Последнее время мне ничего не снится. Впечатления не проедают до костей. И вроде бы день один похож на другой, а на сердце хорошо. Не бывает серых будней, бывают вялые души. Но и это не навсегда. Все меняется в этом мире.

Сегодня проснулся с резкой болью в пояснице. Дождь шел всю ночь, возможно осенняя сырость и первые холода пробуждают больные суставы острее будильника. Половина седьмого утра для меня это позже обычного. Надо вставать и готовить лекарство. Иначе теплое пространство собственной квартиры превратится в клетку ноющей боли.

Добрался до кухни, заварил кофе, принял обезболивающие порошки, походил по комнате, понял, что утренняя прогулка необходима. Дождь? Ну и что? Главное, нет ветра, а есть черный груздь в канавке березняка. А еще — когда идешь пешком, боль отпускает быстрее. Проверено.

Кот вылез из-под дивана, сонно моргая и мяукая больше по привычке, подошел к миске и застыл, как сфинкс.

— Ну, что, брат, не беспокоила тебя ночью соседская кошка?

— Мрррр… мяу.

— Знаю, дружище, слышал, как ты всю ночь через туалетную вентиляцию с ней общался. Ничем не могу помочь. Она дама каких-то кровей. Выглядит, правда, Дуськой с обрезанными ушами. Но хозяйка утверждает, что ей нужен прыынц ее породы. Потерпи, братишка. На тебе куриную голову вместо брома.

— Мяу….мррррр.

Под смачный хруст котиного завтрака я собираюсь за грибами.

Вспомнил, что во время прошлого дождя вернулся домой с сырыми ногами, несмотря на резиновые сапоги. Значит, где-то в подошвах щель или дырка. Взял охотничий нож и срезал вельветовые верхушки со старых домашних тапок. Втиснул каучуковые подошвы в сапоги, попробовал влезть с шерстяными носками. Первая радость — все получилось.

Надел камуфляжный костюм, черную шапочку, сунул в карман серую капроновую авоську под грибы и пакет с косточками для трех бездомных собак, которые встречают паломников при входе на лесную тропинку. Собаки деревенские, но в ушах у них зеленые чипы, похожие на бельевые прищепки. Значит, они были отловлены и прошли стерилизацию. Но от этой процедуры сытость в желудках не прибавилась.

Собачки меня знают уж не первый год. Встречают, повиливая хвостами, ждут, когда я угощу каждую чем-нибудь вкусным.

Недавно меня окрикнула местная жительница, подслеповатая старушка Мария Ивановна в тот момент, когда я протягивал еду черной суке.

— Мужчина, а вы с какой целью, извиняюсь, кормите?

— С какой целью? — удивился я. — Разве не понятно?

— Аааа, ну, извините, — машет руками старушка. — Кто-то здешнего кобелька отравил. Кобелек хороший. Серый.

— Это не с отдавленной лапкой?

— Он самый.

— Жалко. Это был мой друг.

Я свернул на тропинку, ведущую в березняк, вспоминая желто-серую дворнягу. Любил я этого пса. Поражался его смирению и жизнелюбию. На моих глазах какой-то лихач отдавил кобельку заднюю лапку. Тот взвыл, поскулил немного и, прихрамывая, побежал за мной вдоль трассы. Вроде как соглашаясь, что сам виноват. Нечего было с лаем под колеса бросаться. Может быть, передо мной хотел пофорсить? Жалко пса.

В лесу на меня напала легкая эйфория от того, что я, больной человек, иду под дождем за грибами, радуюсь жизни, философствую, не валяюсь перед телевизором на диване. Не ропщу. И тут же осек себя. Чем тщеславлюсь? Боже мой. Грош цена подвигу, а все туда же. Стыдоба. Сбавил темп. Не торопись, дружище. Ноги натрешь, грибов не принесешь, вечером обезболивающие порошки перестанут действовать. Взвоешь. Нет, уж лучше сразу попридержать ход.

Около болота вспорхнула большая серая птица, похожая на журавля, сделала круг над озером, вернулась. Боже, какая красота!

