Его книги издаются в России, проза и поэзия публикуется в журналах России, США и в нескольких стран Европы. На литературных конкурсах и фестивалях его  произведения регулярно входят в число лауреатов. Еще в детстве ему сказали, что он станет писателем, но его первые книги вышли в свет только после шестидесяти лет. Тем не менее, писал он действительно с юности и продолжает это сегодня с не меньшей интенсивностью. Он смотрит на литературный процесс, участвуя в нем, но, всё же, как бы, со стороны. И потому взгляд этот более объективен и менее пристрастен. Он – писатель, а в прошлом инженер-электронщик Михаил Аранов. Он честно и откровенно говорит о литературе и о себе (и не только). Он вместе со всеми ищет ответы на традиционные вопросы, которые без устали ставит перед нами жизнь. И это любопытно, хотя бы потому, что можно сравнить его ответы со своими. И ещё раз задуматься, поразмышлять. И, может быть, взять в руки книгу, почитать. Какую книгу? И об этом поговорим тоже…

Из досье:

Родился в Ленинграде. Служил в армии, окончил Политехнический институт. Живет в Ганновере и Санкт-Петербурге. Публикуется в журналах России, Германии, Англии, США. Изданы несколько книг прозы и поэзии. Повесть «Вернутся ли голуби в ковчег» вошла в Лонг-лист «Русской премии» за 2013 год. Роман «Баржа смерти» выдвигался на конкурс «Большая книга-2018»  журналом «Дружба  народов». Рассказ «Провинциальные истории» – Шорт-лист «Конкурса рассказа имени В.Г. Короленко» за 2017 г. Среди последних публикаций – в журналах «Слово-Ворд», «Новый журнал», «Дружба народов»,  «Крещатик», «Дети Ра», «Зарубежные задворки», «Свой вариант», «Поэтоград», «Мастерская»…

 Колени тоже вдохновляли…

— «Поэтом можешь ты не быть…» А кем быть мечтал юный житель Ленинграда,  школьник, а потом студент технического ВУЗа? Неужели писательская стезя сразу ощущалась на проторенном пути к сияющим вершинам инженерной мысли?

 — Когда мне было два года, мамина сестра Лена говорила ей: «Посмотри, какие у него глаза. Он точно будет писателем». О том, что я стал им, Лена уже не узнала. Она  погибла во время блокады Ленинграда.

Моё «писательское мастерство» однажды заметила учительница литературы в восьмом классе. Она похвалила сочинение и сказала: «Миша, из тебя может выйти настоящий писатель». Там была строчка: «Усталые и довольные, мы возвращались из леса, таща корзины с грибами». «Очень точное слово «таща», — сказала  учительница. Я это запомнил. Лет с двадцати начал писать стихи. Ходил в литературные объединения. Руководителем одного из них была молодая симпатичная женщина. Она, вероятно, была либо наша ровесница, либо чуть постарше, а нам всем тогда было чуть больше двадцати лет. Руководительница ЛИТО обычно садилась на некотором возвышении, слегка поддёргивала юбку, оголив  ноги чуть выше колен.  В те годы советская  нравственность не допускала коротких юбок и брюк на женщинах в обтяжку. И потому зрелище было весьма возбуждающим. Мужская часть собрания больше смотрела на её коленки, чем слушала литературные нравоучения. Я обычно сидел в заднем ряду, не решаясь лезть со своими виршами. Но однажды осмелел, видно, колени поэтессы вдохновили. Когда она завершила вступительную речь, я начал читать стихи:

«Как любимой быть хочется женщине. Как горька по весне метель.
Каждой ночью, кому-то обещанной, необъятно пуста постель.
И над той окаянною бабой как куражится ночь опять.
Ах, как хочется быть слабой, чтоб потом зарыдать!»

Мне показалась, что литературная дама с интересом слушает, но вдруг выскочившая из ниоткуда девчонка сбила весь лирический настрой:

«Приходит муж,  я узнаю его по грустной роже.
— Поди-ка, друг, и вынеси помойное ведро».

