1.

Самый большой ужас, вернее все же удивление, было в том, что она это очень хорошо знала.

Знала с самого начала.

Знала, что он даже встречается с ней ради Марии. Все делает исключительно ради Марии. Из-за нее.

Для нее.

Назвать это ничтожным не было никакой возможности. На то они и были чувства. Если они были, то претворялись в жизнь любым из возможных способов. Но самое интересное началось в момент, когда Мария вдруг захотела с ней, с Юлей, подружиться. Это было уже выше ее, Юлиных сил.

Интерес Марии диктовался и практическими соображениями, и более эмоциональными. Сложно было до конца понять ее этот интерес. Но, видимо, молодость давала о себе знать с нескрываемой силой требования – себе и только себе. В общем, вышло так, что Мария теперь делала все возможное, чтобы с ней, с Юлей пообщаться. Оставалась подольше на работе, приходила пораньше – на работу. В общем, просто продыху, ей, Юле, она не давала вовсе.

Юля смотрела на эту ситуацию философски. Если Кирилл так решил, для нее это было естественным законом. Интересно ему, чтобы она, Юля, общалась с Марией, пожалуйста.

Вся провинциальность Марии расцветала особо пышным цветом, когда ей хотелось произвести на Марию впечатление. Не на шутку увлекаясь, она часами рассказывала ей о своих заслугах. О полях, лугах, личной жизни. О предстоящих планах на жизнь. Особо ей нравилось рассказывать Юле о Кирилле, да так, что даже забывалось на долгое время, часы, даты, время, как будто все в жизни останавливалось, чтобы только Юля выслушала, какой Кирилл прекрасный, замечательный, любящий, особый.

Юля, надо отдать ей должное, совершенно не сердилась на Кирилла. Она понимала, что ему может быть скучно, неинтересно, странно в ее обществе. В конце концов, она не представляла собой образец красоты и женственности, в отличие от молодости и яркости Марии. Поэтому, положа руку на сердце, она даже и не могла обвинить Кирилла ни в чем неправильном, или даже жестоком.

Самое сложное началось тогда, когда Мария по-настоящему прониклась к Юле. Всем, что называется, своим существом. Стала уточнять подробности про ее детство, юность, личную жизнь. Стала звонить-названивать, интересоваться.

Юля сносила все с достаточной долей мужества, иронии и стойкости.

— А Кирилл сегодня придет? – уточняла Мария, многозначительно глядя на Юлю.

— Я не знаю, — опустив глаза отвечала Юля.

— А мне кажется, что нам будет как-то веселее, — добавляла Мария, весело вглядываясь в телефон, шевеля и передвигая там что-то со скоростью света.

Кирилл пришел как всегда позже обычного. Юля сидела в своей комнате, терпеливо вглядываясь вдаль, делая вид, что она сосредоточилась на своих делах и проблемах.

«Сейчас мне что-то скажет», — думала она с ужасом, в которой раз перебирая в сознании их общую жизнь.

Но Кирилл ничего не сказал, а только улыбнулся в ответ на ее внутренние вопросы.

— Мне очень нравится наша идея, — вдруг неожиданно для самой себя сказала Юля.

— Какая идея?

— Идея поехать вместе в Хельсинки.

— Почему тебе так нравится эта идея?

— Я очень люблю паром. Море. Мне нравится оказываться в этой особой реальности корабля.

Сказано, сделано. И уже через несколько дней, они, мирно покачиваясь на трапе, взбиралась на огромный лайнер, придерживая чемоданы, чтобы, раскачиваясь на ветру, железный трап, не совершил свой блистательный путь – резко вбок и вниз, увлекая за собой пассажиров.

Она сидела в каюте, удивляясь, как быстро этот мир корабля успокоил ее, привел в нормальное состояние.

— Кирилл!

— Что?

— Кирилл…

Она очень хотела сказать ему, что ей нравился всегда покой и успокоение. Во всех замечательных смыслах. Когда душа внутри пела и баюкалась, как колыбель над этой пропастью жизни. Что ей никогда не нравились сложности, заплетающиеся начала и концы, глупость противостояния. Знал ли он об этом?

— Говорила тут с Марией. Она сказала, что приедет к нам на следующие выходные.

— Как здорово, — Кирилл оживился. – Замечательная идея, что ты поддерживаешь такие интересные знакомства!

«Знакомства дальше хуже», — думала про себя Юля, вспоминая самодовольное лицо Марии, ее длительные беседы, и нравоучительный тон. «Полюби ее немедленно», — снова уговаривала она себя, — «ты просто ревнуешь». Вновь и вновь она пыталась справиться с чувством пустоты, бабской сплетни и тоски, которые как будто бы врывались в жизнь с обликом Марии, но совершенно безуспешно.

«Если ты так любишь его, должна справиться и с этим», — снова уговаривала себя Юля, делая над собой усилия, чтобы распаковать вещи.

3.

Они шли по палубе, вглядываясь в огни пристани, ощущая морской воздух и ветер в лицо. Юля пыталась сосредоточить свои мысли, но они вновь и вновь возвращались к Марии, ее искреннему вниманию к ней, а потом вновь и вновь к Кириллу, и тому, что он значил в ее жизни.