Тишина. Дождь моросит. Я один. Спускаюсь в канавку — вот они, милые, черные блестящие шляпки. Не как у чистокровных господ. Пусть и недорога порода, да наша, русская.

Достаю нож, аккуратно срезаю грибы под шляпки. И думаю: «Не отдам своего кота на случку. Даже если соседка снизу умолять будет. Не отдам. Пусть прынца ждет».

Возвращаюсь назад той же дорогой. Настроение чудесное.

Черный груздь увесисто разместился в авоське. Килограмма два есть.

Приду домой, промою, как следует, замочу в рассоле. Обожаю этот гриб. Кота своего люблю. Природу, лес, тишину, людей простых. Собак беспородных. За смирение, жизнелюбие, преданность. А все эти прынцы кровей — да пошли они к заморскому бесу!

***

Утро.

Просыпаюсь от холода.

За окнами темно, промозгло. Шумит ветер и дождь. Деревья сопротивляются непогоде, но жизненные силы уже не те — слышно, как раскидистые гиганты скрипят болезненным нутром. Того и гляди, рухнут. Старость. Гибкости нет.

Домовые духи тоже старые, больные, спрятались ночью от непогоды в вентиляционные шахты подъезда. Охают и ухают, как старички-ревматики.

В квартире сквозит.

Такое чувство, будто весь мир изъеден изнутри букашками-древоточцами и скоро потеряет последние силы.

Красный аптечный пояс из собачьей шерсти, который я повязал с вечера, стягивает поясницу, но не согревает. Очередной обман. В аптеке много обманок. Не вводит в заблуждение лишь плацебо. Потому как погружение в иллюзию становится на время реальным. Так и живем — в мире иллюзий, обманов и самообманов. И принимаем это за самую натуральную реальность. Сдвиг по фазе? Возможно. При этом легко мышь принять за слона, а слона за мышь. Впрочем, какая мне разница? Я — часть этого абсурдного мира. Капельная клеточка разумного сопротивления. До каких пор биться? До гробовой доски. В этом мой оптимизм. Называю его апокалипсическим.

Итак, холод не иллюзия, ветер за окном тоже. Разъедающие дух насекомые — не обман, они невидимы глазу. Их можно представить, пофантазировать на тему всемирного угасания, но избавиться от присутствия нельзя. Необходимо с ними бороться. Прежде всего, внутри себя.

Кот, который просыпается за мгновение до меня, тоже не иллюзия. Не знаю, какими способностями он угадывает секунду, когда разлипаются после сна мои веки, но первый зрительный образ утра — это лохматая черная мордочка моего питомца.

Тихон уже готов к принятию завтрака. Сверлит меня гипнотическим взглядом. Зевает.

Вытаскиваю руку из-под пухового одеяла и ласкаю кота. В ответ начинает тарахтеть живой пропеллер. Тррррррррр… ррррррр… рррррррр…

Отопление еще не включили. Обещают десятого октября, а сегодня пятое — время, когда подгнивающая канавка березняка выдает последний слой плотных зеленовато-серых груздей, похожих на земляных черепах.

Я грибник необычный. Не всегда мои утренние прогулки в лес — это охотничьи вылазки за добычей. Скорее, я грибник настроения. Сейчас поясню. Мне не столь важно, в каком количестве я принесу плоды природы. Гораздо значительнее — настроение, которое сформируется во время движения в лес и обратно. Настроение на весь день. Это важно. Не бросаться впопыхах в начало суток, отдавая таинство духа на откуп страстей. Когда утро начинается с чувства нервной торопливости, ничего доброго днем не жди. Любой сосед в публичном пространстве может вывести из себя. Мышь покажется слоном. А настоящего слона не приметишь. Публичное пространство — это множество нервных клеточек. Задень одну из них, получишь стократную отдачу. Нужно либо не задевать, либо настроить себя на стойкую радость.

Что это такое? Это нечто похожее на психический бронежилет. Создает ощущение комфорта и защищает от проникновения вирусов раздражительности. И заземляет ток отрицательной энергии соседних клеток. К сожалению, купить его в аптеке или магазине невозможно. Люди, плотно сидящие на плацебо, иногда обманываются и принимают за бронежилет горсть успокоительных таблеток или пузырек полулитровой жидкости. Но это не так.

