Беззаветной храбрости и

самозабвенной преданности Отчизне

героев-пограничников посвящается

«<…> 24 июня 1941 года я получил приказ из Надворной в считанные часы подготовить к эвакуации свою заставу. Что уж говорить, нам было легче, чем остальным заставам нашего отряда. Со стороны Львова граница рассыпалась, и немцы вот-вот уже будут у стен столицы Галиции. Наша застава находилась на румынском участке и, особо не желая нести потери, румыны просто выжидали, когда мы покинем уже обжитые позиции, чтобы прийти нам на смену: вероятно, они имели информатора на нашей стороне, сообщившего им о нашей скорой эвакуации. Они как бы давали нам фору, что позволило нам провести все необходимые мероприятия в штатном порядке. До Надворной мы шли колонной вполне спокойно, а уже в Станиславе в составе эвакуируемого отряда оказались посреди людского моря, собиравшегося хлынуть на Восток, и все пути, ведущие на Винницу, Кировоград, Днепропетровск, Запорожье и дальше на левобережье Днепра становились все больше переполненными как весенние реки: совслужащие, коммунисты, семьи командиров и бойцов Красной Армии и НКВД, легковые машины, грузовики, подводы, – все это в мгновение ока устремилось внутрь Украины: очевидно многие думали, что вскоре вернутся обратно после сокрушительного контрудара нашей армии, чему не суждено было статься. Нам еще относительно повезло: отряд эвакуировался по железной дороге; на станции в Станиславе мы узнали о первых потерях в личном составе, когда венграм удалось в буквальном смысле смять две наши заставы на участке с восточно-словацкой стороны. Уже находясь в теплушках сообразно комендатурам и заставам, мы наблюдали за стаями Юнкерсов, летевшими на восток. Алев.».

«– Владимир, – прозвучал зычный голос, внезапно заставивший меня прервать свое чтение, – ты можешь взять на ночь этот дневник и ознакомиться полнее с его содержанием».

«– Благодарю, – ответил я начальнику заставы «Сулак» Каспийского пограничного отряда капитану Виктору Калашникову, кавалеру Ордена мужества, – но все же хочется знать, кто этот Алев.?»

Мы сидели на импровизированном ужине в кабинете начальника заставы, как-то вдруг сразу подобревшего после моего вопроса.

«– Ну, собственно, Алев и есть Алев: Антон Леонтьевич Воздвиженский, начальник заставы N Надворнянского пограничного отряда, до Великой Отечественной войны дислоцировавшегося на Западной Украине. Его имя установить не составило труда. Прежний мой заместитель по работе с личным составом сделал запрос в Москву на этот счет… Теперь наша застава обладает своей литературной и боевой реликвией, которую я передам своему преемнику».

«– А как вообще дневник оказался в Дагестане?» – обратился я к капитану, увидев довольное выражение его лица, будто он того и ждал: стало быть, ему уже не впервой рассказывать историю вещи, прошедшей горнило Великой Отечественной войны.

Здесь стоит отвлечься на мгновение от нити нашего повествования, чтобы сказать, что в Дагестан я, в ту пору офицер Информационного агентства Федеральной пограничной службы России, приехал с группой журналистов центральных и наших ведомственных СМИ по следам только произошедшей буквально неделю назад трагедии: 16 ноября 1996 года в 2 часа 10 минут ночи в Каспийске, на ул. Ленина, 58, был взорван жилой 9-этажный дом, жильцами которого являлись семьи военнослужащих Каспийского пограничного отряда Северо-Кавказского пограничного округа. Мощность взрыва составила от 30 до 150 кг в тротиловом эквиваленте. Тогда под завалами оказались 106 человек, из которых 67 погибли, а 39 удалось спасти. Основная версия в то время: месть представителей рыбно-икряной мафии пограничникам за пресечение криминальной и контрабандной деятельности со стороны последних. Но позднее бытовала и несколько отличная версия происшедшей трагедии: якобы офицеры погранслужбы отказали открыть канал контрабандистам на границе с Азербайджаном для провоза крупной партии оружия или наркотиков. Так или иначе, но с конца 2003 года, по сообщению пресс-службы следственного отдела ФСБ России по Северному Кавказу, дело приостановлено.

