Наверное, можно начать от противного: Родина — не идол, нельзя позволять превращать служение Родине в служение идолу. Служение Родине — это форма служения Богу, иначе вырождение и гибель неизбежны.

Ближе всего к понятию «родина» понятие «народ» (слова «народ» и «население» — про разное). Как говорил свт. Иоанн Златоуст, народ — это святые, а не толпа народа. При этом каждый человек — носитель измерения святости (т.е. Я в Боге и для Бога или Я стремящееся к Богу), но это измерение может быть в нём актуализировано, забыто и закрыто или отвергнуто и обращено вспять. Так и с родиной обстоит дело, потому эту (настоящую, дающую жизнь в высоком измерении) Родину пишут с большой буквы.

* * *

Идола можно сотворить из любой идеи, даже из идеи Бога. И, наверное, одно из главных отличительных качеств всякого идола — самоутверждение (а не служение), которое суть порабощение другого во имя своё.

Всякий идол — Ваал, потому что в последней своей точке непременно превращается в Ваала, пожирающего жизни.

* * *

Люди обросли идолами, как могилы обрастают травой. Кажется, нет такой структуры в душе, которая не проросла бы сегодня идолом — т.е. перестала быть собой.

* * *

Ложный патриотизм для страны не менее губителен, чем отсутствие патриотизма). Когда человеческое сердце по глубине равно пропагандистской агитке, оно не вмещает не только истину, Бога, понятия о добре и зле, но и патриотизм в нём не помещается. Ибо человек в нём не помещается. Т.е. всё подлинное имеет духовный (бытийный) объём — в отличие от плоских пропагандистских шаблонов. В том и зло пропаганды, что она отлучает от глубины.

Да, без пропаганды нельзя. Но когда ничего другого, более глубокого и живого, нет в жизни общества, то и патриотизма на самом деле нет.

Ложный патриотизм легко может быть трансформирован во что угодно, даже противоположное себе —  методами иной пропаганды.

Ложное  не побеждает в битве со злом, а порабощается злом. Иначе не бывает.

Вырожденный, подменённый, духовно выветренный (не наполненный живым бытийным содержанием) патриотизм не может победить, ибо он направлен не к Богу и не от Бога пришёл.

* * *

«Истина — родина свободного человека» (Ромен Роллан) — стоящая внимания мысль.

Идолизация духовного пространства осуществляется за счёт абсолютизации относительного. Абсолютен только Бог, потому, абсолютизируя относительное, мы создаём идолов, вопреки заповеди «Не сотвори себе кумира».

Совесть, как и Родину*, не выбирают. Она просто есть — такая, как есть, и ты её такую как есть либо принимаешь, либо нет.

В духовных упражнениях мы себя тренируем, а не совесть — своё умение общаться с ней, прислушиваться к ней и следовать её велениям.

Путь духовного развития человека — это движение навстречу совести**, движение в совести ради всё большего приобщения к ней, усвоения её, соединения с ней. Что-то подобное происходит и с патриотическим чувством, когда оно есть и когда оно настоящее. В поддельном, искусство созданном патриотизме есть что-то по-сектантски нездравое, лишённое глубины.

Мы мыслим совестью, когда действительно мыслим. Во всяком случае, это две грани чего-то одного: мышление и совесть. И Родину мы любим совестью, своей жаждой истины и благодати, ибо Родина в некотором смысле податель земной благодати — возможности жить в согласии со своими базовыми устремлениями — духовными и душевно-телесными.

* * *

Ложное МЫ, в которое я верю, создаёт моё ложное Я. И дело не в том, как это МЫ называется: я/мы — русский, я/мы — немец, я/мы — христианин…

Яблоком может называться как настоящее яблоко, пригодное для пищи, так и бутафорское, причём бутафорское может выглядеть гораздо более красивым и привлекательным (это нетрудно организовать). Реальная принадлежность к МЫ определяется не внешней атрибутикой, верить в которую сегодня — верх глупости, а реальным наполнением, веществом и энергиями. Так, ложно образованный немец на русской земле убивающий русских людей, искренне верил, что служит своему народу (МЫ Германии). Ложное МЫ — это МЫ из головы, мы нереальное, а теперь и мы подменённое, программирующее гибель этого самого МЫ, а затем и Я.

То же самое можно сказать о христианском МЫ. Сказать я/мы — христианин, т.е. я часть общества, именуемого себя христианами, это всё равно как назваться яблоком. Но ты съедобное яблоко или бутафорское? Ты христианин — настоящий? Как ты это понимаешь? Потому что ныне огромное число всяких явлений, не имеющих отношения ни к Христу, ни к христианам, именуются христианскими, и если ты веришь в них, то ты — бутафорский, ненастоящий христианин.

Всё не так просто, как нам кажется, и как бы нам хотелось. Нынче жизнь принимает у нас экзамен на подлинность и нашего христианства, и нашей человечности. И нашей русскости.

* * *

Христианин — это не человек своей толпы, своей тусовки, а Христов человек. Христианин — тот, в ком действует Христос, другие критерии сегодня могут обмануть. Но это критерий, которым могут воспользоваться только христиане, т.к. внешнему оку не видать Христа ни в ком. Христа видит только Христос (т.е. мы видим Христа Христом).

* * *

Мою Родину определяет мой внутренний человек, который сформирован даже не культурой, а каким-то внутренним голосом, зовом быть. Но быть не вообще, а в конкретных координатах. Я ещё не сформулировала это как следует. Одно понимаю, мои потребности не ограничиваются внешними факторами, и доминирует не внешнее, при том, что оно наличествует и влияет.

Иду от самого слова, размышляю о своём рождении, и тот самый зов воспринимаю, как первую родину. Почему? Потому что всё остальное, утратив связь с первым, перестает вообще что-то значить. Словно умирает. Есть некий механизм воспроизводства самой себя — Родиной. Это не статичное, а динамичное понятие. То есть, та же земля, если перестанет воспроизводить нечто вроде своей сверхидеи, может утратить признаки родины. Как выразился кто-то из френдов, и на родине можно скучать по родине.

Поэты рождаются и живут в стихах, родина поэта — стихотворение. Его собственное стихотворение, — говорит Целан. Но я добавлю: не только собственное. Настоящее стихотворение создаёт поэта и в читателе, уже хотя бы потому, что для того, чтобы прочесть стихотворение, надо стать поэтом — пусть и отчасти. В том и сила поэзии, что она вводит человека в Поэзию — в Слово. Реально приобщает (общение — это уподобление).

За что человек любит того или иного поэта? За вкус жизни, за реальное приобщение к Реальности и подлинному бытию, за переживание Бытия, подаренное им. То же самое можно сказать о Родине.

* * *

Для всякого дела у Бога свой человек. Если каждый будет делать своё — Богом предначертанное — дело, всё в мире будет хорошо. Если же в мире нехорошо, значит многие не делают своё дело или делают не своё.

—

* Совесть и есть Родина — духовная;

* *Может быть именно в совести человека записано его предназначение, как веление должного и недолжного — не вообще, а в каждой конкретной ситуации. Совесть ведь очень конкретна, а не абстрактна.

Светлана Коппел-Ковтун

фото взято из открытых источников