От этого поэта остались четыре строчки. Остались не только и не столько в литературе, как в истории всей страны!

Познакомились мы с Павлом Александровичем Арским в самом начале шестидесятых, мне было лет двадцать пять, ему – восьмой десяток, но это, как оказалось, нисколько не помешало общению. Особенно тесным оно было в период подготовки к Дню поэзии – ведь цензура была во всём…

В какой-то комнате ЦДЛ заседала целая комиссия, возглавлял её мрачный Ярослав Смеляков, а мы сидели вдоль стен… мы – это претенденты на выступления в День поэзии, кто – где: в книжных магазинах, на открытых площадках, в разных клубах и т.д.

Комиссия слушала, как очередной стихотворец читает, да и о чем, в первую очередь… Ну, за последнее можно было не волноваться – все знали: что пройдёт, что не пропустят… тут же решали: да-нет! А прошедших сито распределяли по бригадам и назначали бригадиров! Бригадиры были известными писателями, поэтами, выступающие – разными… и очень известными, и совсем новичками…

Вот в это время где-то ещё на подступах к этой комнате мы познакомились, как оказалось потом, попали в одну бригаду и выступали со сцены клуба МИИТ.

Павел Александрович ходил с палочкой, мне казался столетним стариком, раз он принимал участие в трёх революциях! Шутка сказать… и я знал, что это его строчки:

Царь испугался, издал манифест:

«Мёртвым свобода! Живых под арест!»

 Тюрьмы и пули

     Народу вернули…

Так над свободой поставили крест!

Это был пропуск старому «правдисту» с истинно пролетарским происхождением в издательства, газеты, даже на сцены театров… и он писал…

Никто, конечно, не знал подробно его биографии – так: пролетарский поэт, старый большевик, глашатай коммунистической партии и т.д.

Уже в ХХI веке появились воспоминания его внучки, и я хочу привести из них небольшой отрывок.

«Особенно меня интересовал отец моей бабушки, Анны Михайловны – Михаил Федорович Федин, служивший казначеем в Мраморном дворце у великого князя Константина Константиновича – внука императора Николая I, двоюродного дяди последнего российского императора Николая II, видного общественного и государственного деятеля, известного поэта К.Р. До революции Федины жили в Мраморном дворце, в Служебном доме. Бабушка иногда вспоминала о своей жизни во дворце (при этом, умоляя меня все держать в строгой тайне)… Весной 1918 г. по распоряжению советской власти и лично В.И. Ленина все обитатели Мраморного дворца – и хозяева (часть из них уже находилась в ссылке), и служащие вынуждены были покинуть его, а вскоре Михаил Федорович и его старший сын Федор были арестованы и расстреляны».

С такой родословной П. А. Арскому надо было особо стараться на ниве революционной поэзии, но всё же и ему пришлось на одно время сбежать от «красного террора» из Петрограда в провинцию, в частности в Псков, где у четы Арских были некоторые родственные связи. В вышеуказанных мемуарах это поясняется так:

«Из рассказов бабушки Анны Михайловны помню, что у них был родственник, кажется, ее дядя – крупный лесопромышленник, имевший владения в Псковской области. После революции он сгинул в ЧК. Были у них еще какие-то близкие родственницы: у одной муж служил в Белой армии, у другой – сын-юнкер участвовал в защите Зимнего дворца в памятную ночь 25 октября 1917 г… Из такой «неблагонадежной» семьи (как тогда говорили, «бывших») была моя бабушка Анна Михайловна, и, женившись на ней в самый разгар красного террора, дед рисковал не только карьерой, но и жизнью, впрочем, они оба ходили под дамокловым мечом. Думаю, дед специально написал пьесу «Конец Романовых», чтобы еще раз продемонстрировать новой власти свое негативное отношение к царской семье и старому режиму, и также не случайно они уезжают с глаз долой из Ленинграда на периферию – сначала в Псков, а потом в Харьков».

Эти отрывки я обнаружил благодаря интернету – на бумаге воспоминания, как я понимаю, не опубликованы…

Но ничего этого, конечно, я не знал, да уверен, что и писательские власти тоже…

Примерно в одно время у нас с Павлом Александровичем вышли книжки. У него в 1962 – «Годы грозовые» – тоненькая книжечка, но с красивым супером в издательстве «Советский писатель» – я только мечтал о такой, а у меня тоже тоненькая, без супера, но с рисунками, для детей – в издательстве «Малыш».

Мы обменялись книжками и автографами… выступили оба в клубе МИИТ на скандальном вечере, встречались несколько раз на литературных перепутьях…

Потом его через три года не стало…

Жалею, что не успел расспросить его о тех «грозовых», да с течением времени понял, что он ничего бы мне не рассказал… наверняка.

Оттепель кончилась… сусловщина ликовала… уже арестовали рукопись Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» и надвигались суды над Синявским и Даниэлем, Бродским, близилась Пражская весна…

Но этот пожилой человек наверняка радовался, что, несмотря ни на что, дожил до своих восьмидесяти, не был репрессирован, сохранил ясность ума и доброжелательное отношение к людям.

В конце своего автографа он написал чётким красивым почерком:

«Да здравствует жизнь! 9/I– 1964 г.»  

Михаил Садовский