Сейчас ему 65. Стихи сочиняет шестой год. Да-да, я не оговорился. Писать он начал в 60 лет. Как говорится, невероятно – но факт. Имея за плечами высшее филологическое образование, он (по его выражению) «проснулся» в том возрасте, когда большинство пишущих стихи уже «зачехляют свои перья».

Выйдя на пенсию в 2013 году, он, спустя два года, стал работать дворником и обслуживает 8 (восемь!) домов, тем самым «приравняв перо к лопате».

Что из этого получилось, судить тебе, читатель:

—

Четвертый год хожу с метлой.

Зимой – в руках моих лопата.

Хоть человек я пожилой,

Я коммунальным стал солдатом.

Теперь я – дворник, и горжусь –

Что приравнял перо к лопате.

Я грязной робы не стыжусь,

И рад начисленной зарплате.

Моих ровесников нытье

Отныне я не понимаю –

Когда они свое житье

И государство проклинают.

Хочу им дать простой совет:

Вы не стары еще, ребята!

Чем проклинать весь белый свет, —

Метлу купите. И лопату.

Особенности стихотворных форм, к которым чаще всего обращается Александр Мохначёв своим «пером, приравненным к лопате», но от этого не переставшим выполнять задачи поэтического пера – это краткие афористичные мысли в рифму.

В каком-то экзистенциальном (метафизическом? трансцендентном?) смысле стихотворения Александра Мохначёва выражают не просто идеи, но страхи, а с ними и повседневные разговоры целого поколения русских людей. Моё данное заключение не есть аксиома, но и лукавства в нём нет, ибо фундаментальные человеческие вопросы бытия и к бытию неизбежно соседствуют с не менее человеческими и фундаментальными страхами, а может даже из вторых и вырастают. Вот по этой причине мне кажется важным сказать о «выраженном в стихах сборника поколении», так как подобный взгляд с моей стороны есть попытка не оценить творчество, но, прежде всего, понять человека, друга.

ДВАДЦАТЬ ПЯТЫЙ КАДР

Сужу себя сурово, беспристрастно:

Всё то, чем в своей жизни дорожил,

В итоге оказалось пошлым фарсом,

Где я играл статистом — но не жил.

А жизнь иная — промелькнула рядом:

Любовь и радость… Верные друзья…

Непрожитая мною жизнь моя

Мелькнула мимо двадцать пятым кадром.

Я видел эту жизнь в коротких снах,

И женщину, обещанную Богом, —

С точёным профилем — и в платье строгом…

И утром просыпался весь в слезах.

Быть может, это блажь, но верю я:

В том кадре всё, что ждёт меня за гробом —

И верные надёжные друзья,

И женщина, обещанная Богом.

На сегодняшний день автор издал две книги стихотворений. И это не просто количественный показатель — это следующий шаг, который предполагает более глубокое погружение в поэтический мир автора.

«Забег» и «65+» — это точки отсчета поэтического марш-броска, начатого в зрелом возрасте. Названия сборников задают смысловую многослойность, которой наполнены все стихотворения. И если «Забег» – это начало, пускай и позднее, но, тем не менее, являющееся первым публичным опытом автора, то вторая книга «65+» стоит отдельных нескольких комментариев о её названии.

65+ — что это?

С одной стороны знакомое всем сегодня цензурирование всего подряд. В этом смысле сборник предполагает чтение взрослыми людьми, но не по причине табуированной лексики, а по причине серьёзности смыслов и важности наличия у читателя жизненного опыта.

65+ —  это и указание на бессмысленность и формальность подобной маркировки, окружающей нас сегодня со всех сторон: от кинофильма до книжки для детского чтения. Сатира на бюрократизмы современности, но сатира серьезная, продолжающая традиции того самого: «Над кем смеётесь?  Над собой смеетесь».

Мой организм опять томится

От нестыковки  двух желаний:

Душа влечет его напиться,

А разум – тупо ждет познаний.

И многое, многое другое, о чём предлагают читателю проникнуться самому.

Скажем лишь главное – перед нами поэт, и стихотворения становятся не просто смыслообразующей силой, но тем изначальным ядром, что заставляет человека говорить с другим человеком о главном, о важном, о чём-то общечеловеческом.

