачкалы до Владивостока, тысячи уникальных специалистов эмигрировали за рубеж, ржавели обездвижено комбайны и трактора. И эту рыночную чуму лишь сейчас начали лечить мучительными усилиями.

В полифоническую стихию спектакля ярчайшими мазками вписаны позитивные, исконно-русские характеры, которыми ныне возрождается Россия. Вальяжным, властным психологом приходит в школу новый директор Ромахин (арт. Виктор Мирный). Его беседы со школьниками проникнуты добросердечием, источают отцовскую заботу о классе. Он гасит, укрощает волюнтаристский навал Валендры. Его биография свинцово устойчива, обогащена многомудрым опытом Гражданской войны, где он командовал эскадроном. Он прощает гормональный максимализм подростков, понимает и даже поощряет бунтарские выплески за пределы школярской аскезы и чинопочитания, культивируя в детях любовь к песенной гармонии, ценность мужского начала в юноше.

В этом же ряду директор авиазавода Люберецкий (нар. арт. России Владимир Борисов) и его дочь Вика (арт. Лаура Керер). В сценической интерпретации Гришко это поистине советская элита, впитавшая в себя как дворянскую эстетику взаимоотношений, так и духовную русскую культуру Толстого, Тургенева, Чехова. Из этой генетической базы затем, в послевоенное время, прорастали в Советское бытие конструктор Королёв, солисты, корифеи балета Васильев и Лиепа, Игорь Моисеев, художники Глазунов и Шилов, учёные Капица и Алфёров, писатели Шолохов и Распутин.

В этой же шеренге равноправно высятся и воины — генерал Карбышев, полководцы Жуков, Василевский и их соратники по войне.

Можно сказать, что их сценическая родительница — мать Искры Поляковой. Она слеплена из идейно-советского теста, подобного Валендре. Но здесь коренное отличие двух «трубадурок социализма». Полякова — бывший комиссар Гражданской войны. От артистки, громыхающей по сцене сапогами, струится яростная эманация преданности идеалам Революции. Случайно став матерью своей Искры, она так и не вырвалась из комиссарского кокона, пожизненно впаяна в него, брезгливо отторгая быт, как нечто постылое и обременяющее.

Единственное, что ей сокрушительно и полностью удалось: выковать в дочери несгибаемую правдивость, честность, передать особенность своей дихотомии, признающей в жизни, в человечьих поступках два главных цвета – красный и белый. Но какой кипящей насыщенности эти цвета! Арестован директор авиазавода Люберецкий: повод для ареста чей-то донос – директор за миллион долларов продал врагам чертежи нового, секретного самолёта.

В кабинете директора школы Ромахина собирается семейная «партячейка»: трое друзей и соратников директора: здесь отец Артёма Шеффера (арт. Сергей Видрашку), Полякова и Ромахин. Гнетущая растерянность, замешанная на страхе — что делать? Ходатайствовать в защиту, просто ждать… или всё же написать в Кремль, о том, что мы верим Люберецкому, а обвинение — клевета?! Над всеми отточено, с зловещим блеском, нависла давно известная, Ежовская практика – ходатаев нередко заметали в «воронок» вслед за «врагом народа» в качестве пособников.

И здесь, в режиме предсмертного самоотречения, распрямляется стальная комиссарская пружина в душе Поляковой:

 — Право писать за Люберецкого есть только у меня. Я знала его по Гражданской войне, по работе здесь, в городе. Это факты, а не ваши эмоции. И письмо в Центральный комитет мною уже написано… а вам о нашем разговоре молчать!

Дочь Поляковой Искра (арт. Виолетта Шулакова) столь же решительна в своих поступках. Она восстаёт против сминающей воли Валендры и берёт шефство над Сашей Стамескиным (арт. Владимир Морякин) накануне его отчисления из школы. Стамескин талантливый авиамоделист и… двоечник, на которого заточила свой педагогический клык класс-руководитель. Искра не только вытягивает его в успевающие, но и вместе с подругой Зиной устраивает Стамескина на авиационный завод – еще до ареста его директора. Она же находит в себе мужество не отшатнуться от Вики. Дочери арестованного «врага народа» Люберецкого не место в комсомоле, если она не отречётся от отца — так считает Валендра, готовя в классе шельмующее комсомольское собрание. Но не успевает, Вика уходит из жизни, наглотавшись снотворного.

Режиссёр Гришко блистательно, психологически точно, накаляет стихию спектакля.