То наше пребывание в Дагестане омрачали подписанные 31 августа 1996 года генералом Александром Лебедем Хасавьюртовские соглашения, ознаменовавшие наше поражение в Первой Чеченской войне с последующим постепенным уходом России с Кавказа, остановленным только премьер-министром России В. В. Путиным осенью 1999 и в ходе уже Второй Чеченской кампании. Помнится, насколько подавленным оказалось настроение военнослужащих России в республиках Северного Кавказа, а тут еще взрыв дома с семьями пограничников в Каспийске. Тогда же, разоткровенничавшись за стаканом доброго дагестанского вина, офицеры погранслужбы, МВД и Министерства обороны, обвиняли в открытом предательстве Александра Лебедя, полагая взрыв жилого дома в Каспийске прямым логическим последствием Хасавьюрта. Так что Дагестан нас встретил пасмурной дождливо-ветреной погодой, еще неостывшими руинами полностью рухнувшей секции каспийской многоэтажки, непрекращающимся несколько дней штормом, покидающим республику русским и русскоязычным населением и молчаливым, но угрюмо заметным недовольством военнослужащих частей и подразделений разных ведомств, которые здесь дислоцировались. Крайняя депрессия ощущались даже на Каспийском рынке, куда мы наведывались с целью выяснения общественного мнения и настроений, царящих в городе и республике: поистине, восточный базар то место, где можно вполне объективно осуществлять подобные замеры…

В этой связи моя поездка на заставу «Сулак» Каспийского отряда с двумя корреспондентами нашей пограничной прессы оказалась для меня и моих спутников чем-то вроде отдушины, глотка чистого воздуха посреди гнетущей атмосферы пока еще тихого, но нарастающего смятения. Однако, направляясь туда, я и не подозревал, что нас ожидает.

Читая ночью дневник старшего лейтенанта Антона Воздвиженского в большой общей тетради в клеточку 30-х гг. прошлого столетия – в нем не оказалось ни начала, ни конца, да и посередине попадались вырванные страницы: очевидно начальник заставы опасался перед органами за их содержание; я узнал, что он из коренных москвичей и наследственный пограничник: первым офицером пограничной стражи был его дед Василий Викентьевич Воздвиженский, ставший подполковником, а его отец капитан Леонтий Воздвиженский перешел на сторону большевиков в 1918, но погиб в боестолкновении на советско-польской границе в 1923 году. Антон, родившийся в 1919 и крещеный в храме Рождества Иоанна Предтечи на Пресне, почти его и не помнил. Судя по фамилии, Антон Воздвиженский принадлежал к роду священнослужителей Московской епархии, представители которого перешли впоследствии в военное сословие.

«<…> С 5 по 10 июля мы застряли на подъездных путях к Виннице у станции Жмеринка: пропускали гражданские и литерные составы, эвакуировавшие на восток советские предприятия, – пишет дальше Антон Воздвиженский. – Нам стало известно, что оборону областного центра организует 12-я армия под командованием генерал-майора Павла Понеделина. Буквально за день до отправления нас подняли по тревоге и бросили две наши заставы на уничтожение немецко-фашистского десанта, высадившегося у Жмеринки. Тут я и получил полноценное боевое крещение, но обе заставы понесли существенные потери; мы не досчитались четырех наших товарищей: сержанта Павла Криворотько, рядовых Федора Самойленко, Валентина Стешина и Рифата Мурзагалиева. Еще трое, в том числе и я, получили легкие ранения. У меня пулей по касательной было задето левое плечо. Рану обработал санинструктор на месте и в госпиталь я не обращался, забыв о ней вовсе. За четкую и слаженную деятельность моей заставы, а также за храбрость, проявленную мной лично в ликвидации немецко-фашистских диверсантов и при поимке из их числа «языка», руководство отряда меня представило к медали «За отвагу». Ранним утром 11 июля мы быстро тронулись через Зятьковцы на восток, нагоняя свой простой, а вскоре, отъехав от Винницы приблизительно километров на сто, на себе ощутили, каково оно путешествовать в степи под бомбежкой и воем пикирующих Юнкерсов. Впрочем, все обошлось. Алев.».