ТАКИЕ НУЖНЫЕ СЛОВА…

Ирина, ангел мой земной!

Чем ты меня околдовала?

Я ведь беседую с тобой

так, словно ты не умирала.

Вот и сейчас — мне облик твой

с потусторонними глазами —

рисует в ярких красках память –

такой реальный и живой.

О, если б я сумел забыть

тот черный день – то воскресенье!

Но мы у памяти – рабы,

и я, увы – не исключенье.

…Уже смертельная болезнь

свои ростки в тебя пустила…

«Скажи, а ТАМ…ТАМ что-то есть?»

взглянув на небо, ты спросила

и посмотрела мне в глаза –

как смотрят маленькие дети…

Я усмехнулся и сказал:

«Забудь, Ирина, бредни эти!

«Тот свет» придумали попы,

Чтоб нас дурачить, понимаешь?

Все это – сказки для толпы…»

«А ты ОТКУДА это знаешь?»

Ее вопрос был слишком тих –

но покачнулась вдруг планета,

и мир вокруг меня затих –

как будто тоже ждал ответа.

Ах, мне бы, дураку, понять,

что я – последняя надежда!

Найти б слова, тебя обнять –

как я обычно делал прежде.

И ты поверила бы мне –

что я спасу, что все устрою —

так верят золушки герою

на белом сказочном коне…

Но не нашлись в тот миг слова –

слова, которые спасают –

ведь их хранит не голова,

они лишь в сердце обитают.

И прозвучала злая ложь:

Я – бодрым голосом кретина –

тебя заверил: «Ты, Ирина,

еще лет сорок проживешь!»

…Потом был онкодиспансер –

врачи, свиданья, запах смерти…

Мир стал туманен, зыбок, сер,

а по ночам – мне снились черти.

Я проклял свой агностицизм,

которым смолоду гордился,

забыл свой гонор, скептицизм,

и за тебя одну молился

неканонично и – убого…

Забросив все свои дела,

я – как умел –просил у Бога,

чтоб ты назло всему жила!

…И только у твоей могилы,

где летом выросла трава,

ко мне пришли под дождь унылый

те сокровенные слова:

«Иринка, ангел мой картавый!

Прости меня – он есть «ТОТ СВЕТ»,

где заживем с тобой на славу –

ведь смерти ТАМ – в помине нет!»

ЖИТЬ — ДЛЯ СЕБЯ?

Если я – не для себя, то кто же для меня?

Но если я – только для себя, то зачем я нужен?

Гиллель

Прожить ли для себя остаток лет?

(Бог знает, сколько мне осталось…)

Я – как Гиллель – впотьмах ищу ответ,

А тут еще моя подруга Старость

Назойливо жужжит мне прямо в уши:

«Наплюй на всех, мой друг, меня послушай.

Оставь другим заботу о других.

Зачем тебе решать за них проблемы,

Они – зерно на жерновах Системы,

Что методично перемелет их

В муку…

И ты прекрасно знаешь,

Что будет так.

Зачем же ты страдаешь,

И старческое сердце рвешь на части,

И полагаешь это – своим счастьем.

То жертвоприношение себя

В угоду тем, кого (пускай – любя)

Ты ставишь выше собственного блага.

Возьмись за ум, подумай бедолага!

Ведь вслед за мной к тебе нагрянут муки

Болезней тяжких… немощи несчастье…

Помогут ли тебе твой сын и внуки?

Скорей всего, — забудут в одночасье».

Да – доводы у Старости резонны,

И у природы есть свои законы:

«Пусть бедствует старик. Должно быть, жизнь права:

И львята никогда кормить не станут льва».*

…В конце стиха – согрев лапши на ужин

И притушив у лампы яркий свет,

Я написал для Старости ответ:

КОЛЬ ДЛЯ СЕБЯ Я, ТО ЗАЧЕМ Я НУЖЕН.

Иван Образцов

*Процитировано двустишье сирийского мудреца и поэта X-XI веков

Абу-ль-Аля аль-Маарри.