Напряжение повышается с каждой сценой, напряжение вместе с сопереживанием. Поначалу оно на стороне Стамескина – бедолаги из нищей семьи без отца. Но вот он, стараниями Искры, Зины (арт. Ольга Жукова) и Вики, устроен на авиазавод, на работу, о которой не смел и мечтать. И здесь вдруг срабатывает в его натуре некая гнильца гегемона с таящейся внутри хамельонной ментальностью, которая проросла и заклеймена пословицами русско-житейского бытия: «Из грязи – в князи» и «В семье не без урода». В Стамескине, обретшем теплейшее место под задом, лопается и разливается холодным прагматизмом трусливый нарывчик.

Он оттягивает со всей штрейхбрехерской страстью любимую Искру от квартиры Люберецкого после его ареста, шарахается от дочери «врага народа» Вики и не отваживается появиться даже на её похоронах. Из характеристики автора Бориса Васильева на Стамескина: у этого, с его гибкохребетной приспособляемостью, потом было всё в порядке – директор завода, кандидат, депутат и прочая, прочая.

И опять мощнейший выплеск в зал сценической аналогии с постреформенной реальностью России: не из этих ли стамескиных сформировалась затем стая «красных директоров» типа Самарского Швидака с хищным азартом ринувшихся в ваучерную стихию чубайсиады, стая, раздиравшая на куски и распихивающую по карманам советскую индустрию, стая, враждебно разделившая Россию на себя, любимых, жирно успешных — и совковое быдло, лохов, нищебродов?

…Заслуженная, хотя и во многом парадоксальная, итоговая реакция зрителя по окончанию спектакля – долгие овации вставшего, битком набитого зала, заполненного почти наполовину молодёжью: правнуки прекрасно разобрались и поняли психологию и страсти, главные ценности и трагедию своих прадедов.

И их овация – важнейшая оценка и Советского прошлого России и гражданской, нравственной позиции Самарского театра.

***

Особым, чёрно-контрастным сгустком вплавлен в репертуар спектакль по инсценировке Стивена Кинга «Побег из Шоушенка»: постановка бывшего граврежа театра, ушедшего из жизни Вячеслава Гвоздкова. Можно сказать, этот бережно сохранённый спектакль — реквием, поклон своему соратнику и коллеге.

Персонажи пьесы скотски жестоки, ощущение от их поведения, реплик, поступков на грани зрительского шока, ибо исхлёстанные, распятые, униженные тюремным режимом ЗЕКи с двумя-тремя пожизненными (!) сроками за убийства, во многом потеряли человеческую сущность, превратились в животных, со всеми их самцово-хищными рефлексами.

Блюдёт весь этот садистский режим нередко купаясь в нём, подпитываясь своей абсолютно палаческой властью, начальник тюрьмы Грегори Стаммас (арт. Фёдор Степаненко). Нельзя не отметить ярчайшую отшлифованность актёрской работы. По сцене движется лощёный, надменный сгусток самодовольной протоплазмы на двух ногах, налитый всклень величием, и ханжеской нерушимостью своей «божественной» миссии, то и дело цитирующий… Библию и взывающий к изречениям Христа. Его пожизненные подопечные в арестантских робах – пыль, грязь под его ногами, начальник стражи Хэдли (арт.Виталий Жигалин) – нередко впадающий в истерику, зверь.

Тюремный, смрадный быт, с жёстко разграниченной иерархией среди «сестёр» — так называются у главарей объекты их мужеложества. Издевательство над слабыми, сломавшимися. Драка между Рико (арт. Михаил Ворошилов) и Эрни (арт. Владимир Морякин) где один откусывает у другого ухо.

Главарь заключённых Богз (арт.Хамид Дышниев) – блюститель клановой расфасовки. Он же Король. Он же несменяемый «чемпион» шахматных баталий, выигрывать у которого можно с гарантией последующего увечья или избиения до полусмерти.

И вот в Шоушенке событие: прибытие новой партии заключённых.

Рёв, свист и гогот арестантского стада, распалённые пари и ставки, на того, кто сегодня «раньше всех обделается» под напором гей-насильников.

В эту азартно – вожделенную, стадную клоаку втиснут, выглядит психологически раздавленным финансист Энди (арт.Андрей Нецветаев) обвинённый в убийстве своей жены и его любовника, которое он не совершал.

