Молодая женщина, облокотившись на подушку, сидела на диване и рассматривала книгу большого формата. Схожие, как два портрета с одной газеты, фото сменяли друг друга на разных страницах, чередуясь с текстом, чтобы потом опять изобразить щеки очередного улыбающегося голыша-карапуза.

«Почему на всех фотографиях новорожденных изображены как минимум трехмесячные дети? — подумала Надежда, листая страницы.

— Потому что именно таких, упитанных и умильно улыбающихся грудничков всегда представляют в своем воображении будущие мамы, — вспомнился ей ответ подруги.

Ещё месяц ожидания — и она наконец-то увидит свою малышку. И слезы умиления будут наворачиваться на глаза от взгляда на своего ребенка. Такого бесконечно родного и столь беззащитного. Он будет прижиматься к ней своим тельцем и просить защиты от внешнего мира.

Надежда взволнованно положила руки на сильно выступающий живот и прислушалась. Малышка спала.

«Вот всегда так, я бодрствую — он спит, я сплю — он бодрствует, — подумала она и поставила стакан с соком на живот. — Ну, надо же, стоит и не падает.» Ее веселили собственные ребячьи выходки. Она прикладывала к огромному животу плеер со звучащей музыкой Баха и Моцарта, нараспев декламировала стихи английских классиков, водила перышком по голому животу и визжала от восторга, когда малышка изнутри откликалась на этот сигнал. Они ведь были одним целым. Кислород, которым насыщались их организмы, входил через единые легкие. Один щедро отдавал — другой активно брал, чтобы, взяв авансом, позднее отдать. Закон круговорота.

«Ну, спи-спи, — поглаживая живот, думала она. — Вот здесь мамочка поставит тебе кроватку, сверху повесит полог такой розовый-розовый, что каждый, увидев его, сразу поймёт: здесь живет самая настоящая принцессочка.»

Надежде захотелось прилечь. Она понимала, что до первого свидания с дочкой ещё далеко и следует всячески оберегать свою драгоценную ношу.

Сон накрыл Надю как легкое пуховое одеяло в тот самый миг, когда ее голова коснулась подушки. Усталость растворилась в призрачном мире сновидений. Через полчаса пучина ирреальных волн все сильнее затягивала тревожностью, зов настойчивой стихии стал ощущаться инстинктами и прорвался острием вверх.

— Больно-о, дерешься-то зачем?! — завопила спросонья будущая мама и закашлялась от горького дыма.

«Пожар!» — сквозь кашель со слезами поняла Надежда.

Буйный пузожитель колотился что есть силы в материнском чреве. От дыма стало трудно дышать, и единый организм матери и ребенка отреагировал на нехватку кислорода.

«Надо открыть окно, — подумала она и метнулась в сторону света. — Нет! Нельзя! Огонь же разгорится сильнее… — Так, надо успокоиться.»

Дрожащие руки опустились на живот. «Нужна мокрая тряпка, точно, нужно дышать через мокрую тряпку.» Первый попавшийся под руку кусок ткани был намочен водой и приложен к носу. «Так. Нужно выбираться. Быстро. Думай… Думай! Как?»

Надежда попыталась подойти к входной двери, но узкий коридор с деревянными антресолями утопал в ядовитом дыму. «Нужно пройти по коридору. Как? Думай. Думай быстро. Нужно обернуться в мокрую тряпку.»

Надежда рывком открыла шкаф, сдёрнула с вешалки пальто и помчалась с ним в ванну. Включила душ — и вода хлынула на одежду. «Надо быстрее уходить. Идти в пламя страшно, хоть на тебе и мокрая одежда. Дышать нечем. Где дверь? Наконец-то. Какая горячая ручка, черт бы ее побрал». Нажим — не открывается, еще нажим — не открывается, еще… еще… еще… больно-о… еще… нет.. заклинило!

«Дышать нечем. Надо все-таки открыть окно, тряпка уже не спасает.»

Воздух! Жадные глотки воздуха через щелку окна. Огню этого оказывается достаточно, он дышит так же, как и люди. Пламя с треском захватывает все большую территорию. Оно воюет со стенами, шкафом, паркетом, одеждой. Здесь должна была стоять детская кроватка с розовым пологом — теперь пламя. Здесь диван с пуховым одеялом… был в мыслях. Вместо него свирепствует огонь.

«Что делать?.. Думай… Думай быстро…. Но ведь выход через дверь отрезан…»

Надя распахнула окно и попыталась перегнуться через карниз. Высоко. Третий этаж.

«Что делать? Думай. Быстро! Надо лезть… Туда…»

Превозмогая головокружение, Надя лезет на подоконник, преодолевает оконную раму и оказывается снаружи. Пятки устойчиво стоят на карнизе. Дрожащие руки пытаются держаться за раму. Жарко. Дурно. «Почему нет пожарных? В фильмах всегда есть пожарные. У них есть пожарная лестница. Лестница приставляется к горящему окну, и дядя в каске протягивает руку помощи. Так всегда показывают по телевизору. Почему нет дяди в каске? Жарко… На улице тихо как в гробу, даже нет зевак.»

Уже заполыхала рама. Язык пламени лижет спину и настойчиво толкает вниз. Долго не выстоять. И Надежда принимает решение. Она отрывает руки от оконной рамы и складывает их лодочкой. Толчок — и оно отрывается от карниза. Так ныряют в море… головой вниз.

«Так у ребенка будет шанс, — промелькнуло в голове. — Я попаду в рай? Или это самоубийство?»

Каждый сантиметр, приближающий ее тело к земле, отзывается в ее памяти вспышками прожитых мгновений.

Кучерявые волосы мужа…

Белоснежная свадьба…

Первое «люблю»…

Школа…

Двоечник Сашка, дёргающий ее за косу…

Привязанная банка к березе, полная сока дерева…

Руки бабушки…

Мамин запах…

Ее жизнь в сантиметре от земли.

«Я попаду в рай?»

Легкий взмах крыльев, и белоснежный ангел смотрит на нее огромными прекрасными глазами.

«Я уже в раю?»

Боль.

Темнота.

***

Свет.

Лучи прожекторов.

Они беспощадно выжигают глаза до самого дна.

— Уберите свет! — крикнул кто-то.

— Надежда, простите, освещение сейчас отрегулируют.

Несколько телевизионщиков толпятся вокруг стульев. Их работа — охота за сенсациями.

— Надежда, скажите, что Вы чувствовали в тот момент, когда принимали решение прыгнуть головой вниз? Вам было страшно? – слышит она первый вопрос.

Прокручивается любительская съемка: располневшее тело летит головой вниз, с расставленными руками. Так воздевают руки в молитве к небу, только вверх. Все-таки улица была не до конца совсем безлюдна.

Слезы нескончаемым ручьем текут по ее щекам. Прошло восемь лет, но это счастье также невозможно осознать, как увидеть второй раз при жизни глаза ангела.

— Я… — слезы неиссякаемо бегут по ее лицу, — я до сих пор не могу поверить, что я жива. Я живу, и это все благодаря моему ангелу-хранителю. — Она обнимает дочь и плачет навзрыд.

— Она — мой ангел-хранитель, я живу благодаря ей, — говорит Надежда и заглядывает в глаза дочери. Дочь смотрит на нее своими огромными прекрасными глазами, точь-в-точь такими же, какими она их и запомнила тогда, когда легкокрылый ангел прикоснулся к ней своим крылом.

Валерий Румянцев