Вся аудитория разразилась хохотом. Стоило только стихнуть веселью, как вскочил парень и голосом Левитана  продекламировал

«Наши танки идут по Праге, всю войну мы прошли в отваге.

Что затеял там этот Дубчек? Вот добрался до власти, субчик!»

То было время «Пражской  весны». И я понял, что лучше молча смотреть на коленки, чем читать такое, да ещё потом выслушивать пустые критические благоглупости (они хотят свою ученость показать). Ходить на литературные заседания я перестал…

А до этого была служба в армии. Мне достался стройбат со всеми своими военно-строительными прелестями. Вот строки из того, уже далекого  армейского прошлого.

«Уносят в ночь из-под вокзальных сводов свои заботы поезда.
И крик  «прощай», презревший дни и годы, рвёт тишину, как будто навсегда.
И снова ночь, не лечащая боли, бредёт по городу.  Часов  размерен стук.
И я хочу, как жаждет пленник воли,  прикосновения твоих горячих  рук…»      

Оклад хороший, но маленький

— Да, строки явно не о службе, но, видимо, об этом тоже думалось в казарме, когда каждый прожитый день приближал к «дембелю», главной цели бесконечных армейских будней. Как складывалась дальше судьба поэта и гражданина?

— После демобилизации житейские проблемы не отступили, просто поменяли вектор движения. Гражданская жизнь предполагала учёбу. Я выбрал вечерний Политехнический  институт. После армии туда принимали даже с тройками. Интересно, что срезался именно на литературе: неожиданно получил двойку по сочинению. Как потом выяснилось — сделал на одну ошибку больше нормы. Сам в это не поверил. Помощь пришла, откуда не ждали. В институте преподавал математику знакомый моей мамы. И он порадел «знакомому человечку». Ему удалось уговорить экзаменатора по русскому языку проверить сочинение ещё раз. И лишняя ошибка исчезла. Так что, не только знание – сила. Дружба тоже. А литература, вообще, как красота – страшная сила.

На старших курсах во мне прорезались какие-то неожиданные способности к электротехнике (факультет был электротехнический). Преподаватель выбрал меня для вычитки его учебника. И я обнаружил ошибку в схеме триггера. За что получил, не сдавая экзамена, пятёрку. Тему дипломного проекта помог выбрать начальник ОТК завода, где я в то время работал. То было электронное устройство для устаревшего, но всё ещё грозного  вида вооружения. После защиты диплома пришлось искать новую работу. В «почтовом ящике», где я тогда работал, (так называли тогда военные заводы) инженерная должность мне не светила. Старший военпред откровенно сказал: «Фамилия твоя подкачала». В те суровые времена с моей «биографией» шансы устроиться инженером  были только в какую-нибудь  шарашку. Приняли меня на работу в НИИ киноинженеров. Оклад был, как говорил Аркадий Райкин, хороший, но маленький — 100 рублей. Зато этот НИИ одним из первых приобрёл электронную вычислительную машину МИНСК-2, состоявшую из шести огромных шкафов. Меня тут же отправили на курсы повышения квалификации в Минск. И потом три года я занимался обслуживанием этой умной, но капризной машины. Так что, думать о писательском ремесле ни времени, ни сил не было.

«Инвалидов пятой графы» — не берём…

— Тем не менее, вероятно, и думалось, и писалось. И в кино инженерном НИИ, и потом. Кстати, где потом? И почему разошлись пути с кино инженерами?

— Тогда на многих предприятиях Ленинграда появились вычислительные машины. Но специалистов по их обслуживанию не было. А время и партия требовали догнать и перегнать Запад. Специалисты — эвмщики  были в цене. И, тем не менее, когда в НИИ появился новый начальник, первым делом он мне сказал, чтобы я опять искал новую работу. Он привёл своих людей. Поиски я начал с завода Свердлова, где отказали сразу. «Инвалидов пятой графы» (проверялась национальность родителей, по паспорту я  русский, поскольку мама русская.) они не брали. Следующим был другой военный завод. Там в отделе кадров начали знакомство не с анкеты, а с  «Трудовой книжки».

