Дмитрий Абросимов проснулся утром от надоедливого верещания механического будильника. Он давно уже усвоил, что споры с будильником неуместны, и потому нехотя открыл глаза. Звонок становился тише и тише и, наконец, совсем смолк, а Дмитрий все лежал, погруженный в воспоминания

Когда-то при первом звуке будильника в этой квартире начиналась суматошная бурная жизнь. Дмитрий вскакивал и бежал в ванную. Пока он брился, жена начинала суетиться на кухне И вскоре оттуда уже доносился кофейный аромат. Потом они с женой принимались будить дочку. Это было нелегкое дело. Наташка отчаянно отбивалась и ныла, чтобы ей дали ещё немножечко, что ещё чуть-чуть, и она встанет сама. После завтрака Абросимов спешил в свой закрытый НИИ, где после окончания Бауманского училища работал на оборонку. По дороге он завозил дочку в школу, а жену — на конфетную фабрику, где она занимала должность начальника цеха. Все это было и казалось, так будет всегда.

А затем пришли иные времена. Подули новые ветры. Есть люди, которые любой встречный ветер способны сделать попутным. А вот Дмитрий, увы, не смог. Он не справился с бурным, изменившимся течением жизни и, уволенный по сокращению штатов, оказался на мели. Уже несколько лет Абросимов перебивался случайными мелкими заработками. Пришлось продать машину, а затем и дачу. А потом и жена от него ушла, заявив, что она хочет жить, а не существовать, и желает лучшей доли для своего ребёнка.

Прервав воспоминания, Дмитрий почувствовал, что его жизнь теряет смысл. Он был в отчаянии, а отчаянье – это капитуляция духа. Пересилив себя, он встал, умылся и почистил зубы наполовину облысевшей зубной щеткой. Пасты, конечно, не было. Такую роскошь Абросимов давно уже не мог себе позволить. Одноразовая бритва служила ему, по крайней мере, уже месяц. Бриться ей было мучительным делом, однако, Дмитрий проделал и это. Затем он открыл консервную банку килек в томате и съел содержимое банки, а остатки соуса подобрал последним куском хлеба и сжевал с особым наслаждением. Вчера был удачный день: за разгрузку машины с продовольствием Абросимов получил пять банок рыбных консервов, буханку хлеба и три пачки сигарет. Он закурил «Приму», горькую, как и мысли с утра.

Многие заливают горечь жизни вином. Наверное, таким живется легче. Но Дмитрий не пьет. Пробовал, но вовремя понял, что стакан — самый опасный водоем. Кроме того, головная боль по утрам была для него мучительнее беспросветности буден. Вот и живет он теперь трезвый и беспросветный. От такой жизни терпенье было на пределе. Но в глубине души Дмитрий был уверен, что поймать птицу счастья всё же можно. Нужно только поставить капкан терпения. И он терпел.

Абросимов вышел из квартиры, еще не зная, где и как он заработает на пропитание. И заработает ли? На двери у подъезда он увидел список злостных неплательщиков за квартиру. Его фамилия в нём первая: он начинается с «а». Дворовый песик Тузик, общий любимец, рад Дмитрию, приветствует его своим хвостом, ждет угощения, хотя по нему видно, что он не бедствует, доволен жизнью и радостен. Пока Дмитрий стоял у подъезда и выжидал удобного момента, чтобы без лишних глаз сорвать список неплательщиков, Тузик сбегал куда-то и положил к ногам Дмитрия хорошую косточку.

Абросимов не выдержал и впервые в жизни пнул ногой безвинное животное. Тузик отскочил, обиженно заскулив, а Дмитрий пошел прочь.

Неприятности всегда застают человека врасплох. Моментально промокли и замерзли ноги. Ботинки с виду неплохие, но у одного, считай, нет подошвы (лопнула от края до края). Когда стало невмоготу от холода, Дмитрий зашел на почту согреться. Вспомнил о том, что давным-давно не посылал переводов матери. Не успев осмотреться, неожиданно столкнулся со своей бывшей женой Татьяной и дочерью. Обе были ухожены и хорошо одеты. Когда взгляды отца и дочери встретились, она опустила глаза. Чувствовалось, что она дичится его, не знает, как себя с ним вести. Беседа была мимолетной, да как-то и не хотелось никаких разговоров. Абросимов сразу же прочёл в глазах Татьяны жалость, смешанную с досадой. По ее лицу пробежало легкое раздражение — и бывший муж, считая себя виноватым в том, что некстати попался на глаза, быстро распрощался.

