В записках об известных людях часто встречалось утверждение, что, прежде чем стать заметным в своей области человеком, им пришлось сменить множество профессий. Я тоже перепробовал ряд занятий, но я не знаменит. Так и остался, кем был – обычным мальчишкой, пареньком, потом мужчиной… Я сменил несколько мест работы в зависимости от предложений. Вернее, испробовал различные работы на предприятиях нашего приморского посёлка – на кирпичном и лесозаводе, на кожевенной фабрике, в рыболовецкой бригаде… Попытки найти себя были недолгими… Быстро становилось скучновато…

Первым моим местом работы было наше болото. Наше – так как оно жило рядом с нашим посёлком. А жило – потому, что росло, расширялось, залезало чуть ли не на улицы и дворы нашего населённого пункта. И потом там водились черепахи. Среди зарослей камышей. На этих пресмыкающихся, на этих рептилий мы любили охотиться. А работа на болоте – это добыча торфа. Прежде всего вынимаешь этот продукт разложения мха, эту осадочную породу… Для применения же торфа как горючее полезное ископаемое его следует высушить. По мере высыхания на солнце придаёшь кучкам торфа форму брикетов. Запахом же торфа, запахом тины, ила, углекислого газа и немножечко йода я пропитался, казалось, на всю жизнь… Малопривлекательное занятие…Скучное…  К тебе подтаскивают кучи, а ты их прессуешь. Есть такое оборудование… Неужели я для этого предназначен?

Кирпичный завод – успешное предприятие, благо глины и песка в окрестностях посёлка – масса. Изматывающий физический труд доминирует на этом производстве. А технология проста  – формирование форм и обжиг… Не интересно…

Лесозавод – медленно умирающее образование, ведь лес – не скоро восполняемый ресурс. Подолгу надо ждать подвоза кругляка. До делянок ведь надо ещё и добраться по раздолбанным дорогам… По дорогам, в которых можно утонуть в грязи. Разделка кругляка на фанеру и доски занятие малоинтересное. Не очень оно привлекает… И ещё визгу много. От пилы…

Фабрика наша оснащена стареньким оборудованием, которое часто выходит из строя. А потому сдельная работа оплачивается слабенько. И работа сама строится по шаблонам, по лекалам… Творческой искре не промелькнуть… По крайней мере, там чувствовал себя зажатым трафаретами и схемами.

Занимаясь рыболовством на старых и ржавеньких посудинах, я освоил трюмное и палубное дело, умело шкерил рыбу, стал дельным тральным мастером…Хочешь заработать на траулерах – уходи подальше от берега. А подальше – это подолгу не видеть родню, друзей… Все, кто окружают тебя в море, надоедают. Одни и те же лица, слова, анекдоты, обстановка… Монотонность…Одно и тоже…Одно и тоже… Скука до тошноты…

Перепробовав все эти чудесные места, сменив ряд профессий в поисках работы по душе, в дальнейшем я полностью подпал под влияние друга моего детства Яшки Филимонова. Вот он умеет заражать интересом к предлагаемому делу. Советы его всегда оригинальные и завораживающие. Главный принцип, который он проповедовал – чтобы всегда был спрос на продукцию, а поблизости не было бы конкурентов. И чтобы прибыль была весомой. Так уж сложилось, что всегда свои предложения он привозил из отпусков. Ну, это и понятно; не в наших же невзрачных приморско – болотных пустошах черпать вдохновение.

Помню, приехал он загорелый, обаятельный и деятельный.

— Всё! Эврика! Эврика! Ребята! Хватит ерундой заниматься! Давайте навалимся на дело! На наше общее дело! Я арендую развалившуюся ферму. Хотя у кого арендую? Совхоз ведь тоже развалился…И потом здание не новое…Так берём, взаимообразно, что ли? Будем разводить и выращивать страусов. Чёрных африканских страусов. На развод десяток дают бесплатно… Нестись будут быстрее кроликов… Худо ли? Возьму кредит… Быстро отдам. За счёт экскурсий по ферме. Я уже прайс-лист накатал. Кафе, магазин забабахаю… Яйца эшелонами развозить будем. Мясо потоком пойдёт. Перья в Бразилию поставлять будем. Там карнавалы без этих перьев не карнавалы, а так – маски в маскхалатах. Так что Бразилия от нас зависеть будет! Прибыль отовсюду пойдёт… только успевай поворачиваться. И не надо песен на болоте – это у него присказка такая.

Рассиропились мы, раскисли. Долго ещё цимбалы звенели в наших ушах, а трубы воспевали наши безоблачные перспективы.