Запись, что я три года обслуживал машину «Минск-2», сделала своё дело. Я был  принят. Оказалось, что уже несколько лет на складе завода ожидает специалистов ЭВМ «Минск–22». Кадровик, оформляя документы, предложил мне познакомиться с моим будущим руководителем. Он представил меня невысокому, лысоватому гражданину, который назвался Аркадием Михайловичем. Позже я узнал, что при рождения он был Ароном Моисеевичем. Моя фамилия  его явно насторожила. И тут же заявил, что принять в отдел не может. Мол, все вакансии заняты. Как позже выяснилось, соврал. Просто испугался, чтобы не заподозрили в покровительстве «своих». Что поделаешь, это уродство было нормой жизни.  Но кадровик,  всё же, решил мои проблемы: «сверху» грозили карами за простой дорогушей техники. Так я стал работником военного завода. Оклады здесь были значительно выше, чем на обычных предприятиях. Вычислительная техника работала в три смены. Почти каждую ночь меня вызывали ремонтировать вышедшее из строя оборудование. На «Почтовом ящике» (позже он стал заводом «Россия») я проработал более двадцати лет. Сейчас на месте завода многоэтажное оранжевое здание «Бизнес-центра». Приоритеты у времени изменились.

Всему своё время

Уже живя в Германии, наводя порядок в своей  библиотеке, обнаружил фолиант в твёрдой обложке. Страницы были напечатаны на пишущей машинке. Вспомнил, как в семидесятом году собрал свои рукописные сочинения и пошёл в машбюро, что на Литейном проспекте Ленинграда. Там и отпечатали, и обложку сделали. Листая томик, с удивлением обнаружил, что те повести и рассказы сейчас опубликованы в достойных толстых журналах. Что ж, всему своё время.

Предлагать свои тексты в журналы я осмелился только в 2001 году, когда жил уже в Германии. Так что, писателем себя почувствовал уже на пенсии. Хотя, начал писать много лет назад. Память об этом подвигла меня написать повесть «Вернутся ли голуби в ковчег», которая вошла в лонг-лист «Русской  премии».

Верить в себя, невзирая ни на что…

— Какие  качества характера помогли преодолевать жизненные  преграды? Что, кроме таланта, надо иметь, чтобы невзирая  ни на что, добиваться поставленной цели?

— Ощущение литературного таланта — вещь весьма условная. По настоящему чувствуешь это, когда тебе несправедливо «дают по морде». Вот, к примеру, реакция питерского журнала на мою повесть: «Ой, надоели Вы со своими сочинениями про этих эмигрантов!» Хотя, именно эта  повесть была, как уже говорил, отмечена жюри «Русской  премии».  Надо верить в себя, невзирая ни на что. Но для проверки «литературного таланта» иметь определённую беспардонность, чтобы посылать тексты лично незнакомым, но известным литераторам. Результат — неприятные казусы. Вот послал я как-то текст романа известному российскому литератору. Получаю ответ: «Готов ознакомиться с произведением. 20 евро за страницу». В тексте 100 страниц. Цена возможной славы явно неподъёмная. Дорого, однако, стоит признание таланта! Позже главы этого романа были напечатаны в журналах «Дружба  народов» (Россия), «Слово-Ворд» (США), «Семь искусств» (Германия). Роман был издан в Петербурге. Хотя, судьба его, как и моя, оказалась нелёгкой. Главный редактор знаменитого «Нового журнала» (США)  Марина Адамович написала: «Прекрасный, яркий текст. Непременно напечатаем». Через пару недель получаю новое послание: «Вы в романе хвалите Марию Спиридонову. Но она принесла вреда России не меньше, чем большевики. Нет, печатать не будем». Бессмысленно была оправдываться, что восхищался Спиридоновой не автор, а герой романа, левый эсер. Однако, посланный в дальнейшем в «Новый журнал» рассказ Адамович тут же напечатала. Неожиданно тогда сказал свое «фе» главный редактор журнала «Литературный европеец» Владимир Батшев. Он доложил редакции «Нового журнала», что рассказ уже был напечатан у него (забыл добавить, что много, много лет назад, в доинтернетовскую эпоху). Высокие отношения! Но это – норма в творческой среде. Не зря же её называют террарием единомышленников, стаей товарищей или, ещё лучше, банкой с пауками… Не везде и не всегда так, но бывает…

— Что изменилось со сменой места жительства? Сложно  ли  адаптироваться  к литературной жизни  Германии? Где легче и дешевле издать книгу? В Германии или в России?