Под этим фрагментом примечание, сделанное автором уже другими чернилами и более чем месяц спустя: «17 августа. Горько сознавать, что генерал-майор Павел Понеделин, оборонявший Винницу, трус, дезертир и сдавшийся в плен немецко-фашистский приспешник. Смерть врагам нашего социалистического Отечества! Алев.».

На этом месте хроника событий, описываемых нашим начальником заставы, обрывается: полуистлевшая и прошедшая горнило войны вместе со своим хозяином общая тетрадь сохранила на себе следы вырванных страниц, которых было немало. Само собой разумеется, пограничник опасался того, что его дневник может вызвать к себе внимание неусыпного ока органов контрразведки НКВД, а потому заблаговременно уничтожал сомнительные и не внушавшие себе доверия страницы, которые могли быть расценены как критика в адрес партийного и советского руководства.

Затем, как выясняется дальше, пережив несколько переформирований в войсках НКВД, охранявших тылы Красной Армии в прифронтовой полосе, старший лейтенант Воздвиженский с десятком отобранных своих сослуживцев по Надворнянскому отряду и получивших уже боевой опыт были направлены в декабре 1941 года в Азербайджанский пограничный округ, где на запасной заставе Ленкоранского пограничного отряда подготавливались подразделения особого назначения для войск НКВД СССР. После большой искусственно сделанной лакуны в содержании дневник продолжается с прибытия вышеуказанной группы пограничников под командой Воздвиженского в город Ленкорань Азербайджанской ССР. Здесь кавалера медали «За отвагу» потрясло посещение вместе с начальством отряда Азербайджанского государственного Краснознаменного театра русской драмы в Баку, где успешно в апреле 1942 года прошла премьера комедии классика азербайджанской литературы Мирзы Фатали Ахундова (1812-1878) «Повесть о Мусье Жордане – ученом-ботанике и дервише Масталишахе, знаменитом колдуне». До осени 1942 года Антон Воздвиженский еще несколько раз посетил Баку, знакомясь с достопримечательностями азербайджанской столицы, но каких-то примечательных событий в этот период его жизни не произошло: все время занимало подготовка в спецшколе НКВД, как уже говорилось, размещенной на базе одной из застав Ленкоранского пограничного отряда. Еще известно, что старший лейтенант переписывался со студенткой третьего курса филологического факультета МГУ Натальей Мациевской, но о подробностях своих взаимоотношений с ней автор дневника умолчал.