Заставил себя вылезти из-под одеяла и бегом на кухню. Горячие порошки обезболивающего лекарства приведут в порядок озябшее тело. Потом крепкий чай с сухариками. Состояние тела — это нулевая точка в системе координат: вертикаль-горизонталь. Необходимо выползти из этой нулевой точки в «плюс». Если в «минус», вектор не выстроишь. Итак, я в плюсе и жду «вылома», боли наизнанку. Кровь уже не согревает. Нужны помощники. Вылом начинается исподволь, медленно и приятно. Тело из минусов плавно уходит в плюс. Хорошо. Теперь главное — не раскиснуть в этом «хорошо». Человеку много не надо. Ускользнула боль, заглянуло в гости тепло, и ты уже в радости. Но я не обольщаюсь. Мне необходимо выстроить два положительных вектора. На день и на вечность. Вот так! Ни больше, ни меньше. Считайте меня психом, но жить по-другому не могу. Не имею права, ибо я человек, а не обезьяна с интеллектом философа.

Надел теплые прорезиненные штаны на подтяжках, нейлоновую куртку с капюшоном, сапоги и отправился в лес по привычной для меня дороге.

Дождь бьет в лицо, точно намеренно угадывая незащищенную зону. Крупные капли сыплются наискось. Не укрыться. До березняка час ходьбы. Затем сползаешь в канавку с гнилой листвой и взглядом отыскиваешь маленькие холмики со щетинками травы на шапках. Присядешь рядом, проведешь рукой, словно кота по голове гладишь. Вылезают кружевные желто-зеленые крепыши.

За полчаса до улицы твердо решил, что главное — это прогулка, а не грибы. И не обманулся. Холмики оказались пустышками, а до меня кто-то прочесал всю канавку как гребнем. Я слышал, что среди местных жителей объявился грибник с натасканной на грузди и трюфеля собакой. Очевидно, от ее лап остались следы по всему периметру. Грибов нет, но это для меня совсем не «минус» настроения. Это плюс к плюсу.

Возвращаюсь назад пустой. Нет, пустой — дурацкое слово. И совсем не то, что может выразить мое настроение.

Во время прогулки мысли аккумулируются. Хорошие, светлые, крепкие, как грибы, собираю в мысленную корзинку. Гнилые, подорванные невидимыми насекомыми отбрасываю в сторону. Вектор настроения сформирован. День начался.

***

Середина октября. На почве заморозки. Днем все отогревается высоким белым солнцем, однако грибов в лесу нет.

Но я продолжаю каждое утро ходить по привычному для меня маршруту. Три километра через поле в деревню, а там тропинкой в лес. По дороге непременное кормление собачек. И нырок в тишину чистого высокого пространства. Под ногами трава с проседью, изо рта пар, лужи с тонкими льдинками, похожими на стекло. Все сверкает, мухоморы как на параде — красивые, крепкие, красные, точно пожарные сторожевики. Прогулка по лесу — это как ритуал. Привычка к тишине внешней и внутренней.

В доме включено отопление, поэтому мне просыпаться легко. А коту трудно. Лежит в уголке прихожей, обняв лапами осеннюю обувь. Может проспать весь день. Недавно на улице видел маленького черного котенка, который самозабвенно лизал на асфальте масляные пятна от машин. Кот-токсикоман. Бегемот дал бы ему фору. Керосин, батенька, можно потреблять внутрь большими объемами. Ох уж, эти коты. Недавно за Тишкой заметил некоторые склонности к наркомании. Валериана ему не нужна. Мой кот обожает хлорку. Если в подъезде учиняют генеральную уборку, благородство Тихона распадается на молекулы, и новообращенного токсикомана от двери не оторвать. Закатывает глаза, валяется, издает гортанные звуки.

Коты не виноваты. Все от людей. Только в еде Тихон разборчив. Запахи наслаждения — одно, еда — другое. Природа объединяет здоровые силы в гармонию.

Наверное, поэтому я особенно люблю эти бодрящие прогулки в лес. Естество природы сопротивляется человеческим извращениям. И будет сопротивляться всегда, пока не минует точка невозврата.

