1

Понимать язык волн, передавая его стихами стройными и ясными, есть дар провидца, чувствующего единство всего сущего:

Когда-нибудь и мы расскажем,
Как мы живем иным пейзажем,
Где море озаряет нас,
Где пишет на песке, как гений,
Волна следы своих волнений
И вдруг стирает, осердясь.

У Давида Самойлова было много поэтических козырей: но ясность и мелодичность были из основных: из тех, что не подвластны пыли времени, но имеют средство против его течения, ибо с годами стихи – лучшие стихи Самойлова – кажутся достигающими небесной глубины.

А «Пярнусские элегии», конечно, из лучших мелодий, исполненных на русском языке во второй половине двадцатого века.

Музыка должна лечить, или?..

Чет или нечет?
Вьюга ночная.
Музыка лечит.
Шуберт. Восьмая.

Правда ль, нелепый
Маленький Шуберт,
Музыка — лекарь?
Музыка губит.

Лаконизм афоризма, и поступь вечности – вот же она, завернувшись в плащ поэтической ткани, сходит в недра смысла… Но оборачивается он собственной противоположностью: ибо то, что должно лечить – губит.

Видимо, дело в мере вещей, в той пропорции, какую составляет музыка от реальности.

Заметим в скобках, что нынешняя реальность, настоянная на чрезмерном растворе денег, противоречит любой музыке.

…страшные «Плотники», некогда прозвучав, продолжают вибрировать в воздухе поэзии, и… жизни.

Или, если жить осталось три часа, говорить о чём бы то ни было бессмысленно.

Хотя… стоит именно говорить, если осталось три часа – и стихотворение дышит так, будто пронизано предсмертным откровением.

Военные, ставшие хрестоматийными, стихи Самойлова сильно пахнут порохом: чтобы почувствовали грядущие поколения цену страха и подвига.

Равно – пот солдатской работы: такой будничной, такой распластанной крестом.

Тайна слова и апрельский лес, точно обновлённый лад баллад и стихи  о поэтах – вращается цветная карусель стихов пёстрых и ясных, своеобычных и напитанных силой мысли.

Каждое – как капсула, заключающая в себе вещий янтарь маленького пророчество.

Чтобы в сумме состоялось одно, большое, под названием «творчество Давида Самойлова».

2

В поэме В. Незвала «Эдисон» сочетание противоположностей дано через яркий мистический строй, и начало её – с ночной прогулкой по Праге просвечено тою мерой реальности, которая и должна вести человека: от низин к высоте.

…ибо сначала мы видим разочарование игрока, затем – двоящаяся тень: не то его самого, не то фантома его фантазии, а потом уже в действие вступает сам Эдисон: через газету, где дано его изображение:

Было что-то в нём, что потрясает нас: 
Радость бытия и смелость без прикрас. 

Труда Давида Самойлова, как переводчика многообразны и разноплановы, но всегда он добивался необыкновенного сближения: тексты, переведённые им, жили на русской почве, как будто всегда произрастали именно на ней.

Брехт и Межелайтис, Антал Гидаш и Библ, Броневский и Норвид – просто перечисление переведённых им поэтов составляет блестящий свод мировой поэзии…

Монументальность, лепная сила и сталь полёта строк Межелайтиса перекликаются, как будто, с архитектурной мощью Броневского; а мистика Циприана Камиля Норвида наслаивается на прозаизацию поэтического дела, так славно и умело производимую им же.

Мудрый Руми – в исполнение Самойлова – проведёт нас лестницами притч, открывая скрытые механизмы мира; а фантасмагоричный и волшебный Галчинский рассыплет гирлянды драгоценных созвучий…

Поэтическое великолепие самого Давида Самойлова было продолжено в его поэтических переводах так пышно, что богатство кажется неисчерпаемым – и щедро раздарено оно, бери, пользуйся – читай, расти душою.

Александр Балтин