Отдав дань Антонио Грамши в предыдущей статье как «корректору» учения Карла Маркса, я, в силу тематической обусловленности и ограниченности рамок статьи, по сути, сделал лишь вступление к анализу творчества этой незаурядной личности. А личность Грамши и его творческое наследие нуждаются не просто в отдельном разговоре, но в самом уважительном отношении и углубленном исследовании.

Антонио Грамши родился в 1891 году на острове Сардиния. Однако его жизнь и деятельность были тесно связаны с Турином, крупнейшим промышленным центром Италии. Здесь он окончил университет, вступил в социалистическую партию и занялся журналистской деятельностью. Потом организовал фабрично-заводские советы и в 1921 году возглавил Итальянскую коммунистическую партию, а позже создал орган ИКП – ежедневную газету «L`Unita» («Единство»).

В 1922-1923 годах в качестве представителя Коминтерна Грамши работал в Москве и женился на Юлии Шухт (1896-1980),  дочери близкого друга семьи Ульяновых. О духовной близости Грамши с  Россией говорит и тот факт, что один из его внуков, тоже Антонио Грамши, ныне живёт и трудится в Москве. Возвратившись в Италию, Грамши активно включился в антифашистскую деятельность. В 1926 году он был арестован, затем приговорён к 20 годам тюрьмы. Вышел на свободу больным, «по амнистии», и в 1937 году скончался. В тюрьме упорно работал, оставив в наследие потомкам «Тюремные тетради».

Считая себя убеждённым марксистом и ленинцем, Антонио Грамши не был идейным ортодоксом и имел по всем социально-экономическим вопросам своё особое мнение. Он не критиковал утверждения своих именитых «оппонентов», а просто излагал собственные философские и социально-экономические взгляды. «Тюремные тетради» Грамши представляют собой не цельное учение, а настоящую россыпь самоценных идей, сохраняющих и поныне свою актуальность. Это были своего рода заметки на полях марксистско-ленинского учения, не отрицавшие само учение, но как бы уточнявшие и развивавшие его ключевые положения.

Таковыми у Грамши были не только упомянутые мной в предыдущей статье теория гегемонии и философия практики, но и целый ряд других, не менее значимых, идей. Возьмём для начала навязшую ныне в зубах идею тоталитаризма,  превращённую  либералами в жупел для  собственного самоутверждения и оправдания своего безволия и бездеятельности. Даже будучи жертвой фашизма, Антонио Грамши не испытывал ни злобы, ни чувства мести по отношению к диктатуре как таковой. Он подходил к анализу политических режимов исключительно «утилитарно», то есть сугубо реалистически, без иллюзий и личных пристрастий.

Политическая диктатура означала для Грамши ментальную инерцию и неспособность правящего класса заручиться поддержкой широких социальных групп. Он полагал неразумным и неоправданным стремление верхов навязать свою волю массам, не проводя реформ и не меняя социальных структур. Настаивая на обязательном осуществлении комплекса интеллектуальных и духовных преобразований, он видел в них не только возможность для преодоления издержек самого тоталитаризма, но и, по сути, тем самым предлагал универсальный практический выход из кризисной ситуации при любом политическом режиме. Думается, и нам ныне не помешали бы глубокие интеллектуальные и духовные преобразования.

Тот же метод применял Грамши и к анализу торжествующего ныне либерализма. Рассматривая либерализм в качестве антипода тоталитаризму, Грамши его главной ахиллесовой пятой считал то, что он заботится лишь о благе узких слоёв населения, полностью игнорируя интересы масс. Отсутствие охвата широких масс есть, по Грамши, «свидетельство узкопрактического характера философии свободы». Другой уязвимой чертой либерализма уже в области «чистой» экономической науки он считал отнесение всего, и вся к сфере товара. Даже любовь и природа, подчёркивал он, доводятся у либеральных экономистов до уровня «экономического понятия». Именно это духовное извращенчество либералов испытали мы на себе в России в полной мере.

Находя недостатки как в тоталитаризме, так и в либерализме, Грамши озабочивался не столько формами власти, сколько её существом и разумной функциональностью. Не отвергая классовой теории как таковой, Грамши, тем не менее, утверждал, что в реальности существуют правители и управляемые, руководители и руководимые. Это он называл «первичным фактом» в искусстве управления массами. Именно в этой области, считал Грамши, со всей очевидностью обнаруживаются ошибки, слабости и просчёты властителей. Провал политических действий, утверждал он, происходит большей частью потому, что «не пытаются избежать бесплодных жертв, играют чужими жизнями». Именно этот преступный цинизм наблюдаем мы сегодня не только в России, но и во всём мире.