Овладев Ростовом-на-Дону 23 июля 1942 года, две немецкие армии и одна румынская устремились на Северный Кавказ, вскоре овладев важными городами и административными центрами этого большого региона: 3 августа пал Ворошиловск (Ставрополь), 7 августа захвачен Армавир, а 10 августа – Майкоп, 12 августа немецко-фашистские части вошли в Краснодар и Элисту, а 21 августа группа военнослужащих из дивизии «Эдельвейс» водрузила на Эльбрусе немецкий флаг, но путь к обладанию Восточного Кавказа открыло немцам падение Моздока 25 августа. Угроза нависла над Дагестаном и, как следствие, Азербайджаном, основным поставщиком в то время нефтепродуктов для Красной Армии и Флота. 22 сентября спецподразделение старшего лейтенанта Воздвиженского на одном из кораблей Каспийской военной флотилии перебрасывалось в Махачкалу, а оттуда выдвинулась маршем в ногайский поселок Сулак, расположенный неподалеку от впадения одноименной реки в Каспийское море, где уже дислоцировался батальон НКВД на случай прорыва сюда немцев, стремившихся отсечь порты Махачкалы и Баку от Астрахани и отсечь пути поставки бакинской нефти остальной сражающейся Советской России. Рота (или застава) старшего лейтенанта Воздвиженского передавалась в оперативное подчинение комбата Виталия Гордеевича Войтика, солдаты и командиры которого уже неплохо прижились в Сулаке, учитывая близость зарыбленного Каспия. Собственно, от 26 сентября 1942 года значится последняя лаконичная запись в дневнике Антона Воздвиженского: «<…> Сегодня, 26 сентября, мы прибыли в н. п. Сулак, и я доложил и представился майору Войтику. Воздух здесь морской и такой же, как в Ленкорани, но более сухой и прохладный. В Махачкале в управлении меня предупредили о возможной нелояльности и изменнических настроениях среди местных ногайцев». Оставшиеся листы общей тетради опять же вырваны. Здесь для нас интересно то, что Воздвиженский оказался в Сулаке в канун праздника Воздвижения Честного и Животворящего Креста Господня.

Служба шла своим чередом, старший лейтенант и комсомолец Воздвиженский рвался на фронт, но судьба и промысел уготовили ему иную, не менее героическую участь.

13 ноября 1942 года майора Войтика срочно вызвали на совещание в управление в Махачкалу, причем вызов был не по оперативной связи, а лично приехал из столицы Дагестана лейтенант, чтобы в руки под роспись передать предписание. Комбат не стал дожидаться следующего дня и вскоре выехал на своей машине в Махачкалу: он вернулся только к вечеру 15-го числа и срочно вызвал к себе старшего лейтенанта Воздвиженского. Как только последний переступил порог кабинета начальника, майор заварил крепкий чай в кружках, передав одну из них Воздвиженскому вместе с двумя большими кусками рафинада.

– Попей, Антон – глюкоза, говорят, питает мозги. И внимательно слушай, – майор поперхнулся и продолжил. – Об этой операции никто не должен знать. О ней неизвестно ни начальнику штаба, ни замполиту батальона. По легенде твоя рота выедет в степь на отработку приемов и методов оперативной работы. На самом деле, – комбат встал и в мгновение ока развернул топографическую карту перед лицом Антона, – вы должны выдвинуться на урочище Святого Креста: это в двадцати километрах от поселка в верх по течению Сулака. Там вам необходимо окопаться и как можно лучше замаскироваться и ждать гостей.

– Каких еще гостей, товарищ майор? – несколько настороженно спросил Воздвиженский. – И как нам их встречать?

– Если появятся, то во всеоружии, Антон Леонтьевич. Дело в том, что наутро 20-го ноября планируется два немецких десанта численностью до половины батальона, в низинных плавнях на берегу бухты Сулак, чтобы, во-первых, отвлечь наши силы и, во-вторых, по возможности организовать плацдарм и закрепиться на нем. Видишь, наш батальон будет связан своими гостями: твоя задача продержаться хотя бы сутки до подхода бригады морской пехоты, которую спешно перебросят из Баку с 20 на 21 ноября. Раньше этого сделать не можем, поскольку враг разгадает наш замысел. Информация о планируемом немецком десанте поступила нам от нашего агента в штабе их группировки. Если немцы отменят десант, то, стало быть, в нашем управлении завелся крот и надо вычищать свои ряды. Из военных никто об операции не знает, только наши – чекистские. Маскхалаты с зелено-песчаной расцветкой вам уже шьются в Каспийске, завтра доставят. На урочище пойдете в ночь с 17 на 18 пешим ходом под покровом ночи, чтобы кто чего не заподозрил: машины в нашем песке сильно вязнут, да и заметны для разведывательной авиации противника. Утром будете на месте. Дополнительный боекомплект: гранаты, станковые пулеметы вам доставят следующей ночью на подводах. Вместе с тобой пойдут наши связисты из Махачкалы и протянут кабель. У тебя на все про все двое суток: постарайся хорошенько подготовиться там и как следует закрепиться. Сухой паёк со спиртом я приказал выдать вам на пять суток. Так что ни в чем себе не отказывайте, – последнюю фразу комбат Войтик произнес как-то отстраненно, тщательно стремясь скрыть внезапно нахлынувшие эмоции. Под Новгород-Северским в 1941 году он потерял единственного сына, погибшего смертью храбрых командира батареи, кому только что исполнилось 29 лет.