С его появлением сценическое действие, до дна пропитанное черными миазмами изуверства, самым парадоксальным образом начинает вдруг высверкивать человечностью, диким и немыслимым здесь сочувствием ЗЕКА к своим, расплющенным режимом, сокамерникам. Излучатель сочувствия – Энди, будучи на свободе виртуозом финансовых операций, идет на смертельный для себя риск. Будучи на крыше, которую ЗЕКи вскрывают гудроном, Энди подслушивает разговора стражников — Хэдли с Энтвистом (арт. Иршат Байбиков) где Хэдли жалуется на мародёрский прессинг налоговиков. Энди – раб и ничтожество для Хэдли, задает главарю стражников дикий, преступный для своего рабского положения, вопрос:

— Вы верите своей жене?

Схваченный за горло и наклонённый над пропастью под крышей, он повторяет вопрос:

 — Вы доверите своей жене финансы вашего наследства?

Он, знаток налоговых законов, предлагает тюремному палачу способ сохранить его наследственные деньги без единого цента налоговых отчислений. А в оплату за это – всего-навсего по три банки пива на каждого из его «коллег» по заключению и двадцать минут отдыха.

Знаток чудовищной власти доллара в Американском обществе, будучи его укротителем и законодательным владыкой, вооружённый банковскими знанием, Энди вступает в смертельную схватку с хозяевами тюремного ада и акт за актом, шаг за шагом начинает её выигрывать: у начальника стражи Хэдли, у надзирателей, заполняя их налоговые декларации, у начальника тюрьмы Стаммаса и мэра (Засл.арт. России Юрий Машкин) скрывая их финансовые махинации от налоговой службы, параллельно собирая цифровую фактуру для наказания этих преступников.

Энди обретает в тюрьме особый статус, которым настырно, неукротимо подвергаясь издевательствам и избиениям, добывает блага и облегчение для заключённых: обширную, разнообразную библиотеку, небольшой оркестрик, свидания с родными и, как закономерное возмездие за унижения – физическую нейтрализацию тюремного «короля» Богза.

Режиссёр спектакля, создавая сценические вихри темных и белых страстей, ненавязчиво, мастерски подводит зрителя к катарсисному выводу: личность которую судьба волочит даже через круги ада, никогда не должна сдаваться, если она хочет оставаться личностью – это первое. И второе – в любой скотской сущности XOMO SAPIENS таится человеческое начало. Важно увидеть его, очистить от скверны и зверской коросты и извлечь наружу.

Здесь театр взмывает к библейским ценностям: «Избави нас от Лукавого, вводящего во искушение». Друг Энди Рэд (доставало), мощно и проникновенно сыгранный арт. Петром Жуйковым, способствовал побегу Энди из тюрьмы. В финале спектакля они заслуженно обретают после ада Шоушенка покой и достаток на воле – награду за человеческую, несгибаемую стойкость и дружбу.

Пропущенный через режиссёрский фильтр, где оседают грязь и садомазохизм сценических событий, зритель уходит из зала осветлённый и благодарный за стержневой лейтмотив спектакля: будь человеком, оставайся им в любых обстоятельствах.

***

Особой, надмирной концепцией насыщены спектакли В.В.Гришко «Лев зимой» по пьесе английского драматурга Джеймса Голдмена и романтическая комедия «Корсиканка» Иржи Губача. В сценической сердцевине постановок действуют король Англии Генрих II ( народный арт РФ, Лауреат Госпремии РФ Владимир Борисов) и бывший император Франции, Наполеон (Заслуженный арт.РФ, лауреат премии «Золотая маска» Владимир Гальченко) Наполеон в спектакле, проигравший сражения с Россией и Англией, сброшенный с императорских заоблачных высот в ничтожное забытие — заключенный острова Святой Елены.

Необходимо отметить присущие этим постановкам качества – раскалённый сплав масштабного режиссёрского психологизма, громыхающих раскатов геополитики и высочайшего актёрского мастерства.

Генрих II и его королевская семья заживо кипят в котле династических страстей, интриг и взаимной ненависти. Его Англия — владычица морей, покровитель пиратов, и кровавых разбоев за пределами своего хищного острова. Это та самая «Англичанка», которая гадит России вот уже триста лет. Это территориальный прародитель Черчилля, объявившего нам войну сразу после Великой Отечественной, и Маргарет Тэтчер, подстрекавшей своих сателлитов и Америку на холодную и горячую войны с Россией, определившая наш предел народонаселения в 35 миллионов и спустившая на Россию санкционных псов. Ныне это Тереза Мэй, сделавшая Англию убежищем для российского олигархического ворья и предателей от Березовского – до Скрипалей. И самый последний её статус: намокшая, с торчащей шерстью крыса по кличке «Брекзит», пытающаяся смыться с корабля ЕС, учуяв трещину в его днище.

