Поезд шёл к Москве. На нём за четыре часа ночного пути я достиг города Буй. Моё путешествие на этот зимний раз оставалось в пределах Костромской области. Тусклым белёсым утром февраля я вышел на перрон. Уже на нём начинается город: зданием вокзала и прилегающей к нему церковной постройкой.

За два с половиной года до этого свидания со старинным городом, летом, в августе я был в нём впервые. Что-то смог посетить, что-то лишь приметил и наметил. Конечно, главными в городе с несколькими веками истории для меня и тогда, и теперь были храмы, музей, центральная площадь. Уточнив у встречных дорогу к нужному мне, я вскоре оказался проходящим мимо часовни Параскевы Пятницы возле главной площади города. Здесь колокольней выглядывал из заснеженности самый крупный храм города. Внутри как раз шла служба – я посчитал, что мне повезло, но оставался внутри недолго. Есть ведь и служба искусству. Перешедши мост, я вскоре встал возле другой церкви на противоположном берегу реки. Здесь, на набережной, чуть отдалённой от не слишком суетливого города, заступал на пост сохранения белизны чистый пухлый снежок, мягко ступавший по дорожкам рядом со мной. На льду воды виднелись силуэты рыбаков, отсюда, издали, так же тихо сидевших, ждавших клёва. Отдаление не позволяло их голосам нарушить этот зимний дневной покой.

Пишущая машинка Ундервуд

Железнодорожная история

Возвращаясь к площади, прошёл мимо стоявшего по другую сторону дороги колледжа искусств, в дверях которого мялись и выправлялись студенты. Теперь я должен был снова свидеться с краеведческим музеем. Школьники младших классов как раз шумно осматривали экспозицию первого этажа. Меня служители заведения направили сначала на второй уровень, где размещены были подготовленные таксидермистами чучела зверей и птиц края. Там же стенды рассказывали о советском периоде истории буйских земель. Запомнились особо теодолит, печатная машинка «Ундервуд», макет танка. Плакат с призывом к пролетариям учиться. Вскоре дети ушли, и шум убрёл вслед за ними. Я оказался на первом этаже, в залах, собравших приметы дореволюционной истории местности. Здесь и одежда первых железнодорожников (ж/д появилась здесь в начале 20-го века), и вокзальный колокол, и предметы крестьянского обихода. Конечно, одним из важнейших уголков был посвящённый поэту 19-го века Юлии Жадовской. Не менее ценен и раздел, отведённый Железноборовскому монастырю, отдалённому от города и ныне вновь действующему.

Возвращаясь к вокзалу, ожидая электричку, через пять часов обратного пути доставившую меня в Шарью, я зашёл в заведение общепита. Пока готовился мой длинный бутерброд (лонгер), по нависшему над стойкой телевизору шептались персонажи детектива. Я взглядывал в окно, в котором изредка появлялись прохожие, их силуэты. С чем они шли? С какими думами, переживаниями, целями? Век назад здесь люди жили в страшных революционных событиях. И эти события жили в них. Были ли здесь притаённые подпольщики? Что таили тамошние тогдашние жильцы? Что сейчас живёт за каждым окном многоквартирных и частных домов? Чем полнятся их вечера? Глупыми шоу по ТВ? Или лучшими работами мастеров искусства? Как они, эти люди, отстаивают в своём пространстве любимое и дорогое? Не чудовищно ли оно?

Электричка собрала в себе разное и разных. Два вагона протискивались в метель средь заснеженных полей, лесов, редких домов, деревень, городов. Жизнь продолжалась в каждом. Мне было важно, что моя в тот день продолжилась ещё одним старым городом. Городом Буем.

Сергей Уткин