Ребята разом навалились, дом починили. Кормёжку страусам задавали на зависть людям… Сетки, вольеры. Не на птичьих правах они там жили, не на птичьих… И головы в песок не прятали, не зачем. Гордые, гады… Хотя песок там был… Завезли…

Нас клевать вдруг стали. В качестве развлечения. В головы. Так, что пора нам было головы в песок прятать. В общем думай, как увернуться. Ущипнуть, помню, так и норовили. Не пройти мимо, не проехать. И причём, всей стаей наваливаются… Дружные, сволочи…

Поначалу бизнес неплохо шёл… На ферме птичьи крики, гомон. Хлопанье крыльев. Беготня – птиц за людьми, и людей от птиц. Жизнь кипит…

Продажа была. Но вот что-то не так пошло… С кормом, наверное. С кормёжкой. Гонялось всё стадо по участку из конца в конец, да так все скопом и скопытились. Всем гуртом. А быстро росли, заразы. Из последних трёх куриные шашлычки наделали и сбыли. Тихо стало. Непривычно тихо. Люди распрямившись ходить стали. Головы из капюшонов выставлять научились.

Потом постепенно стали забывать мы про ферму.

Но тут прибыл Яшка. Чёрный, как негр. Улыбка белозубая.  Шляпа стетсон на голове, белая. Брюки – вельвет белый. Жилетка на нём красная. Сапоги короткие. В фильмах про ковбоев таких видели. Улыбка у Яшки знаете ведь – шире полей стетсона… Располагающая. Зубы белые. Посмотришь на него – сразу веселиться хочется и жить.

— А не надо песен на болоте! Всё ребята! Так я без вас скучал! Так скучал! Всё! Новая идея! Новая эврика!– пропел он. Я уже закупил десяток земноводных. В Тайланде, где отдыхал, провернул дельце. В счёт будущих дивидендов. Будет у нас крокодилья ферма. И нашу поселковую кожевенную фабрику вытащим из забвения. Будут у неё заказы! Опять же экскурсии, фото на память, дрессированные крокодилы… Для фермы я уже название придумал – «Геннадий», через два «н». А когда развернёмся – через три «н» пустим! Зверь этот фантастически быстро растёт и размножается, собака!

И по-прежнему, долго ещё цимбалы звенели в наших ушах, а фанфары воспевали наше радужное будущее. Радовались мы привезённой эврике, что и говорить…

Вырыли бассейны на болотах…

Росли звери действительно быстро. И размножались, как тараканы. А ели… Не успеешь с едой – тебя съедят и не поперхнуться. А кожа у них лоснится. Посмотришь – и сразу видишь – нет, это не кожзаменитель! Это настоящая! А цвета – и коричневый, и зелёный, и серый. Зверь рос сказочно быстро. Кожа и мясо на выходе. Стали думать, а куда зубы их девать? Косторезы не берут. Может в Африку, на амулеты? Одним словом, творческая мысль не спит, работает! Яшка по миру разъезжает – рынки сбыта создаёт.

Но вот напасть – не учли мы самую малость – снег и холодную зиму наших краёв. Выживаемость тайландских крокодилов, их иммунитет, оказался на редкость слабеньким… Даже не слабеньким, а дохленьким. Короче, из последних особей даже шашлычков мы не успели приготовить… Быстро скапустились… Мясо их долго не лежит.

Прошло время. Дорогу на ферму стали мы забывать. Зубами там никто не лязгает, не щёлкает… По ночам не чавкает никто, не плещется. Бассейны тиной зарастают… Камыш попёр…  Да ещё как попёр! А кроме него, кроме камыша, всё приходит в упадок… Пошли песни на болоте…

Всколыхнул нашу тишь Яков. Опять загорелый. Опять радостный. Посмотришь на него – и снова жить охота!

Мы его встретили словами:

— Новую эврику привёз, Яша?

— Привёз, привёз! Не сомневайтесь.

Прямо скажу, снова зажёг он нас своим оптимизмом. Снова вера, звон и радость окутали нас. И нам нравилось это состояние, чего уж там!

Яшка был краток.

— Будет у нас не ферма, а фирма. Фирма по вылавливанию в морях отходов. Государственные и частные мусоросборочные, мусоропрессующие и мусоросжигающие заводы простаивают. Но они готовы отваливать большие деньги за «сырьё». Три старых траулера я уже оформил в собственность «в порядке оказания шефской помощи администрацией посёлка молодому движению предпринимательства»… Называться будем не мусорщиками, а чистильщиками, экологами. Так благороднее.

И что вы думаете? Это дело пошло и пошло неплохо. Оно идёт и сейчас. Ведь целые острова мусора гуляют по морям, по волнам и по водам. Рыба и морские звери гибнут. Вся морская фауна, да и флора, загибаются.