— В Петербурге последние двадцать лет, я был  полностью занят работой в Вычислительном центре. Так что, думать о писательской карьере времени не было. Но писал. Разумеется, в стол. В Германии впервые ощутил вкус литературной жизни. И, наконец, увидел свою прозу в серьезном журнале — «Зарубежных записках» (Германия). Благодаря доброму отзыву известного поэта Вадима Ковды меня стали печатать в «Литературном европейце», позже в журнале «Крещатик». Проявлял и самостоятельные решения: стихи опубликовали в «Невском  альманахе». Потом возникли литературные объединения, которыми руководили Иосиф Моков, Дмитрий Дадашидзе, Вадим Ковда. Появились литературные журналы Виталия Шнайдера, Евгении Шмурко. Жизнь стала похожа на череду бесконечных писательских будней и редких праздников (что в-целом, всё равно было похоже на праздник). Что касается издания книг, то, безусловно, сделать это проще и дешевле в России.

«Миттельфельд» — значит в центре событий

— Какие встречи и знакомства стали наиболее знаковыми? Какие события запомнились более всего?

— Главное, что случилось в моей литературной жизни — это литературное общество «Миттельфельд». Как писал поэт Юрий Кудлач в предисловии к сборнику стихов «Пространство вытеснения» (М Аранов. С. Викман, О. Кудрявцева, В Шнайдер .СПб, изд. «Супер»): «Миттельфельд» — это многозначное название точно определяет положение, чаяния и надежды участников объединения. В переводе «Миттельфельд» — это середина  поля. Ганновер находится в центре северной части Германии. И писатели, живущие в этом городе, оказались в середине здешней «русской литературы». Это определение, пожалуй, самое точное. Последние годы стали самыми  яркими в нашей писательской жизни. Были частые выступления в библиотеках и концертных залах. Нередко в сопровождении певцов и музыкантов. Они происходили как в Ганновере, так и в Берлине. А мои встречи с читателями были ещё и в Петербурге, на Васильевском острове в Музее-квартире семьи Бенуа. А также в  картинной галерее при Петербургской Капелле, в Выставочном зале Союза художников на улице Герцена. Что и говорить, каждая из этих встреч – момент счастья.

— Какие книги и журналы в последнее время привлекли  внимание? Может быть,  фильмы, телевизионные программы?

— Читаю нынче в основном литературные журналы: «Знамя», «Дружбу народов», «Новый журнал», «Слово-Ворд». Но прозу уровня Ю. Бондарева, В. Астафьева, Ю.Трифонова встречаю редко. Большинство фильмов на экране моего телевизора, настроенного на приём многих российских каналов, поражают, откровенно говоря, безвкусицей и примитивным  сюжетом.

— Что, на Ваш взгляд, происходит с литературным  процессом сегодня в России и Германии? Востребована ли серьёзная книга?

— Не думаю, что уровень литературы, по сравнению с прозой и поэзией второй половины прошлого века значительно снизился. Всё относительно. Есть яркие авторы, такие, к примеру, Л.Юзефович, Ю.Буйда, есть масса хороших писателей, но хвост птицы удачи ускользнул из их рук, они мало известны. Есть много молодых литераторов, известных в своей среде,  входящих в какие-то рейтинговые списки… Но это всё суета — сует. Хотя, может лет через сто народ российский оглянется и обнаружит в сегодняшних писателях нового Пушкина. Нам не дано предугадать, как наше слово отзовётся. Серьёзная книга востребована, только узким кругом читателей. Так было всегда. Но от этого не легче. В Германии молодёжь, знающая, кроме немецкого, русский язык, вообще книг не читает. Да и в нынешней России смартфон заменяет окно в книжный мир.

