Марселина Деборд-Вальмор. Та, о которой вдохновенно писала Марина Цветаева. Что я знаю о ней?

Дочь французского художника геральдиста Феликса Деборда и провинциальной актрисы, Мари – Катрин Люкас. Родилась в городе Дуэ, в многодетной семье. Сейчас её имя носит одна из улиц красивого, старинного городка.

В годы французской революции и якобинского террора её отец разорился и с трудом мог содержать семью. Музыкальный, певческий, артистический и художественный талант Марселины нередко помогал семье в этом, она вместе с матерью — актрисой выступала и пела на улицах, разыгрывала пьески, скетчи, сценки, сама сочиняя себе в них роли.

Именно она, маленькая, нежно — кудрая пылкая и восторженная мечтательница Марселина, отчаянно уговорила мать, актрису и танцовщицу, добраться до Гваделупы, где жил их родственник, богатый дядюшка плантатор, на помощь которого или наследство они имели право рассчитывать. Они с трудом собирают необходимую сумму для сорокадневного опасного путешествия по океану, но едва прибыв в Гваделупу узнают о том, что Остров уже не под властью французов: поднято восстание рабов. На восставшем, пылающем от пожаров острове, к тому же начинается большое землетрясение. Матушка Марселины Катрин Деборд умирает в первые же дни их пребывания на Гваделупе от жёлтой лихорадки, не выдержав перемены климата и ужасов путешествия. Марселина остается на незнакомом острове одна, пытается разыскать дядю — плантатора, но узнает, что он убит рабами, имение и плантация сожжены.

Марселина самостоятельно отправляется в резиденцию губернатора, умоляя отправить её на родину и снова отправляется в сорокадневную одиссею, на родину, на континент, едва не пережив в пути кораблекрушения, изнасилования, увидев своими глазами бунт матросов.

Чтобы не умереть с голоду талантливая девочка выступает на театральных подмостках в Лилле и Руане, со своими самобытными песенками и танцами, уже с пятнадцати с небольшим лет став профессиональной актрисой. Часто в её поддержку актёры труппы дают благотворительные сборы.

Вернувшись на континент, на родину, Марселина своею игрой покоряет сцены многих театров: «Опера комик» (Париж) «Театр де ла Монне (Брюссель).

Обладая от природы нежным, высоким сопрано, она с большим успехом пела арию Розины в «Севильском цирюльнике « Россини, чаруя зрителей еще и неподдельным и искренним огнем игры чувств и страстей влюбленного, юного и чистого сердца.

Ею был увлечён всерьез композитор и дирижер Гретри, он же способствовал её переезду в столицу, но она сама смотрела влюбленными глазами лишь на одного человека: Анри Латуша, актёра и поэта, канувшего бы безвестно в лету времени, если бы Марселина позже не обессмертила пылкого возлюбленного в своих стихах и романсах под именем «Оливье» . Именно ему она посвятит вот эти строки, которые неуловимо напоминают нам знакомые с детства мотивы пушкинского письма Татьяны в «Евгении Онегине»:

Была твоею я, ещё тебя не зная.

Тебе посвящена вся жизнь моя с рожденья.

Тебя не знала я, но, имя услыхав

твоё, я замерла в негаданном волненье.

Восхищена, безгласна, не дыша,

впервые слышу зов, но отвечать не смею.

Она твоя, она слилась с твоею,

тобою пробуждённая душа.

О разум, помоги от глаз его укрыться…

Напрасно повернуть судьбу хотела вспять,

спасаясь от тебя, самой себя бежать…

Роман между двумя молодыми людьми был столь пылким, что вскоре у актрисы родилась дочь Мари – Эжени, которую Марселина воспитывала уже одна, и которую потеряла в пятилетнем возрасте. Девочка умерла от дифтерита и недоедания. На свои скудные гонорары актрисы Марселине, кроме родного дитяти приходилось кормить еще и двоих сестёр. Она мыла полы, стирала белье, переписывала набело роли, давала уроки музыки. Часто, после оваций зрителей, шла домой голодная, но никому об этом не говорила.

Предательство и бегство Анри Латуша сокрушительно повлияло на все мировоззрение Марселины Деборд-Вальмор. Несчастливая личная жизнь и крик истерзанной потерями и сомнениями души, стали подспудной основой всей её любовной лирики, которая до сих пор считается вершиной не только романтической поэзии Франции, но и первым, неосознанным порывом поэтессы к новым лирическим формам и ритмам.