— Кирюша! – сказала она вдруг очень громко, чтобы перекричать монотонный разбег турбин. – Кирюша!

Он даже не повернул голову, но вдруг как-то качнулся, как будто почувствовал ее внутренне состояние.

— Что, — он смотрел на нее как-то совсем по-другому. Не многозначительно, как обычно, а как-то нежно и заботливо, словно хотел что-то заново почувствовать.

— Тебе когда-нибудь кто-то говорил, что ты похож на птицу Феникс? – спросила неожиданно для себя Юля.

— Феникс? Почему Феникс, — Кирилл, казалось, и вправду удивился.

— Феникс такая птица возрождающаяся, — почему-то долго стала объяснять Юля.

— Какая?

— Из пепла она всегда возрождается, — проговорила разборчиво и громко Юля, удивившись с какой горечью эта фраза прозвучала.

Кирилл казался очень удивленным. Похоже, что на птицу Феникс он не был похож. По крайней мере так он о себе думал. Более того, он даже не особо и хотел быть на нее похожим.

— Юлечка! Ну что ты право! – он казался был дружелюбнее обычного.

— Ты – сильный, смелый. Ты Феникс! – засмеялась Юля, и поцеловала его в щеку.

— Пусть будет — по-твоему, прибавил он, и снова устремил глаза куда-то вдаль, как будто бы присутствуя и отсутствуя на палубе одновременно.

Она гуляла вдоль спасательных шлюпок, ощущая, как ей было легче, лучше в море. Как манил ее простор, как хотелось покоя, или шторма. Ощущение радости от близости моря, чаек, свежего соленого ветра как будто бы ее перерождал, делал сильнее, свободнее, а главное – нормальнее.

Но может быть, это потому, что здесь совсем нет других людей? – с опаской подумала она, как будто бы вновь теряя надежду.

Как все-таки я плохо с этими людьми обхожусь, вновь и вновь говорила она себе.

Ветер становился все сильнее, а брызги от морской воды уже обжигали лицо.

«Нужно идти в каюту», — вновь говорила она себе, и все стояла-стояла, вглядываясь в море, пытаясь там что-то различить.

4.

Ночью она проснулась от того, что лед бился о корпус парома с невероятной силой.

«Только бы не утонуть!» — подумала она, как испугалась.

Кирилл свесил руку со второй полки, и немного похрапывал.  Она привстала, погладила его по голове, поцеловала.

«Кирюша!» — тихо-тихо сказала она, и почему-то заплакала.

Вспомнила, что недавно кто-то рассказывал ей о невзаимной любви. Кто-то из знакомых. Она так удивилась, даже не поверила. Неужели взрослые люди могут об этом говорить всерьез. Взаимная-невзаимная. Странно.

Кирилл как будто бы почувствовал ее мысли, увидел их во сне. Открыл глаза, а потом их снова закрыл, как будто бы видел ее, Юлю, в другом измерении.

«Кирюша!» — снова прошептала она, и обняла за плечи. Он чуть подернулся своим загорелым торсом, и снова заснул, откинув голову немного назад.

Его волосы были темные и кудрявые, немного с проседью. Она гладила их, в который раз удивляясь, что там, ближе к корням, они были немного с рыжиной, немного даже мягче, чем казалось внешне.

«Могу вот так сидеть часами и смотреть на него», — со смехом подумала она, слегка отряхнулась от мыслей, и снова легла на белоснежные простыни, откинув голову резко назад. Удар льда как будто бы входил в мир каюты, как будто бы пытался прорваться на их территорию, пугая и обжигая своим неожиданным присутствием и ужасом возможной потери.

5.

Стокгольм был столь красивым и домашним, что она в который раз удивилась. Кирилл постоянно фотографировал, удивляясь зданиям, набережным, булочками, и магазинам. Как будто бы немного воспрял, отряхнулся. Странно Юле было и то, что он как будто бы совершенно успокоился, стал разговорчивее, и домашнее.

— Тебе здесь нравится?

— Нет. Не особенно. Просто хорошо гулять. Иметь, наконец, свободное время.

— Правда? – Юля всматривалась в его реакцию, как будто бы ловила мельчайшие детали его поведения.

«Вот, наверное, Мария так умеет увлечь» — с новой волной неприязни подумала она. – «Что она ему там рассказывает?»

Юля хотела даже поговорить о Марии, но вдруг поняла, что так превозмочь себя уже не может, и лучше прибережет обсуждения их новой встречи до момента это счастливой встречи.

Они гуляли, обнявшись, как не гуляли никогда, радовались красоте королевского дворца, цветам, шхунам и кораблям.

— Ты знаешь… Я когда-то слышала, что Астрид Линдгрен очень любила своего мужа.

— Да?  — он посмотрел на нее чуть равнодушнее, чем несколько минут назад.

— Да, — бойко ответила она.