Все газеты тогда запестрели заголовками «Лучше поздно, чем никогда». И действительно – прогулочные яхты и прочий слабый флот буксовал тогда на воде, не мог стронуться с места из-за мусора. Помните? Мусорных полей тогда больше, чем ледовых стали бояться. Мусороколы решили создавать. Серьёзно, серьёзно. Ведь поля мусора – по сути айсберги, прячущие под водой большую часть.

Ну, вот и работали. Сетями вылавливали плавающий мусор – пластик, пластик, пластик… Свозили на берег, скажем, на мусоропрессующий завод. Это производство Яков Иванович с кем — то на стороне открыл. На берегах повсюду пресса всё время в деле были. А спрессованные панели на дома шли. Дома лёгкие, теплые, влагу не пропускают… Пару бригад строителей Яша завёл.

Более или менее привели моря в порядок. Не только наше море. И тут парламентские ребята заверещали: если хотим и дальше жить на Земле, то надо нашу атмосферу очищать. Правильно, в общем, заверещали.

Яков Иванович подхватил эту идею, даже не уходя в отпуск. Он и без отпуска был опять полон энтузиазма, улыбок, загара…

— Будем, ребята, расширяться. У фирмы будет ещё одно отделение – сбор отходов в космосе. Оказывается, столько хлама там, — Яша поднял указательный палец, — что не проехать, не пройти. Вблизи Земли все воздушные ямы, воронки, пропасти забиты пластиком, тканью, металлом…

Опытных тральных мастеров командируем в космос. В Звёздном городке мне выделили, и они уже в пути, пять учебных одноместных космических кораблей.

Короче, меня Яшка уговорил сменить профессию.

— Ты ещё не старый, — говорит. – Даже где-то ещё молодой, растущий… Тралить лучше тебя никто не может. В нашей фирме ты лучший, работаешь на «отл».

Прошёл я месячные курсы вождения кораблей. В Звёздном Городке жил. А суть всё та же. Сетями и сачками ловим, на Земле вытряхиваем, прессуем…

Вполне по силам это дело. Денег – куча! И работа, прямо скажу, – нравится. В смысле уходишь в космос, а там – сам себе хозяин. Плывёшь в бездне… мысли разные в голову лезут… Сравниваешь поневоле размеры ничтожные свои и бесконечные космоса…

А там в космосе повсюду ржавые и не очень холодильники, биотуалеты, заплесневелые комбинезоны, скафандры и шлемы, ботинки – бутсы… Много компьютеров, антенн, кресел, сплющенных капсюль летательных аппаратов, раздавленных летающих тарелок в космосе пруд пруди…

Но расслабляться сильно нельзя. Не советую. Живёшь даже в некотором напряжении. Потому как, очень похоже, не одни мы в космосе живём… Всё время такое ощущение… Что там? Мутанты? Инопланетяне? Сверхъестественное что-то? И это уже благодатью никак не назовёшь.

Что ещё бывает? Масса летучих голландцев. Ну, это когда корабль бороздит космос, а внутри него или трупы или вообще никого… А изнутри корабль такой в добавок ко всему светится…

Одним словом, нервы, конечно, нужны…

Внутри тебя какая-то вибрация, дрожь, тремор. Хотя всегда себя считал толстокожим.

Призрачно, зыбко, неустойчиво всё вокруг тебя. И неясно, ненадёжно как-то. Всё понемногу, всё чуть-чуть. Нечётко. Всё парит. Дым, туман кругом… Промельки, тени… Неожиданные вспышки. Блики. Бегающие огоньки. Краем глаз вижу неуловимые движения.  И вот будто кто-то сзади смотрит в спину. Сверлит взглядом, буровит… Буровит так, что больно и чешется. Оглядываюсь – никого. И пугающая тишина… А иной раз звонкие удары по металлу, глухое уханье невидимой птицы чередуются с плеском воды, бульканьем… Откуда это тут? Что это?

Иногда так не по себе становится, так не себе, что быстро – быстро бросаешь всё и гонишь к Земле… А на подлёте смотришь: образовалось всё, наладилось дыхание, солнышко светит, зелёные луга, трактор пашет, дым из бань валит, осинки трепещут, речка блестит, вон баба по грибы пошла…А может и не по грибы. Такой добрый мир кругом…

Подумаешь: «что это я?» Устыдишься своих страхов и назад повернёшь… Вот как бывает… А бывает и так, что подумываешь, не вернуться ли к производству, с которого начинал? Я понял: всё же своё тихое болотце роднее чужого бурного моря.

Валерий Бохов