Проводив взглядом удаляющуюся вместе с матерью дочь, Дмитрий не удержался и подошел к окну, чтобы еще раз взглянуть на нее. Наташка вымахала и уже выше матери. В модном ярком костюме она была похожа на некую экзотическую птицу.

«Красавицей будет», — с гордостью подумал Абросимов.

Татьяна с дочерью подошла к серебристому «Опелю». Мужская рука из салона предупредительно распахнула дверь. Взревел мотор, и бывшая семья Дмитрия умчалась в новую жизнь, в которой ему уже не было места.

Он примостился возле батареи отопления и прижался к ней. Вспомнил о своей свадьбе, о счастливых часах с женой, о рождении дочери, о ее первых шагах, о семейных торжествах, обо всей прошлой жизни. Потом Дмитрий стал мучительно размышлять, у кого можно было бы занять денег, чтобы послать матери (ей-то сейчас несладко при ее мизерной пенсии).

Однако те, у кого он мог бы занять, не унижаясь, сами сейчас за душой ничего не имели. А остальные просто не дадут. Не зря говорят: богатство не уменьшает жадность. Размышления над своей судьбой привели Абросимова к выводу, что судьба обжалованию не подлежит. Да, видимо, правильно говорят, что жизнь много обещает, но редко выполняет свои обещания.

На почте близился обеденный перерыв. Дмитрий вышел на улицу и направился в сторону главной городской площади. Там было много торговых точек, а значит, и больше шансов что-нибудь заработать.

«Может, сегодня снова повезет, — думал Абросимов. — Глядишь, всё и наладится…».

На площади царило всеобщее возбуждение, шел митинг по поводу предстоящей монетизации льгот. Возраст у большинства митингующих был почти такой же, как и у его матери. Пожилые люди с возмущенными и озабоченными лицами стояли, вооружившись щитами с плакатами. Надписи на плакатах гласили: «Верните наши льготы!», «Долой правительство национальной измены!», «Слуги народа! Помните о своих хозяевах». Люди тянули вверх свои щиты, поддерживали друг друга решительными возгласами. Старости в нищете никто из них не ожидал.

На краю площади шеренгой выстроились омоновцы, поигрывавшие дубинками и насмешливо наблюдающие за митингующими.

Еще дальше кучковалась группа крепких бритоголовых парней. Одни из них распивали пиво, другие размахивали щитами со свастикой и призывами «Бей жидов, спасай Россию».

Рядом с Дмитрием остановился высокий красивый старик, грудь которого украшало несколько рядов орденов и медалей. Дмитрий невольно засмотрелся на эти награды.

Заметив его взгляд, старик угрюмо бросил:

— Что смотришь, сынок? Вашему поколению это в диковинку? Мы пол- Европы от фашизма спасли, а вы что сделали! Допустили до власти эту нечисть. Союз развалили, все распродали, все изгадили. Какая страна была! И зачем я только дожил до такого позора? Сто раз ведь мог умереть и не видеть всего этого. Так ведь нет! Сколько друзей фронтовых ушло, а я все живу… Не повезло…

— Прости отец, — смущенно произнес Дмитрий.

— Бог простит…

Дмитрий выбрался из толпы и пошел к ларькам. Слова старика звучали в голове снова и снова. Конечно, от него, Дмитрия Абросимова, лично ничего не зависело. Он маленький человек. Но сколько таких маленьких людей по стране голосовали за Ельцина! А потом с молчаливой покорностью баранов следили, как ради власти и денег развязывают войну внутри собственной страны, как на глазах у всего мира расстреливают парламент и цинично объявляют это необходимым для демократии. И только когда под лавиной реформ были похоронены последние блага социализма, когда перемены коснулись каждого из молчаливого большинства, люди стали потихоньку прозревать. Только, видно, уже поздно.

