Проколов томился от безделья, с нетерпением дожидаясь конца рабочего дня. От предыдущих командировок в блокноте уже ничего не осталось: выписался полностью. И когда в промышленный отдел заглядывали редактор или ответсекретарь, Сергей принимал сосредоточенный,  деловой вид, морщил лоб, пытаясь что-то чертить на пустом листе бумаги. “Надо срочно ехать в командировку за материалом, а погода мерзопакостная: который день подряд идут проливные дожди”, — грустно размышлял Проколов и зябко поёживался, представив себя идущим под этим ливнем по раскисшим районным дорогам.
В кабинет  с загадочным лицом заглянула  редакционная машинистка Лидочка и доверительно сообщила новость:
— А у редактора сидит наш новый сотрудник. Морячок!

Восхищение её было искренним не потому, что редакция районки задыхалась от нехватки творческих сотрудников. У Лидочки был такой возраст, когда промедление с выбором жениха грозило ей остаться в старых девах.
— Иван Чайников, — представился  морячок каждому из собравшихся в кабинете редактора, радостно пожимая  всем руки.
“Морская пехота”, — снисходительно отметил  про себя Проколов, задержав взгляд на синих погонах. Хоть сам  он служил не на элитных военных судах, а на кораблях третьего ранга, но к парням, носящим морскую форму, но не видавших палубы и моря под собою, относился с долей пренебрежения. “И фамилия какая-то смешная – “Чайников” Самоваров было бы солиднее»..
—    А где служил, — поинтересовался на всякий случай Сергей.
—    В Хабаевске, — охотно ответил  морячок.
“ Вон оно что”, — понял Проколов. — “Значит, пехота ещё и картавит. Однако лихо этот
Чайников шпарит под Ильича. Его бы загримировать, смог бы сыграть на районной сцене молодого Ульянова”, — отметил Сергей.
“Морячок” оказался личностью не одиозной: держался по-свойски, запросто и даже, когда шеф, представив редакционной братии нового сотрудника сельхозотдела, отправился по своим делам, предложил знакомство  “обмыть”.
Был  Ваня на редкость способным: сочинял стихи, песни, играл на гитаре и пел. И, что странно, когда пел, “эр” у него звучала, особенно в песне про Клару:
Ах, Клара, Клара, Клара-продавщица,
Ты, родная, сердце мне отдай…
Правда, точного текста Проклов уже и не помнит, но что про местную Клару-продавщицу — это наверняка.
Освоился  Ваня в сельском хозяйстве быстро, писал много, даже, можно сказать, через чур много, и этим очень гордился, и, при случае, похвалялся, что “на нём одном дейжится вся газета”. Бахвальство это не всем в редакции нравилось, и решили новоявленную редакционную “звезду”  как-то проучить. Но как?
Ваня пытался писать пародии на известных поэтов, и ему, сговорившись, посоветовали отправить их в “Крокодил”, предварительно проявив восторг от написанного. Ваня, воодушевлённый вниманием, не заставил долго себя уговаривать и тут же отправил целую обойму пародий в уважаемое и самое популярное в советское время сатирическое издание. Все вместе с автором с нетерпением ждали ответа, а “заговорщики” по очереди караулили почту из Москвы. Это в нынешнее время материалы не рецензируются и на письма не отвечают,  а тогда с этим делом было строго, и центральная печать в этом отношении ничем не отличалась от районки, если не было  там ещё строже. Письмо из Москвы пришло через месяц. Ваня был в командировке, и “заговорщики”, в числе которых был и сам редактор, мучаясь совестью, аккуратно вскрыли конверт. Письмо, как и ожидали, оказалось  весьма критичным. Сочинили тут же хвалебный отзыв о Ваниных “шедеврах”, подделав подпись литературного рецензора, сунули его в конверт вместо вынутого письма и запечатали.
Неделю Ваня ходил окрыленный, с гордо поднятой головой, всем показывая “липовый” отзыв. Уже, было, засобирался ехать покорять столицу. На всех в редакции смотрел свысока, покровительственно, словно ему уже вручили писательский членский билет в большую литературу. А “заговорщики”  уже и не рады были: а вдруг у Вани сердце не выдержит, когда он узнает истинную цену своему творчеству. Эвон как взлетел высоко, как орёл парит, каково-то будет спускаться на грешную землю.
Зря волновались. Ваня поначалу,  когда ему все же показали настоящую рецензию на его пародии,  было осерчал сильно, но “шутку”,  в конце концов, оценил, и в дальнейшем уже гораздо меньше хвастался своими достижениями, и  даже писать стал гораздо интереснее и статьи, и стихи. Потом он всё-таки уехал из района в город. Говорят, даже выдвинулся  там в  народные депутаты и начал печатать свои стихи в областной прессе. Может, “урок”  все же чем-то ему и  пригодился.