«Дом большой, народу много, а поговорить не с кем»…

— Но ведь издаются самые разные журналы, привлекают внимание литературные сайты и порталы, проводятся  фестивали (их очень много), вручаются литературные премии (их не меньше)… 

— Ещё раз вспомню Аркадия Райкина, чей персонаж говорил: «Дом большой, народу много, а поговорить не с кем». Примерно так же и с журналами.

Их (печатных изданий и электронных), вроде много (тираж, правда у всех небольшой и это примета времени), но все они похожи на клубы для «своих». И «чужие» там не ходят. А как стать своим – большой вопрос.  Некоторые «толстые» журналы не принимают произведения, присланные на электронный адрес. Почему? Иначе, как архаизмом это не назовёшь. Некоторые – принимают. Но ответа от них дождаться, практически, невозможно. Безусловно, это унизительная ситуация для авторов. По-моему, даже легче перенести отказ, чем это пренебрежительное молчание. Вспомните, что из журнальных публикаций последнее время было на слуху не только у друзей, родственников авторов, а также критиков-литературоведов? Что обсуждается «широкой читательской аудиторией»? То-то и оно… Трудно вспомнить. Дом большой…. Только читать нечего.

— А что писатель Аранов посоветует прочитать читателю Аранову из своего, сокровенного?

— Аранову советовать уже ничего не буду. Он уже всё прочитал и твердо уверен в том, что это хорошо. А вот незнакомому читателю «Х» наберусь смелости предложить почитать «Баржу смерти» или «Вернутся ли голуби в ковчег». По-моему, это интересные и увлекательные книги. По крайней мере, начало рецензии на роман «Баржа смерти» в какой-то мере мое мнение подтверждает:

Семейная сага… Вероятно, так можно охарактеризовать роман Михаила Аранова «Баржа смерти», в котором идёт речь об истории двух поколений семьи Григорьевых, ощутивших в своей судьбе весь ужас «мгновений роковых». Ими была богата первая половина двадцатого столетия, вместившая в себя кровопролитные войны и революции, годы разрухи и террора, печали, скорби и, в то же время, неистребимого энтузиазма и отчаянной веры в небывалое светлое будущее. Казалось бы, «дела давно минувших дней». Что нам до них. Но в том-то и дело, что дела эти, даже хорошо изученные (что вряд ли), продолжаются и сегодня, и каждый раз воспринимаются на собственной шкуре, как откровение неизведанное и незнакомое. И потому история людей и их взаимоотношений на фоне драматических событий, о которых ведет речь в своей книге автор, предстает, как увлекательный, трогательный, страшный, но притягательный рассказ (так и хочется сказать – триллер) о близком и родном. О жизни во всех её проявлениях, чаще грустных, но иногда и радостных.

Я пишу о том, что знаю, что пережил и прочувствовал, что изучил по документам и рассказам очевидцев. И стараюсь писать так, чтобы это увлекало, чтобы читатель становился как бы моим собеседником, чтобы ему хотелось узнать, что же там будет дальше, чем всё закончится, чтобы он это представлял в своей голове и был бы режиссером пока  ещё неснятого фильма, в котором все мы – главные персонажи.

… А похабщина – каждый день

 — Почему телевидение игнорирует литературу или, скорее литераторов? Или — скорее не так? Смотрите  ли немецкие литературные передачи (есть ли они вообще)?

— Российское телевидение в большинстве своем литературу не замечает. За исключением редких (и весьма качественных) программ и документальных фильмов на канале «Культура». Но этого очень мало. Главные каналы перемывают чужое грязное белье, обсуждают интимную жизнь певцов и актёров (и она зачастую вызывает просто отвращение). А ведь именно литература хоть изредка, но поднимает больные вопросы российского общества. Очень жаль, что эфир заполнен рекламой одних и тех же певцов, каких-то не смешных комедиантов и мелкой, позорной шелухой окружающей жизни. Телевидение незаметно превратилась в дешевый бульварный роман. Не хочу сказать, что в Германии дело обстоит намного лучше. Видимо, это общий тренд. Но, по крайней мере, о книжных новинках там говорят и на главных каналах, а программы, в которых нужно проявлять эрудицию, начитанность и получать за правильные ответы призы, идут намного чаще. Я, например, не могу понять, почему умная и интеллигентная программа «Что? Где? Когда?» идет лишь несколько раз в квартал. А какая-то примитив – каждый день и по несколько раз в день. Грустно.