Дмитрий подошел к продовольственным киоскам. Работы не было. Молоденькие девочки-продавщицы сидели напуганные, опасаясь возможных беспорядков. Можно было бы, конечно, закрыть ларьки, но хозяев продавщицы боялись ещё больше…

Обойдя все киоски, Дмитрий спустился в подземный переход, заполненный торговцами. Абросимов нисколько не удивился, когда увидел бывшего руководителя отдела своего НИИ, смущённо торгующего эротическими изданиями. Дмитрий уже давно ничему не удивлялся. Каждый выживает, как может. Вот этого мальчика со скрипкой, пытающегося привлечь внимание прохожих своей игрой, он видит здесь уже не первый раз. А вот стоит древний дед с прищуренными слезящимися глазами и продает медаль «За взятие Берлина». Да, каждый выживает, как может…

Неожиданно послышались крики, шум толпы. Мимо Дмитрия пробежало несколько человек. В тесном полутемном пространстве сразу стало тревожно, люди засуетились, заспешили к выходу.

«Наверно, разгоняют несанкционированный митинг», — подумал Абросимов и тут же увидел бегущих прямо на него омоновцев. Через несколько секунд он уже лежал на заплеванном полу, получив по плечу удар дубинкой.

Он выбрался из подземного перехода, прошел два квартала и увидел громадный щит, с которого крупными буквами кричала надпись: «Ведь вы этого достойны!». Рядом по дороге лихо проносились иномарки, в которых сидели довольные и сытые хозяева жизни, отгороженные от окружающего мира тонированными стеклами. Дмитрий, конечно, видел это ежедневно. Но сегодня он впервые смотрел на окружающую действительность с клокочущей внутри ненавистью. Ненависть имеет массу оттенков, но она лишена светлых тонов. Отвратительное настроение стало еще омерзительнее, плечо после встречи с омоновской дубинкой ныло, не переставая.

Решив попробовать вновь подработать на вчерашнем месте, Абросимов подошел к рыбному магазину. Во дворе увидел хозяина, подошел и, поздоровавшись, предложил свои услуги.

— Что, доходяга, жрать хочешь? – усмехнулся хозяин.

Он с минуту подумал, затем кивнул на стоящую рядом «Газель»:

— Повезло тебе. Вот, разгрузить надо.

Дмитрий направился к машине, а хозяин, глядя ему в спину, небрежно добавил:

— Разгрузишь за полчаса, дам стольник, не уложишься хоть на минуту, получишь полста. Все. Время пошло.

Абросимов, превозмогая боль в плече, полез в кузов «Газели» и вспомнил свою работу в НИИ, шефские поездки в колхоз на уборку лука и начальника отдела, в устах которого уже казались оскорблением слова: «Идите и начинайте, наконец, думать».

Уже начало темнеть, когда уставший и продрогший Абросимов неверной походкой подошел к своему дому. Лифт не работал, и до своей квартиры на двенадцатом этаже пришлось добираться пешком.

Войдя в квартиру и облегченно вздохнув, Дмитрий машинально щёлкнул выключателем, но сразу вспомнил, что за неуплату электричество отключили.

Дмитрий занервничал, но успокоил себя тем, что принес продукты, которые можно растянуть на два дня, и еще одну пачку «Примы». В полутьме он не спеша поужинал. Затем откинулся на диване и задумался.

Что же делать дальше? Абросимов зажег керосиновую лампу, в счастливой жизни купленную для волжских рыбалок, взял с полки томик Бунина. Книги оставались теперь для Дмитрия единственной отдушиной, в советские времена он составил неплохую домашнюю библиотеку. Перечитал «Темные аллеи». Вспомнил светлые минуты семейной жизни. Взял фотографию дочери. Минут пять просидел, вглядываясь в ее лицо и сравнивая с той, сегодняшней, почти девушкой. Покурил, подумал и принялся за «Митину любовь». Читал и переживал вместе с Митей. Дочитал последние строки: «нащупал холодный ком револьвера … и с радостью, с наслаждением выстрелил».

Абросимов отложил книгу в сторону. Машинально открыл пачку «Примы» и, лежа, закурил. Неожиданно стал задыхаться. Поднялся, распахнул окно. С улицы ворвался холодный воздух. Удушье прошло. Стал курить. Посмотрел сверху на город: масса машин, море огней. Докурив, проследил за красным огоньком брошенного окурка.

Поезд жизни Абросимова уже мчался на красный свет. От поступка до судьбы один шаг. Дмитрий залез на подоконник, постоял мгновение и сделал этот шаг. Он склонил голову перед смертью, но только в знак приветствия.

Валерий Румянцев