Золотые звёзды текущих горем собачьих глаз покатились во многие души, сжимающиеся при соприкосновении с «Песнью о собаке», раскрытой в пространстве мерой постижения собачьей души, и – человеческой жестокости…

Какого цвета поэзия Есенина?

О! она красно-оранжево-зелёная, полыхающая, как осенние древеса, точно моделирующие собой внутреннее убранство храма; но есенинский храм выше: он поднимается, сияя воздушным эфирным телом, в те высоты, которые так слабо представляются отсюда, с земли: но творец великих песен даёт нам возможность соприкоснуться с ними.

Есенин нашёл золотой баланс: впрочем, едва ли искал – просто, расшифровывая свою душу, столкнулся с ним, великолепным: тот баланс, когда звучание стихов в равной мере близко и академикам, и алкашам (недаром, и воровская каста приняла его, как своего, и «есениным» на жаргоне именуют вора, пишущего стихи…).

Ранний Есенин мистичен: и поэмы того периода едва ли когда-то пользовались популярность: будь то орнаментальное узорочье «Марфы Посадницы», или сплошная, сквозная метафизика «Инонии»…

Ранний Есенин необычайно выразил скорбь души, названную правда грустью, о запредельности: словно – доказал наличие в нас такой тонкой субстанции, какую никакие научные эксперименты обнаружить не могут:

Душа грустит о небесах,
Она не здешних нив жилица.
Люблю, когда на деревах
Огонь зеленый шевелится.

И резкой смысловой дугой соединённые строки, уводящие к любви к зелёному огню, постепенно разматываясь, приводят к ослепляюще-таинственному выводу, насквозь пронизанному мистикой:

Так кони не стряхнут хвостами
В хребты их пьющую луну…
О, если б прорасти глазами,
Как эти листья, в глубину.

…запредельное влекло всегда: и Китеж, никак не всплывающий из-под метафизических вод, затопивших русскую историю, мерцал необыкновенной красою…

Есенин контрастен: нежность «Анны Снегиной» уравновешивается пугачёвским огнём: с рвущимся ритмом, неистовостью усечённых ритм, и письменами, будто исполненными пламенем…

Нежность зимы – и нежность к матери: вдруг вспыхивают в контрастных полях Есенина тайною белого цвета: столь же воздушного, как облака.

Страшный «Чёрный человек» смотрит в окна великого творчества: словно предупреждая – тебе пора…

Как ни жутко, но он оказался прав, чёрный этот, безликий, потусторонний, продиктовавший последнюю великую поэму, отобравшую столько сил…

Впрочем, и потустороннее есенинское кажется сияющим великолепием красок: раз столько подарил их – в песенном облачение – миру…

 Александр Балтин

фото взято из открытых источников