-А вы думали? Пирожков? Булочкин? А я вот – Срыбин! Представляешь фамилия?

Они ходили вокруг стога: два подростка, и делились школьными впечатлениями, и такая забавная фамилия трудовика сильно потешала обоих.

…ехали двумя семьями на юг: намереваясь жить в кемпинге, в палатках, как уже бывало; но таким составом ехали впервые, и Сашка, московский племянник, сошёлся с Димой, сыном Володи и Жанны; ехали из Калуги, куда Сашку отправляли на лето, на дачу родители, а вот второй раз – и море будет, сияя счастьем…

…мы подружились с Димкой, хотя поначалу настороженно относились друг к другу; мы подружились, после того, как мой двоюродный брат, тоже Дима, сказал Бадаеву: Пообщайся. Мой брат – парень ничего.

 Мы ехали долго: несколько дней, останавливались в лесополосах, готовили еду, миновали различные городки; и Союз был крепок и незыблем так, что распад, скажи тогда, представился бы чьим-то бредом.

Какой распад?

Мы ходили с Димой вокруг стогов и язвили над советским мироустройством, оно мнилось чудовищным, потом – обсуждали литературу, которой болели, потом…

-Кишка кишке протокол пишет? – весело спрашивала Таня: моя тётя: дородная, весёлая, хлебосольная.

И шли есть…

 Море открылось: приветствовали, махали, кричали, и, добравшись до лагеря, тотчас бежали к воде: погружались в волшебную, тёплую, сияющую, плыли…

 Палатки ставили, обустраивали житьё…

 Жизнь без забот: весело, с маленьким телевизором, вокруг которого собирались вечером, с постоянными шутками; родителей Димы Бадаева звали Володя и Жанна.

С добавлением – тётя и дядя…

…мои тётя и дядя – ушли первыми…

 Тогда, вечерами мы бродили с Димкой между палаток, обсуждая самое разное: то школьные случаи, то политику, то литературу: важные такие, маленькие книгочеи.

Месяц мелькнул.

Сорок лет пронеслось.

Через какое-то время узнал, что Дима, шокировав своего партийного отца, собирается уйти в церковь: было слишком необычно, и религиозная бабушка влияла так, что дальнейшее в недрах Союза могло быть чревато.

Встречались с ним – ближе к финалу школы, на даче Гены и Тани, где гостил традиционно летом; бродили – как тогда на юге – между дач, щебёнка скрипела под ногами…

-Сначала отслужить придётся в армии, иначе в семинарию не попасть.

-Таковы условия?

-Да…

-Послушай – и ты веришь во всё это?

-Во что?

-Ну…что можно жить после смерти, что Бог есть?

Он загадочно улыбался.

-Я должен верить в это…

А я?

Тогда, лет в шестнадцать, всё воспринималось нелепыми фантазиями, так далеко отстоящими от современности, что странно делалось, как можно их воспринимать всерьёз.

 В мои девятнадцать умер папа; и тяжесть заставляла взглянуть на вещи по-другому, ведь не мог же такой замечательный, выдающийся отец исчезнуть бесследно!

Словно что-то углублялась в недрах сознания, сердце начинало работать по-другому.

Череда смертей лихо закрутила реальность: бабушка, Гена, бывший моим крёстным, тётя, не ставшая жить без него…

Отголосками доносилось нечто из жизни Димки: в семинарию не поступил, окончил педагогический, учительствовал, потом…всё же учился в Греции, в православной школе.

Родители его умерли.

Мы никогда больше с ним не встречались в жизни.

Смерти моих родных продолжались.

И вот – оставшись без мамы, оказался в такой бездне одиночества и тоски, что никакая вера не помогает.

И зачем-то вспоминаются два книжных подростка: бродящие вокруг стогов, обсуждающие многое-разное, ждущие от жизни интересного, хорошего…

   Александр Балтин

фото взято с сайта zen.yandex.ru