Генрих II и его Англия в спектакле Гришко – психологический и геополитический рассол, где закономерно кристаллизовались правящие гомункулусы англо-саксонства. Самое примечательное: пьеса создана английским драматургом Джеймсом Голдменом, вывернувшим наизнанку истрическо нутро Англо-саксонства. Нравственное уродство здесь — та естественная, историческая среда, где формируются жизненные ценности, главная из которых «Убей его раньше, чем он предаст и убьёт тебя». Страсти тюрьмы Шоушенка – это детская возня в песочнице по сравнению с англо-саксонством.

Клубок династических интриг при дворе, пропитанный взаимной ненавистью, сплетается всё туже. В нём ошеломляюще чистый, чужеродный фрагмент: неистовая, последняя старческая любовь Генриха к французской принцессе Элис (арт. Екатерина Соловьёва). Элис – сестра Французского короля Филиппа, (арт. Владимир Морякин) прибывшего ко двору Генриха на Рождество. Эта любовь в Генрихе выше семейного разума, она вне династической целесообразности, буйно и отчаянно выламывается из Тронного Закона. Закон неумолимо предписывает Генриху выбрать наследника трона среди трёх своих сыновей от королевы Элиноры Эквитанской (нар. арт. РФ Жанна Романенко): старшего Ричарда (арт.Алексей Егоршин), среднего Джеффри (арт. Александр Герасимчев) и младшего Джона ( арт. Максим Горюшкин).

Здесь в этом дворцовом серпентарии все ненавидят друг друга: королева – своего венценосного супруга за преступную для короля любовь в Элис, за его бесчисленные случки до этого с сиятельными шлюхами, затащенными в королевскую постель; старший сын Ричард – принцессу Элис и своего отца за кошмарную перспективу появления от них наследника трона, по закону предназначенного Ричарду; средний сын Джеффери – старшего сына, которому достанется главный кус наследственного пирога. Младший сын ненавидит и среднего, и старшего, постоянно получая от последнего затрещины и тычки.

За всем эти отравленным клубком страстей с холодной брезгливостью наблюдает прибывший к Рождеству король Франции, династически озабоченный таранной целью: выдать свою сестру Элис за Генриха, додавить его до заключения брака и получить от них французского наследника на Английском троне.

Режиссура В.В.Гришко стратегически и психологически контрастно противопоставляет этим дворцовым миазмам единственно непорочный фрагмент. Элис — французский «цветок» невероятным образом взламывает мертвящую корку английского дворцового асфальта: она сохраняет свою невинную, женскую суть, любит Генриха и жаждет не трона, не династических раззолоченных преференций, а свою семью, своих детей.

Вторая историческая драма, поставленная В.В.Гришко – «Корсиканка». В первой – король Генрих, во второй – император Наполеон. В первой — династический монстр в расцвете своего могущества. Во второй — жалкий остаток, мыльный пузырь от былого императорского величия, разбитого сначала Россией, затем Англией. Ныне Наполеон сиятельный арестант, доживающий свои дни среди крыс, нищеты и чванливого скудоумия своих прислужников- генералов: Бертрана (арт. Фёдор Степаненко) и Гурго (арт. Пётр Жуйков). Оба бесподобны в своём индюшином фанфаронстве, обременены «генеральскими» заботами о принадлежности яиц, которые снесла курица, о консульском камзоле своего императора, который надо проветривать, о надменных капризах повара ( арт. Иршат Байбиков), об оккупации их территории крысами, о засаленном и тесном сюртуке императора.

Бертран по-генеральски решителен в сражении с этими противниками:

— Крыс мы выбросим. Сюртук распялим!

И вместе с напарником по военной баталии Гурго раздирают сюртук надвое.

Но вот в этот унизительно-нищий, засаленный быт самым нахальным образом врывается некая простушка Жозефина, названная так мамашей в честь былой императрицы Наполеона. Она прибыла, чтобы получить от Наполеона компенсацию за своего мужа, погибшего в сражении за императора – двадцать тысяч талеров. Которых у императора, владельца земель и замков, нет.

 Режиссёр Валерий Викторович Гришко буквально купается и купает зрителя в виртуозных шараханьях сценического сюжета, в искрящихся переплетениях ещё не утраченного императорского фанфаронства и народно-делового бытовизма, которым, как холодным душем, окатывает простушка былого императора.

Наполеон (жаждущий народной памяти о себе): Что нового в Париже?

Жозефина: Всё то же. Люди бранятся, воруют, предаются блуду. Как прежде.

И ещё одна спокойная зуботычина от народа, которым некогда повелевал император:

Наполеон: Я император Франции, король Италии, протектор Рейнского Союза, перед которым дрожала вся Европа! Который свергнул Папу одним махом!