В свете нынешних беспредметных споров вокруг проблемы государства подход Грамши к этому вопросу представляется весьма актуальным. Он отводил государству не просто важную роль, но видел в нём «упорядоченное общество», суверенное в своей функциональности. Утверждая, что классовое государство «не может быть» упорядоченным обществом, Грамши, по сути, настаивал на бесклассовом обществе и общенародном государстве. Проблему упорядоченности общества он полагал возможным решить с помощью «этического государства», являющегося противоположностью «государству-полицейскому». В основу деятельности этического государства должны лечь, по Грамши, в первую очередь воспитательные и моральные ценности. Нам тоже это было бы весьма кстати.

Акцентированный гуманистический фактор обусловливался у Грамши неоднородностью самого государства. Исходя из того, что государство «раздроблено» на разнополярные общественные слои и интеллигентские группы (и это мы наблюдаем сейчас не только в России), Грамши полагал, что политический режим не может не быть «гегемонией, облачённой в броню принуждения». Но это властное принуждение должно быть максимально смягчено преобразованием экономической структуры, а также активизацией «элементов надстройки» в плане разумного предвидения и борьбы за общенародные интересы.

К роли партий в функционировании этического государства Грамши относился с большой долей насторожённости. С одной стороны, партии, по его мнению, представляют «удобное средство» для подготовки кадров и выработки навыков руководства. Но, с другой стороны, всякая партия является выразителем интересов определённой социальной группы, что не может не настораживать. При наличии двухпартийной системы одна из партий, как правило, представляет, по Грамши, руководящую элиту, вторая же является массовой партией, в которой масса (подобно армии) должна следовать и доверять политическому центру. Что-то подобное мы наблюдаем сейчас в США и в России, в которых массы занимают мифами о наступлении легендарной эпохи, когда все бедствия будут разрешены сами собой.

Но ещё больше смущает Грамши наличие однопартийной системы в государстве. В таком случае не исключено появление у членов партии «партийной спеси», которая, по Грамши, не менее опасна, чем национальная спесь. Правящая партия берёт на себя функции защиты определённого узаконенного политического порядка. Эта «полицейская функция» партии прогрессивна только тогда, когда она направлена против реакционных сил, отрешённых от власти. Но она становится регрессивной, когда стремится подавить живые силы общества и сохранить уже превзойдённую ступень развития. Первое явление мы наблюдали в социалистическом обществе, а со вторым – сталкиваемся сейчас.

Газеты и журналы Грамши не рассматривал в качестве «третьей власти», коей тщатся представить себя современные СМИ. В них он видел преимущественно партийные органы, выполняющие в основном пропагандистские функции. В то же время в интересах этического государства он считал возможным и важным использование СМИ в просветительском направлении, учитывая их способность оказывать нравственное и культурное воздействие на массы. Тем не менее, специфической чертой СМИ он полагал утрату литературного вкуса и превращение языка в политический жаргон.

Весьма любопытен взгляд Грамши на парламентаризм. Будучи реалистом по складу своего ума, Грамши не мог не обратить внимание на то, что наличие парламента существенно замедляет техническую деятельность правительства. Этот факт рождает у Грамши опасение превращения представительного режима в препятствие для эффективного решения практических государственных задач. Не находя однозначного решения в этом вопросе, Грамши предлагает «подумать» над тем, нет ли возможности «по-иному» разрешить проблему парламентаризма и бюрократизма. Именно эту проблему, видимо, придётся решать властям России сразу после смены курса, покровительствующего буржуазно-лоббистскому парламентаризму.

Собственные раздумья по этому поводу вынуждают Грамши по-своему взглянуть на подвергаемый всеобщему порицанию цезаризм. Автократия, по его мнению, отражает катастрофическое равновесие борющихся сил, когда без великой личности никак не обойтись. Арбитраж «цезаря», по Грамши, вполне может оказаться прогрессивным, если он оказывает помощь силам развития. Но цезаризм лишается исторической оправданности, когда правящая личность поддерживает своим авторитетом реакционные силы, даже если это происходит не напрямую, а путём компромиссов. К сожалению, сегодняшний «арбитраж» властей в России больше напоминает именно вторую, внеисторическую, тенденцию.

В народе Грамши видел не безликую массу людей, а средоточие сущностных черт человека и эквивалент человечности. Отсюда повышенное внимание философа-практика к культурному моменту в деятельности властных структур. Смысл гегемонии он рассматривал как «педагогическое отношение» между учителем и учеником, в процессе которого происходит «обоюдное» обучение и воспитание. Природа человека представляет, по Грамши, «историю становления» индивидуума в рамках его земного существования. А потому человека следует понимать как «исторический блок» и «смесь» индивидуальных и субъективных элементов с массовыми и объективными. Этот акцент философа особенно важно иметь в виду сейчас, когда право отдельного человека вытесняет и подменяет собой права народа.