— Почему  человечество не прислушивается к добрым  советам, не вчитывается в мудрые книги, не следует христианской морали, в конце  концов? Ведь слово, которое было вначале, учило добру и милосердию. Где оно?

— Спросите своих детей и внуков: читают ли они книги —  в большинстве своем ответ  очевиден. Конечно, нет. Следует ли человечество христианской морали? Католические храмы и православные церкви народ посещает. В том числе, и в Ганновере. Но Слово, учащее добру, звучащее  в церкви, начинает отзываться в сердцах человеческих, чаще всего, в период трагедий. В Ленинградскую блокаду женщины и мужчины погибали от голода, отдавая свой паёк детям. В период короновирусной пандемии молодые люди, не боясь заразиться смертельной болезнью,  разносили пожилым людям продукты  питания. Врачи,  постоянно рискуя, лечат больных вирусом. Так что чувство «ДОБРА»  и МИЛОСЕРДИЯ в людях не умерло. Слово Добро живо! Но пропагандировать его нужно активнее. И тут роль литературы – едва ли не главная.

Литература развивается, вопреки всем прогнозам…

— Кого из современных писателей Вы считаете наиболее интересным, значительным? Кто из литераторов, на Ваш взгляд, определяет уровень писательского мастерства, объединяет глубину мыслей и искренность чувств с читательской популярностью? Каких немецких писателей читаете, удалось ли с кем-то из них познакомиться, подружиться?

— Думаю, что средний уровень поэзии с течением времени колеблется не столь значительно, как, к примеру, погодные параметры. В русской поэзии сегодня живы и пишут Рейн, Чухонцев,  Кублановский, Мориц, Костров, Ряшенцев… Это мэтры, чья поэтическая репутация проверена временем. Но ярких поэтов среди нового поколения увидеть не удалось. Редко встретишь у нынешних авторов музыку и чувства, которые называются поэзией. Может, я ошибаюсь?  Вот русская проза, пожалуй, достаточно плодотворна. Я бы отметил таких писателей, как Алексей Иванов, Владимир Маканин, Юрий Буйда, Михаил Шишкин, Дина Рубина, Михаил Веллер, Алексей Слаповский, Захар Прилепин. Именно они, как мне кажется, сегодня определяют уровень писательского мастерства. Из немецких писателей, разумеется, запомнились мастера прошлого века. Это Томас Манн, Стефан Цвейг, Лион Фейхтвангер, Герман Гессе, Франц Кафка, Эрих-Мария Ремарк… Более молодые  Генрих Бёлль, Иоганнес Бехер… И ныне живущий Патрик Зюскинд.   Из современных немецких литераторов читал Бернхарда Шлинка, Арнольда Штадлера.. Но до знакомства дело не дошло. Потрясающий роман о войне написал живущий в Канаде выходец из России Джонатан Литтел. На мой взгляд, это проза уровня Льва Толстого. Так что, творческий процесс – бесконечен и непрерывен, и литература, невзирая ни на что, развивается, вопреки даже самым мрачным прогнозам.

— В заключение – традиционный вопрос о планах и перспективах… Что пожелаете читателям, коллегам?

— Планы, перспективы: писать прозу. В работе сейчас два романа — «Послевоенное детство — как это видится сегодня» и «Про солдата из стройбата».  Стихи в моём печальном возрасте  — только ирония  и печаль о том, несостоявшемся. Желаю всем, и читателям, и писателям, крепкого здоровья, без которого для человека всё меркнет, в том числе и литература. Писателям – вдохновения и удачи, чтобы плодотворно писалось, чтобы талантливые книги издавались, чтобы гонорары за них были, как в советские времена. А читателям – побольше таких книг, которые начинаешь читать, и всё на свете забываешь – так интересно. И чтобы всё это было на фоне мира и всеобщего процветания. Понимаю, что с таким пожеланием меня запишут в писатели-фантасты, но желаю от души.

Беседовал Владимир Спектор