Жозефина: А что мне досталось от вашей славы? Бедность, голод, холодная постель и четверо детей сирот!

Но первые, яростные стычки меж двумя главными персонажами, вспыхивают всё реже. В них упоительно прорывается теплейшая этническая, глубинно-народная родственность — оба корсиканцы и земляки, а детство и юность Наполеона из низов, в отличие от короля Генриха, и практически ничем не отличалась от скудно-детского бытия Жозефины.

И вот уже фееричный, искристый контакт, приязнь на грани обожания между двумя уроженцами Корсики, где есть любимейшая народна игра: кто скорчит самую смешную рожу. И Император с подданной простушкой корчат друг другу рожи и заливаются хохотом.

Оба неистово единодушны в оценках надзирателей и тюремных стражей- англичан – капитана Попплтона (арт. Андрей Нецветаев) и Губернатора острова (засл.арт. РФ Валентин Пономарёв). Оба – потомки тех самых английских королей генрихов.

 Корсиканский дуэт в едином этно-родственном порыве швыряют в них брезгливо- раскалённые словесные шмотки от непокорённой, несгибаемой, как Россия, Корсики:

— Фрочи! Рэккьёни! Педерасто!!!

Может именно поэтому в предтече Советской России- дворянстве издревле цвёл словесный роскошный цветок – французский язык, а во всемирно прославленной вокальной школе у Собинова, Шаляпина, Хворостовского незыблемой платформой покоилось итальянское «Бель-канто». Может поэтому камердинерами, гувернантами, учителями дворянских детей были не потомки английского Генриха, а разбитого нами наголову того самого Наполеона, который родом из корсиканского народа.

Могут быть спорными итоговые суждения о режиссуре В.В.Гришко. Но есть все основания утверждать – Валерий Викторович, используя полифонический, искромётный драматургический материал, выламывается из своей функционально- режиссёрской миссии при театре. Он поднимается в статус геополитика, формирующего в зрителе мировоззренческие, этнические ценности и отношение к континентальным «партнёрам», вековечно толпящимся у наших границ с мечом и огнём. Гришко использует театр, как мощный эмоциональный инструмент и формирует эти мировоззрения не холодным разумом, но, что гораздо эффективнее – горячим сердцем и эмоциями. Вероятно, поэтому изначально главный, первый удар в нашем искусстве при «Горбельциаде» пришёлся на театр – о чём шла речь в самом начале этих аналитических раздумий…

Возвращаясь к Самарскому театру Гришко, хочется высказать одно, концептуально-стратегическое пожелание: театр давно созрел для выхода на всероссийскую арену, ведомый столь блистательным главрежем, как Гришко. И абсолютно не имеет значение, согласен ли с этим утверждением СТД.

Самарский театр, несомненно, один из самых мощных лицедейских организмов на Российской периферии, насыщен полнокровной не только сценической жизнью, но и, благодаря директору театра Валерию Сергеевичу Мелешину, жизнью экономической. Практически все спектакли театра – аншлаговые, среди зрителя едва ли не большая половина – молодёжь… С небывалым размахом планируется театрально-сценическое будущее: уже готов грандиозный конструкторский замысел в чертежах: филиал новой театральной сцены в Струковском саду.

Здесь созвездие актёрских, любимых зрителем мастеров сцены: Владимир Борисов, Жанна Романенко, Владимир Гальченко, Юрий Машкин, Валентин Пономарёв, Владимир Сапрыкин, Владимир Сухов, Любовь Анциборова, Елена Лазарева, Виктор Мирный и многие другие.

Здесь блестяще организована околотеатральная атмосфера с заботой о зрителе: большинство городских маршрутов предоставляют автобусы к окончанию спектаклей.

Ныне театру под силу создание исторического, Российского полотна, где заживут мощной полнокровной жизнью не только генрихи и наполеоны, но, как стержень российского, славянского этноса 18-20 веков, исторические российские персонажи: Столыпин, Николай II, князь Горчаков, прарусская мать императора Николая II Мария Фёдоровна, министр земледелия во времена Столыпинской реформы Кривошеин и т.д. …

Хочется надеяться, что на судьбу театра, давно выломившегося из периферийного статуса, обратят самое пристальное внимание Министерство культуры РФ и комитет по культуре при президенте России – с предоставлением грантов на предстоящие сценографические полотна, для гастролей в столице и за рубежом.

Евгений Чебалин

Фото к статье: Сцена из спектакля «Побег из Шоушенка»

Все фото предоставлены театром