1

Таинственное мерцание тихой родины становится поэтическим фактом метафизического свойства: возникает стихотворение Н. Рубцова:

Тихая моя родина!
Ивы, река, соловьи…
Мать моя здесь похоронена
В детские годы мои.

Благословенная кротость; на мир печально смотрящие глаза, видящие то, что наполняет душу высотой и одиночеством…

Спокойно, мудро ткутся стихи, строки ложатся, будто изъятые из вечности, или выкроенные из её материала.

Звезда полей зажигается: снова мерцает тишина, в недрах которой высочайшая звезда смотрит в чёрную, курящуюся полынью:

Звезда полей, во мгле заледенелой
Остановившись, смотрит в полынью.
Уж на часах двенадцать прозвенело,
И сон окутал родину мою…

Будто и сон мерцает картинами дивными, божественными: и вот-вот Китеж появится из недр вод, и…

Рубцов был поэтом тишина: точно безмолвие должно сгуститься до такой степени, чтобы произвести стихи высокого накала, стихи, завершающиеся призывом: Россия, Русь! Храни себя, храни!

И пролетит над пространством, играя радостно и грозово призыв, обращённый к таинственной Родине, чья тишина, как постоянное накопление сил.

И поднимется Русь, чтобы удивить народы светом своим и трудами!

Поднимется непременно.

2

Николай Рубцов

Жители ответят, где погост, но тишина ответа прозвучит чем-то потусторонним, замерцает, словно затянутая янтарной плёнкой оттенков инобытия; но тихая Родина сама по себе расходится суммою умиротворённых созвучий.

Рубцов – поэт русской тишины, неброскости, постоянного вглядывания в глубины российской сущности.

Хрестоматийное:

В горнице моей светло.
Это от ночной звезды.
Матушка возьмет ведро,
Молча принесет воды…

Красные цветы мои
В садике завяли все.
Лодка на речной мели
Скоро догниет совсем.

Сочетает и ощущение собственного скоро финала, и абсолютную меру приятия того, что произойдёт с жизнью и судьбой, и своеобразную русскую метафизику: переплетающуюся волокнами и с дерзновениями К. Циолковского (то же весьма поэтическими, Россия без поэзии не жива), и с земной, изначальной тяжестью А. Платонова).

В поэзии Рубцова – вопреки расхожему мнению – достаточно и философии, и соприкосновения с бездной всеобщности: так сложно (а проще не получится) выраженной в могучем «размыслительстве» Николая Фёдорова:

Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны,
Неведомый сын удивительных вольных племён!
Как прежде скакали на голос удачи капризный,
Я буду скакать по следам миновавших времён…

Времена гудят и вибрируют в крови поэта: они определяют меру движения строк, и конкретику момента; они ложатся снегом, убеляющим отчизну: с её деревнями и погостами, и звенят новыми ручьями, суля обновления каждой красной весной.

Многие темы звучат под куполом поэтического свода Рубцова: страшные иные, да не поспоришь:

Сколько водки выпито!

Сколько стекол выбито!

Сколько средств закошено!

Сколько женщин брошено!

Оно ведь тоже – нашенское, расейское, дремучие, ненасытимое…

…и разлетается молнией-дугой, стремительно и ярко, яростно и дымно, сокровенно и истово:

С каждой избою и тучею,

С громом, готовым упасть,

Чувствую самую жгучую,

Самую смертную связь.

И, кажется, никто из поэтов сильнее не выразил ни особого русского отношения к земле своей, ни любви к родине; никто, никогда…

Александр Балтин