Она шла с ним рядом, вспоминая, как они познакомились, как гуляли вместе. Как она ждала их встречу каждый день, как не могла заснуть ночью. Она вспоминала, как вся дрожала от его присутствия, не могла успокоиться, когда он впервые приехал к ней, и позвонил во входную дверь. Вспоминала она и как вся парила над землей, радовалась каждой встрече, как жила им каждую минуту, не на секунду, не думаю ни о ком другом.

Потом она как-то вдруг успокоилась, и просто решила идти спокойно, вдыхая аромат улиц, глядя на близлежащие кафе, ни о чем не сокрушаясь и ничего не опасаясь.

«В конце концов, можно завтра умереть, и все будет безразлично», — подумала она, с надеждой осознавая, что корабль близок и через несколько минут можно будет растянуться в каюте и уснуть.

6.

По приезде домой, когда Кирилл ушел на работу, она привела в порядок квартиру, и села на самое красивое место в столовой. Прямо на диван, под самой лампой. Взяла телефон. Набрала номер.

Мария подошла не сразу, но обрадовалась звонку на удивление самым ярким проявлением индивидуальности.

— Как я рада тебя слышать! – сказали она Юле на том конце провода.

— Мы только что приехали, — ответила Юля, несколько опечаленная тем, как грустно ей стало от голоса новоявленной знакомой, и как вся та надежда на радостное возрождение вдруг куда-то улетучилась.

«Ужасная ты», — сказала Юля себе, сделав над собой усилие, понимая, что фраза была обращена к себе самой, но по факту адресовалась именно несчастной Марии.

«Пригласи в гости!» — приказала себе Юля, понимая, что сейчас просто повесит трубку.

— Как я тебе рада! Как дела? «Как съездили? — с искренним интересом спрашивала Мария. – Как Стокгольм?!

— Прекрасно Стокгольм, — ответила Юля, понимая, что сделала что-то страшное, что стыдно ей за себя безумно, и что лучше умереть, чем понимать, на что она, Юля, сама способна.

— Ты придешь к нам в гости? – уже совсем искренно прокричала она по телефону, почти не делая над собой усилия.

— Конечно! – также искренно и радужно, — прокричала Мария, договариваясь о времени.

«Слава Богу», — успокаивала себя Юля, пытаясь представить себе, как чудесно будет выглядеть мир, если они снова сядут с Кириллом на паром и куда-нибудь уедут.

7.

Когда Мария позвонила через неделю в квартиру, Юля уже почти что не дергалась, не расстраивалась. Она даже была рада, что новая знакомая придет, что будет с кем пообщаться. Кирилл казался чуть веселее обычного, но с него тоже как будто бы спало напряжение. Он был домашний, неспешный, и совершенно бесстрастный.

Они разговаривали весь вечер, пили вино, ели торт, и мерно баюкали другу друга в том пространстве, которое сами организовали.

Под конец вечера, Юля вдруг поняла, что Кирилл уходит от нее, уходит насовсем и больше никогда не вернется. Она ждала каждую минуту, что он ей об этом скажет, пыталась понять, как нужно правильно реагировать, но так и не понимала, что именно нужно делать.

Потом она поняла, что потерять она его не может ни за что, что потеря будет совершенно непостижимой и невосполнимой, и что делать нужно что-то срочно, и однозначно.

— Маша! – вдруг резко сказала она.

— Что? – Мария смотрела на Юлю своими чистыми зелеными глазами, немножко по-кошачьи, и даже как-то по-собачьи, всем своим видом показывая, как ей хорошо.

— Маша, — снова сказала Юля, но осеклась, вдруг поняв, что Мария была искренне ею, Юлией теперь заинтересована, в сторону Кирилла вообще не смотрела, и уходить тоже не собиралась.

— Ой, Маша, — только и успела добавить Юля, слегка поддергивая плечом, и наливая кофе на всю компанию.

«Какая же это компания», — самокритично подумала она, плюхнув Марии как можно больше сахара.

8.

«Я уезжаю в командировку», — вечером сказал Кирилл. Обнял ее и улыбнулся.

Юля вся задрожала, села на пол, встала, как будто бы все то страшное, о чем она всегда думала, неожиданно воплотилось, выросло в монстра, страшного вида, проступило сквозь пергамент памяти.

— Куда? – спросила она.

— В Москву, — ответил Кирилл, и засмеялся.

— Почему ты смеешься? – спросила Юля.

— Потому что у тебя все мысли на лице написаны, — ответил он. – И потому, что … Потому что…

— А когда приедешь? — недоверчиво спросила Юля.

— Через два дня, — ответил Кирилл и снова улыбнулся.

Он не договорил, а только сел в кресло, и уставился куда-то вдаль, в окно, немного насупившись, и не давая ей возможности опомнится.

— Кирилл! Какое сегодня число? —спросила вдруг Юля.

— Тринадцатое, а что? – ответил Кирилл.

«Тринадцатое», — повторила про себя она.

Это было число, когда она с ним впервые познакомилась. Он был веселым, радостным, энергичным. И первый раз приехал к ней в гости, так неожиданно. И так надолго.

«Два дня, впрочем, я еще могу пережить», — подумала Юля.