Исторический процесс Грамши представлял себе не как прямолинейное, так называемое «прогрессивное» развитие, а как сложное явление, в котором важную роль играют переходные периоды. Именно в этот весьма ответственный исторический момент государственные структуры, общество и народ «проверяются» на жизнестойкость и способность соответствовать вызовам времени. Только с новой моралью возникает, по Грамши, новое мировоззрение, а вместе они должны обеспечить переход от чисто экономического (или чувственно-эгоистического) момента к моменту этико-политическому, адекватному новому сознанию людей. Именно в этом и состоит, на мой взгляд, смысл духовного возрождения, в котором нуждается сейчас Россия.

В этот момент очень многое решает, по Грамши, субъективный фактор. Он предостерегал от вмешательства в этот исторически значимый процесс консервативно настроенных либеральных интеллигентов, ошибочно считающих себя судьями и посредниками в реальной политической борьбе. Другой помехой историческому развитию он считал прагматизм, присущий англосаксонским народам. Прагматисты, по его мнению, способствовали оправданию всех консервативных и реакционных движений в мире. В том и другом нельзя не согласиться ныне с Грамши. Гремучая смесь либерализма с прагматизмом породила в США взрывоопасную ситуацию, грозящую миру безумием и хаосом. То же самое мы наблюдаем в России. И не только в ней.

Деятельность нового интеллигента, по Грамши, должна заключаться в тесной связи с практической жизнью и в утверждении гуманистического мировоззрения. Сама по себе наука, по мнению Грамши, далеко не безобидна, так как способна рождать научные суеверия. По сути, это вера в некоего «технического» мессию, который установит на земле царство всеобщего счастья. Это абстрактная суеверная вера. Техника мышления, если она будет выработана, по убеждению Грамши, не создаст великих философов. Она лишь приведёт к утрате человеком вкуса к конкретному и нужному труду. Как здесь не провести аналогию с либеральными прожектами цифровизации, роботизации и искусственного интеллекта!!!

Параллельно с разработкой философии практики Грамши уделял повышенное внимание народному здравому смыслу. Будучи гегельянцем, Грамши не доверял здравому смыслу. Именуя его «обыденным сознанием», он видел в нём «нечто двусмысленное, противоречивое». Однако в то же время он вынужден был признать, что ментальность массы людей («многих») «жизненна». Придя к мысли, что «нельзя мыслить без большинства», Грамши объявляет свою философию «философией масс» и выражает надежду на то, что эта «новая философия» укоренится в сознании народа с той же живучестью, что и традиционные верования.

Смысл развития человечества Грамши видел в преодолении стадии «политического» (классового) общества и установлении общества «упорядоченного». Эту упорядоченность в обществе он связывал с поощрением и развитием «живых сил истории», стремящихся к выходу на «новую ступень» цивилизации. В государстве, адекватном упорядоченному обществу, Грамши отводил едва ли не самую главную роль школе (в широком понимании этого слова), «выполняющей позитивную воспитательную функцию». При этом он исходил из того, что любой исторический акт может быть совершён лишь «коллективным человеком».

Таковы основные мысли Антонио Грамши, изложенные им в «Тюремных тетрадях» в разной последовательности и в какой-то мере спонтанно. Тем не менее, они вполне отражают как существо его философии практики, так и её методологию. И не только отражают, но демонстрируют её жизненность и эффективность. Не следует забывать, что все эти мысли были сформулированы Грамши почти сто лет назад, в фашистских застенках, в полной изоляции от окружающего мира и в отрыве от нормальной жизни и вне практической деятельности. Но они читаются сейчас так, словно изложены нашим современником. Это свойство присуще «классикам», каковым, по сути, и является Антонио Грамши.

Метод трезвого взгляда на окружающий мир, явления реальной жизни и человеческий фактор позволил Антонио Грамши не только свободно и адекватно проникать в суть вещей, но и делать разумные выводы относительно внутренней динамики их развития и конечного результата общечеловеческой деятельности. В этом плане он оказался прозорливее Маркса и Ленина, не говоря уже об эгоистичных и дилетантски мыслящих корифеях практицизма и либерализма. Создаётся впечатление, что Грамши отправил из тюрьмы послание именно нам, людям советской эпохи, перекормленным затем ядовитыми «сладостями» европейского либерализма и «крепкими орешками» американского прагматизма.

Завет Антонио Грамши состоит в позитивном взгляде на историю развития человека и человечества, в принятии реального мира таким, какой он есть на самом деле, и в серьёзной, неустанной работе каждого на благо всех и, через это, на собственное благо. Его мысли о власти, государстве, народе, обществе, партиях, парламентаризме и так далее являются не догмой, а призывом думать, искать и находить правильные решения, адекватные реальной действительности. И, мне кажется, мы вполне могли бы взять этого недооценённого в нашей стране мыслителя не только в свои идейные попутчики, но и в поводыри, по крайней мере, на тот «переходный момент», который переживает сегодня Россия.

Александр Афанасьев

По теме:

Идейные истоки «левизны». Ленин и Грамши как корректоры учения Маркса