Гаррий Бонифатьевич вышел из подъезда и увидел за дворовым столом троих  относительно приличного вида граждан. Широко расставив локти и упрямо наклонив лобастые головы, они пожирали селёдку и, судя по их громкому урчанию, аппетитному чавканию и демонстративному иканию,  селёдка была весьма вкусной. Может, даже пряного посола.

— Позвольте вас спросить, — деликатно поинтересовался Гаррий Бонифатьевич. – Где вы покупали эту замечательную сельдь?

— А ты кто? – моментально насторожившись,  спросил один из троицы, невероятно худой брюнет в сдвинутом на правое ухо рваном картузе. Вероятно, он боялся сотрудников правоохранительных органов. А может, и не боялся. С таким картузом чего бояться? С таким картузом он сам себе отважный минцанер!

— Я – писатель! – со значением произнёс Гаррий Бонифатьевич и гордо выпрямился.

Увы, его гордое выпрямление не произвело на троицу никакого уважительного впечатления. Вероятно, они не уважали писателей. Вероятно, они считали, что их не за что уважать.

— А вон, – сказал другой пожиратель, юноша с весёлым бандитским взглядом,  и повёл головою назад.

— На помойке? – удивился Гаррий Бонифатьевич. Он ещё ни разу не  затаривался продуктами питания в таком экзотическом месте. Как же мы, писатели, далеки от народа, огорчённо подумал он. И окружающей нас суровой действительности. И она ещё отомстит нам своей (в смысле, нашей писательской) отчуждённостью от народных масс!

— Ага, – кивнул третий, который был  неопределённого пола, неопределённого вида и неопределённого голоса. Может, это была даже женщина. Или даже баба.

— Прошу извинить меня за нескромную  назойливость, но  позвольте задать вам ещё один вопрос, — продолжил Гаррий Бонфатьевич, пытаясь придать голосу интонацию совершеннейшей деликатности. – А как же сей изумительный продукт оказался в таком э-э-э-э… прозаическом месте?

— А из магазина, – охотно пояснил брюнет. Ему, похоже, понравилось, что Гаррий Бонифатьевич извинился. Похоже, перед ним ещё никто никогда не извинялся. Похоже, ему сразу били по морде. Без всяких извинений и прочих деликатностей. И вообще, без слов. Сразу кулаком. Или сразу двумя.

– Окончился срок просрачивания,  — пояснил брюнет и засунул в рот селёдочный хвост. — Вот и выкинули. Иди, выбирай, пока остальные жильцы не подоспели.

Гаррий Бонифатьевич согласно кивнул и, высоко поднимая худые коленки, побежал по направлению. Вскоре он действительно увидел кучу селёдок, призывно блестевшую на восходящем солнце.

Ну и что, что просрАченные, подумал хотя и  смущённо, но себе в оправдание Гаррий Бонифатьевич, и вытянул из кучи здоровенную рыбину. Эти-то жрут. В смысле, пожирают. А они, что ни говори, представители народа. Этих самых широких народных масс, от которых мы, писатели, непозволительно отдалились. И даже отчуждились. Отгородились глухим забором своего эгоистического «я». Эх, писатели, писатели! Возбудители  порока. Зачинатели мятежных начал. Всё бы вам витийствовать. Всё бы греметь во гневе. Мечты, фантазии! А селёдка – вот она. Совершенно реальна.  Совершенно осязаема. И если эти её пожирают, то значит, она вполне годится и для моего писательского употребления.

Он вернулся в квартиру, прошёл на кухню и быстро пожрал неожиданную добычу. Селёдка действительно была вкусна. Гаррий Бонифатьевич выглянул в окно, собираясь вернуться на помойку и набрать селёдок впрок. Но кучи уже не было видно из-за окружившей её массы копошащихся человеческих тел. Уже набежали, суки, огорчился Гаррий Бонифатьевич. Нет, что у нас за народ! Предел его народных мечтаний — затариться на халяву! Никакой прям совести! Никакого стыда! А ещё боремся за звание «дом образцового содержания»!

Гаррий Бонифатьевич ещё некоторое время поогорчался своей недальновидности, после чего сел за стол, и чувствуя небывалый прилив творческих сил, написал поэму «Всё достаётся людям». Поэма была благосклонно встречена местной, считавшей себя культурной, публикой, а в местной газете Гаррия Бонифатьевича даже сравнили с известным американским классиком Генри Уодсвортом Лонгфелло (почему именно с  Лонгфелло? За что с Лонгфелло? Накой с  Лонгфелло? С какого бодуна?). Это всё из-за селёдки, решил Гаррий Бонифатьевич. Она же рыба. А рыбное мясо содержит в себе значительное количество фосфора. Который оказывает благотворное воздействие на активность ума. В том числе, и лонгфеллиного.

С тех пор он каждый день как бы случайно посещал выше означенную уличную помойку, но больше магазин туда селёдок не выбрасывал. Вероятно, у новых партий пока что не закончился срок просрАчивания. А может, магазинные работники эти прострАченные селёдки сами стали употреблять. В том смысле,  в свою персональную пищу. Хотя они и не являлись работниками творческого труда. Зачем им ими являться? Главное, накой? Они же на окладе! Они – при исполнении!

Алексей Курганов