«Она пела, как поет птица» — писал о ней самый взыскательный и изысканный критик Франции Сент — Бёв. Естественно, непринужденно, без стеснения. Но при этом, первой из поэтов использовала при сочинении строфы одиннадцатисложный размер, сочиняя свои романсы и элегии, как изящные, одухотворенные и искренние баллады похожие на бесхитростные народные песни, которые она так любила напевать за шитьем или стиркой!.. Её особый голос, как поэта» ( Поль Верлен) исподволь пробивался и прорывался всюду.

В одном из своих многочисленных писем к Латушу — уцелело лишь два отрывка – рукою Марселины написано:

«Люби меня, дружок, ответь моему сердцу; о, я умоляю тебя, люби меня крепко! Это всё равно, как если бы я тебе сказала: подари мне жизнь. Твоя любовь — ещё больше для меня, Оливье, мой Оливье! Ты не знаешь, до какой степени ты можешь сделать меня счастливой или несчастной».

Он не отвечал ей никогда, скрылся в Италии, хотел порвать обременительную связь, а она все продолжала на что то надеяться и писать строки, в которых пронзительно сквозило отчаяние и сияла надежда:

Так значит, не затем, чтоб ждать с тоскою страстной,

я эти знойные опять встречаю дни?

И прежнюю любовь мне не вернут они?

И голос милого, пленительный и властный,

мне только грёзою мерещится напрасной?

Всё кончено. Всё то, чем был мне дорог свет.

Какой пустынный мир! Куда все люди скрылись?

Не слышно времени: часы остановились.

Жить, бесконечно жить! А смерти нет и нет!

Иль надо мною ты, о вечность, тяготеешь?

Безвыходная ночь! Каким ты жаром тлеешь!

Как птица, смолкшая при угасаньи дня,

о, если б мне уснуть у мёртвого огня!

Он думает, мой дух угас для песнопений;

он, сердцем исцелясь, моих не слышит пений;

не знает, сколько я намучилась в тиши.

Но что мне? Он моей не исцелит души.

Его я не польщу отрадой горделивой

узнать из слёз моих, как он в любви богат.

Что вызвал бы мой стон? Его испуг? Возврат?

Иль жалость?.. Раньше смерть вернёт мне мир счастливый.

Всё рушилось. Он сам — уже не то, чем был:

мне сердце раздробив, свой образ он разбил.

Он мне не возвратит улыбки безмятежной

и прелесть лёгкую доверчивости нежной;

их у меня любовь умчала без следа.

Что отдано любви, погибло навсегда!

Этой же теме посвящена одна из её пронзительных элегий:

Сестра, все кончено! Он больше не вернется!

Чего еще я жду? Жизнь гаснет. Меркнет свет.

Да, меркнет свет. Конец. Прости! И пусть прольется

Слеза из глаз твоих. В моих — слезинки нет.

Все самое сокровенное, кровоточащее, бьющее из самых родников души, было смело отражено в стихотворных элегиях и романсах Марселины Деборд — Вальмор., крик сердца раздавался со всей силой, покуда трепетала душа, пишущей эти строфы.

В 1817 году Марселина Деборд вышла замуж за актёра и коллегу по сцене, Проспера Вальмора, родила ему троих детей, но сцену полностью смогла оставить лишь в 1836 году, са этих пор посвятив себя лишь литературе.

В период с 1836 по 1839 год выходят одна за другою, книги её новелл, сказок. Романы «Насмешка любви», «Мастерская художника» «Фиалка», новеллы «Доменика» — относятся к шедеврам французского романтизма и несут в себе не только новизну новеллистической синтаксический конструкции, но и одухотворённость и свежесть тонкой кисти истинно поэтической души. Такая душа всегда была у Марселины Деборд Вальмор. До самой её смерти.

Но более всего, конечно, она прославилась как сказочник для детей и юношества. За период с 1845 по 1855 год, за неполные десять лет Марселина Деборд – Вальмор издает несколько сборников прелестных в простоте и изысканности слога притч и новелл для семейного чтения, которые сделают её имя бессмертным. В этих сказках нет чарующего волшебства, мифических сюжетов, речь в них идет лишь о доброте человеческого сердца, порывах искренней и чистой души, которая способна совершать добро и истинные простые чудеса обыденной жизни, преображая мир вокруг. Этого так не хватает сейчас. Виктор Гюго открыто называл Марселину Деборд – Вальмор «королевой чувств», ценя искренность, теплоту и гениальную, запредельную для девятнадцатого столетия, открытость её пера. Думаю, он не ошибался.

Светлана Астрикова