1.

Шел белый снег, чистый, молочный. Падал распростертыми хлопьями на асфальт и парковые дорожки. Падал, кружился, впиваясь в шапку, где оседал, желая поселиться, но пробирался до самой шеи, оставляя там свой леденящий след.

Она шла и шла, вперед.  Изредка запахивая огромным шарфом непослушный воротник. Осознавая, как замечательно было хоть на одно мгновение остаться наедине со своими мыслями. Когда в очередной раз выдавалась такая возможность, все было привычно хорошо. Но когда реальность вторгалась в пределы снежного мира, приходилось делать над собой усилие.

2.

Андрей появился тогда так неожиданно, просто как молния. Ей сразу стало казаться, что жизнь кардинальным образом изменилась. Так Надежде всегда и казалось раньше, но на этот раз в этом просто не могло быть никаких сомнений. Как рухнувший перед самым домом столб, его невозможно не заметить.

Она сердилась за него за все. Даже за ощущения новизны. Тут же радовалась, и тут же снова — расстраивалась. Он был совершенно иной, как будто бы из другого мира. Как будто бы даже сделан он был из иного, не телесного материала, чего-то более стойкого, добротного, нечеловеческого.

Андрей говорил мало, не выяснял отношения. Она даже не знала толком, кем он работает. Потом узнала, конечно. Его профессия была связана с искусством. Он был художником и одновременно реставратором. Уж больно тонко он воспринимал действительность. Долго не показывал свою эту способность, но она это сразу и отчетливо увидела. Ей ничего не нужно было говорить.

Он никогда не давал ей понять, что она ему хотя бы немного нравится, но появление его в жизни стало важным поворотным камнем. Сначала — преткновения, а потом кого-то непроходящего восторга. И ошибиться здесь было решительно невозможно.

Мужчины часто приписывают себе несуществующие качества, видят себя через розовые очки. Ситуация была совершенно обратное. Надежде было смешно потом, когда кто-то посягал на схожесть с Андреем, считал, что он тоже умелый и уверенный, любящий и умный.

Впрочем, какое ей теперь было до всего этого дело.

«Люди не обязательно много и часто общаются, чтобы дать друг другу что-нибудь», — повторяла она про себя, каждый раз, когда на выходные, иногда в дивном настроении, а иногда в подавленном, в очередной раз шла в бассейн. Бассейн был огромный, светлый, синий. Обыкновенный петербургский бассейн. Народу там было мало. Она вставала под душ, и долго-долго так стояла, радовалась, смеялась обжигающим каплям, которые впивались в кожу, вынося на поверхность пор все то, что напряженно врастало внутри.

3.

Общалась она с ним лет двадцать. Еще со школы. Сначала он приходил к ним на уроки, рассказывал что-то об искусстве, о жизни, о дальних странах. Говорил он хорошо. Умел говорить. Ходил по классу, и долго что-то рассказывал. Она не могла понять почему, но впечатление, которое он произвел на нее тогда, в школе, было действительно ошеломляющим. Видимо, объяснялось это просто. Не было вокруг людей хоть сколько-нибудь ярких. Андрей был ярким.

Потом она узнала, где он работает. Небольшая студия, офис на Петроградской. Там было очень богемно, спокойно. Мольберты вокруг, картины. Творческого беспорядка у него не было. Он все клал на свои места. Приходила к нему вечерами, ждала, садилась на стул, и что-то пытливо расспрашивала. Он никогда не давал ей понять, что ему скучно, или что он торопится. Закуривал сигарету и долго подробно объяснял, отвечал на вопросы. Как будто он был профессор.

Потом она поступила в Университет. Новые лица, новые люди. Жизнь, казалось бы, должна была закрутиться. Но она медленно шла, соблюдая свою собственную скорость. Он снова возникал в ее жизни, как будто бы фоном или фантомом, оставляя ощущение чего-то настолько важного, что не было возможности сравнить его с кем-либо. Вновь и вновь.

Надеждина подруга Алина как-то обмолвилась, что в далекой юности в один прекрасный день вдруг увидела парня, который был очень похож на героя сентиментального фильма «Путешествие на картошку». Она как увидела его, поняла, что это единственный человек в ее жизни. Потом он единственный человек, правда, стал похож на солиста одной рок-группы. Высокий юноша, с большими глазами и толстыми губами. Подруга Надежды, кстати, так никогда с ним и не заговорила. Думая о своей подруге, Надежда иногда даже содрогалась от сравнения. Неужели и у нее все столь нереально?

4.

Андрей снова появился в ее жизни как бывало ранее, поздней осенью.  Когда было промозгло, шел дождь со снегом, было зябко и грустно. Она встретила его случайно около метро. Или, может быть, он сам ей позвонил.