Мимо домика с красным забором пройти в лес невозможно. Домик расположен на повороте из деревни в лесной массив. Тут еще и болота рядом и озеро, но главное — березняк с плодовитой канавкой. Чуть дальше ельник.

Изба обнесена жестяным забором-гармошкой ярко красного цвета, фасад сверкает облицовочным пластиком, крыльцо старое, покосившееся. Рядом с домом валяется огромный камень и разбитый шлагбаум — все, что осталось от самочинных попыток Федора Ивановича перегородить въезд в лесной массив. Ничего у старика не получилось. Два года назад он умер от сердечного приступа.

Много лет я хожу по этой дороге в лес. Был знаком с хозяином дома. Суетливый, ворчливый, все время в делах. То привезет откуда-то машину камней — перегородить тропинку, то вывалит у дома гору деревянного мусора под дрова. А перед смертью заказал кран и выставил вместо разбитого шлагбаума серый валун с надписью: «Въезд на машинах в лес запрещен». Не прошло и недели — камень свалили на обочину, и машины как проезжали к озеру, так и проезжают. А Иванович здоровье подорвал. Умер от инфаркта прямо на своем участке во время прополки травы. Нагнулся, поклонился земле и умер. Так бывает. Без долгого лежания в больницах. Оторвался тромб и заткнул русло, по которому кровь текла к сердцу. Поставил себе заграждающий «валун». Есть, очевидно, какая-то невидимая связь между предметом сильных переживаний и образом смерти. Об этом может рассказать любой доктор. А в древней книжечке написано: «Сокровище ваше там, где сердце ваше». Каково? Прилепился человек сердцем своим к идее установки камня и получил отдачу. Лучше и полезнее привязываться душой к вещам нетленным. И здоровье сохранится подольше. А ведь, хороший был человек. Добрый. Бывало, встретит меня с корзиной по пути в лес и разъяснит, где лучше искать белые, подберезовики, подосиновики. Про канавку с груздями тоже он подсказал. Жалко старика. Земля ему пухом.

После него остался дом, две собаки, рыжая кошка, камень на обочине, разрушенный шлагбаум, огород и парализованная жена. В прошлом году с ней случился инсульт. Одной тяжело управляться, детей нет.

Теперь Марфа Игнатьевна встречает меня молча. Раньше улыбалась, стоя на крыльце, и произносила вслед одно слово: «Поперешный». На старушечьем языке это означало, что я не деревенский, не практичный, не жизнеспособный.

Я рассмеялся от души, когда услышал это определение человека — поперечный. Надо же! Подумал, что выражение меткое, потому что, по сути, все люди немного поперечные, гордые то есть. И жизнь выравнивает каждого по-своему. Кому-то болезнь посылает, кого-то как молотом по наковальне. Удар и сосудик лопается.

Прохожу мимо дома Федора Ивановича и вижу в окне лицо Марфы Игнатьевны. Лицо без выражения, лицо-маска. Висит точно китайский фонарик на окне. Только глаза живые, силятся что-то сказать.

Знаю, мать, что сказать хочешь. Поперечный я. Сильно поперечный. Бьет меня жизнь, гнет, а я поддаюсь плохо. Упрямый я. Поперечный и упрямый. Ну, так что ж? Дуги гнут с терпением, а не вдруг. Когда-нибудь и я стану продольным и смиренным.

И я улыбаюсь. Хорошо мне. До каких пор биться? До гробовой доски.

***

— А что же ты будешь делать зимой? — спрашивает жена, наблюдая с улыбкой, как я собираюсь за грибами в ноябре. — Скоро дорогу всю снегом занесет.

Очевидно, она не поняла до конца, что мои путешествия в лес никак не связаны с грибами.

— За грибами пойду, — отвечаю я. — Под снегом замороженные белые принесу. Видишь, как удобно? И холодильник не нужен.

— Да. И собачек не забудь покормить.

— Спасибо.

Праздник Покрова давно позади, а снега нет. Осень растянулась во времени. Все сдвигается в мировом порядке, в том числе календарь. А я все равно собираюсь и иду. И буду это делать до тех пор, пока ноги ходят и душа живет.

Юрий Меркеев