Сообщил бодрым голосом о своих планах. Быстро и доходчиво. Он собирался поехать в Америку. Приглашал Надежду с собой, как он сказал, «немного поработать, если она не против, конечно. Переводить, а делает она это так хорошо».

Группа составляла десять человек. Надежде было дано задание переводить с английского языка для всей группы, налаживать межкультурное общение.

От радости Надежда не спала всю ночь. Думала, вспоминала. Хорошо понимая, что теперь, вот, ничего вспоминать было ненужно. Все снова было реально. После длительного перерыва оказалось, что жизнь вернулась на круги своя. Полностью восстановилась.

Итак, Америка зажигала фонари сознания, возбуждая его до какой-то запредельной степени. То ли дальностью своего местонахождения, то ли стереотипом запретности, Америка была замечательной и совершенно новой.

Они летели через Финляндию. Сели, пошли, без промедления нашли нужный рейс в Хельсинки. На маленьком канадском самолете – прямиком в Нью-Йорк, покачиваясь, как будто бы летели в Москву, а не в столь дальние страны.

Приземлялись ночью. Гудзон отражал странным зеркалом своей голубой поверхности здания и небоскребы. Огни огромного города светили дружелюбно. Машины здесь были огромные, какого-то странного киношного свойства. Длинные. Даже говорили, что в центр такой машины вкладывали для статуса килограммы железа, чтобы машина казалась еще больше. Вот такие огромные драндулеты и шныряли по шоссе, на правильной, но все равно дикой скорости.

Вокруг было много темнокожих, а аппарат просвета на таможне заставил пропустить, наполняя рентгеновскими лучами, все содержимое их хорошо запакованных кожаных чемоданов.

В эту поездку все было странно. Странно даже то, что однокурсница Надежды, которая тоже здесь оказалась, казалось, резко забыла о реальности. Смешная великовозрастная девушка со звонкой фамилией Бонч, и с целой группой известных родственников-писателей, вдруг отчаянно привязалась к черноглазому красавцу-испанцу, который работал официантом и приносил на подносе дивные заморские приготовления каждое утро. Она все время рассказывала о нем до и во время работы, забывая странное впечатление, которое производила на окружающих. Рассказывала даже о том, что разговаривает с ним по телефону ночами, по системе коллект, то есть за его счет. Это странная история отпрыска известных писателей и местного официанта не развеселила, а чем-то даже напугала Надежду. Даже до степени какого-то безумия. Ненужное зеркало собственного отношения к жизни. Может быть, так? Она не могла предполагать, что представители филологического факультета были столь откровенны и неразборчивы в общении.

Нью-Йорк был красивым. Гуляла Надежда ночью, сбивая ногами скомканные газеты, которых на дальних авеню накопилось настоящее море. Таймс Сквер горел и переливался новыми постановками. Было от этого хорошо, но и как-то нереально.

Питались они в местной столовой, при гостинице. При входе от пахло вовсе не так роскошно. Свежеприготовленными бюргерами, мясом и горчицей. Но день начинался бодро, и работы было много.

Утром Надежда вся загоралась. Видела, что он, чисто выбритый, подтянутый, уже сидел, шикарно одетый, розовощекий, за столиком, приветливо улыбаясь.

— Вы много работаете? – он пытливо посмотрел на нее.

— Да, — соврала она в который раз, вспоминая рассказы Бонч. – Много.

Он улыбался, как будто даже хорошо понимал ее. Смеялся, протягивая, удивительно бодро и ловко целый поднос удивительных кушаний. И откуда он их брал? И снова бюргеры казались чем-то особым, как будто бы мифическая группа находилась вовсе не в Америке, а где-то далеко, на островах Тихого океана.

Масштабы его личности было сложно передать или даже осознать, да и не нужно было. От него шла такая энергия, и такая тайна, что дух захватывало. Эта энергия и была движущей силой любого дальнейшего события.

Они приехали в небольшую деревеньку, которых так много в Америке. Загородная вилла, вокруг небольшой бухты Бэй. Вечерами они мирно гуляли вдоль освещенных шоссе, шли вперед, вдыхая незнакомые хвойные запахи, как будто примериваясь, где в этом огромном пансионе, были входы и выходы.

Как-то вечером, уже после переговоров, Андрей вдруг сказал, что хочет пригласить ее за званный ужин. Ужин был под открытым небом, вокруг стояли дивные дамы в платьях и приветливые, вечно улыбающиеся джентльмены во фраках.

Еда была несказанная. Как будто бы из волшебной восточной сказки. Жарилось мясо на вертелах, повсюду стояли свежевыжатые соки, вино и напитки. Когда солнце зашло, площадку на зеленом газоне осветили какой-то особой подсветкой. Было зажжено невероятное количество разноцветных лампочек. Музыка звучала так дивно и по южному громко, что, казалось, они, действительно, были на краю земли. Love you, love you again. В какой-то момент появились темнокожие актеры, которые подкидывали зажженные факелы, пуская их между плеч и жонглируя. Попеременно опрокидывая и вновь подбрасывая вверх.

— Как хорошо, да? – спросил он, протягивая ей сок, не отрываясь взглядом от жонглеров.

— Очень…

Потом они колесили по всем штатам. Поехали на север, а потом сели на самолет, долетели до Сан-Франциско и поехали на Гавайях.

Дальние острова, которые когда-то подверглись нападению. Знаменитый Перл-Харбор, который японца стирали во время войны с лица земли. Скалы, и самый дорогой курорт в мире.

На Гавайях было столь красиво, что на память приходили все разнообразные сюжеты кинофильмов. Перелет через океан. Гавайское мороженое, во льду. Огромные номера Хилтона, голубые бассейны вдоль океана, прямо на улице. Море цветов и ароматный кофе. Прогулки ночами вдоль океанских угодий, маленькие лавочки, где можно было купить все, от деревянных изделий-сувениров, изготовленных индейцами, до огромных шерстяных пончо. Дивные высоченные пальмы, и ощущение парникового эффекта напоминало о том, что находится они вдали от мира. Совсем далеко.

— Мамочка, я на Гавайях! – говорила Надежда в телефон, привычно щелкая аппаратом.

Разница в 14 часов, сутки лету, далекий остров, между Японией и Штатами. Когда они ехали на пароходе, было не просто волшебно, но как шампанское, которое вдруг неожиданно, выключило все, что помнилось. Создало эффект счастья, без отрицания. Дало новый заряд бодрости и счастья. Розово-перламутровое, апельсиновое море и небо, скалы и ветер.

— Андрей! – сказала Надежда, в очередной раз возвращаясь вечером с прогулки по палубе.

5.

Болела. Потом, спустя много лет. Боялась. Жизнь менялась по своим законам. Он был все равно всегда рядом, как будто бы и не уходил. Улыбался своим понимающим взглядом, и совершенно по-новому обращался к ней.

Выздоравливая, каждый раз она снова понимала, что жизнь вокруг набирает страшные обороты лишь потому, что так надо. Снег идет реже, но напряжение способно сбить с ног, нарушить жизненный покой, еще раз напомнив, что жизнь – краткий миг.

Как-то вышла она утром на лестничную площадку и увидела, что дивная собачка английской породы, белая, маленькая и смешная. Та самая, которая жила у соседей, вдруг забежала к ним в квартиру. Ни на шутку удивив сына, собачка, резвясь и причитая, села на пол и оставила за собой маленькую лужицу.

Надежда смотрела на эту добрую жизнелюбивую животинку, и радовалась. Хозяйка даже не вошла в их квартиру, захлопнула дверь. А собачка, неожиданно воспряв от подаренного одиночества, вдруг выскочила из нежданного приюта, побежала вниз по лестнице, сбивая все на своем пути. Сосед сверху, горделивый грузин, почему-то с нескрываемой радостью только что здоровавшийся со всеми, вдруг выпустил собачку на улицу, на снег, громко захлопнув за собой дверь.

Хозяйка обнаружила пропажу не сразу. Наспех одев пальто, выбежала в метель, громко причитая.  Надежда в какой-то момент вспомнила, как воспитательница в их детском саду, трое суток бегала по парку. Вспомнила ее отчаяние от пропажи собаки, совсем другой породы. Но это был такой домашний, такой милый, пушистый пес, столь приятный сосед. Осознать столь странную потерю было тяжким испытанием.

— Тоби, — кричала соседка на весь двор. – Тоби!

Пес не возвращался целый сутки. Один раз, не выдержав, и выглянув в окно, Надежда увидела, как он пронесся мимо их дома, на бешеной скорости, скрытый пургой, которая сутки не прекращалась.

— Тоби! Тоби! – повторяла Надежда про себя, не зная, расстроена ли она за собаку, за хозяйку, за грузина, который так легкомысленно отпустил собаку. Или за себя.

— Я так тебя люблю, — снова и снова говорила она вслух, уже не пытаясь придумать никакую другую историю, кроме своего всегдашнего ощущения счастья, которое уходило, исчезало, но всегда снова возвращалось, когда шел снег.

Нина Щербак

Фото автора