– Ну, иди, сынок, – как-то выдавил из себя великовозрастный майор, рубавшийся еще в Гражданскую в корпусе Червонного казачества Примакова, и, подойдя к Воздвиженскому, резко его обнял и тотчас отпрянул, – даст Бог, увидимся. И будь молодцом!

– Так точно, – уверенно подвел черту под разговором Антон Воздвиженский, немедленно выйдя из кабинета начальника.

Увы, предчувствия не обманули майора.

– Ох-ох-ох, – вздохнул он с грустью и, налив себе сто пятьдесят горькой и залпом выпив, склонился над картой: его вислые запорожские усы по-особому подчеркивали и оттеняли вдруг разогнавшуюся печаль старого воина.

Утром 20 ноября у майора Абвера Вольфганга Вестфаля-Клинке было прекрасное настроение. Едва избавившись от строп своего парашюта, он дал себе волю помечтать несколько минут: он первым немецким офицером такого ранга ступит ногой на берег Каспийского моря, которое, разумеется, вскоре будет принадлежать великому Рейху, который по достоинству оценит героический порыв своего офицера-разведчика. Почему бы ему не стать в будущем собственником какой-нибудь бакинской нефтяной компании или на худой конец поставщиком черной каспийской икры в лучшие дома и рестораны Рейха, когда каждая ее баночка окажется подписанной его факсимиле. «И это тоже наше жизненное пространство», – майор глубоко вдохнул свежий воздух кавказского утра и посмотрел на восток, зардевшийся злато-багряной зарей, куда уже к близкому морю нес свои мутновато-песчаные воды Сулак. Итак, через минуту вернувшись с небес на землю и оставив на потом подобные мечтания, свойственные всякому завоевателю всех времен и народов, Вольфганг Вестфаль-Клинке приказал радисту Гансу Ленцу, крестьянскому сыну из Эльзаса, передать в штаб шифровку, что высадка состоялась удачно, без происшествий и операция проходит в штатном режиме. Немецкие десантники, разделившись на три группы, одна из которых под командой самого майора оставалась в резервной засаде у реки, двумя другими потянулись с двух сторон к высоте Святого Креста: занятие высоты было поручено капитану Абвера Дитмару фон Штейнеку, прекрасно овладевшему ей еще на командно-штабных играх, проходивших под управлением командующего группировки. С началом войны на Востоке оба офицера сдружились и часто тандемом выполняли поставленные перед ними оперативно-служебные задачи: причиной тому и общее социальное происхождение (Вестфаль-Клинке – сын богатого промышленника из Дюссельдорфа, а фон Штейнек – внук известного генерала Рейхсвера по отцу, а по матери – крупного держателя пивных торговых марок Верхней и Нижней Саксонии), и желание персонального воинского триумфа, когда операция по выходу к Каспийскому морю и создание плацдарма с последующим закреплением результата и рассечением советского каспийского транзита могла стать одним из главных оснований оного. Однако дружба эта оказывалась неравной по характеру, ограничиваясь скорее плотными приятельскими отношениями начальника и подчиненного: к тому же, 36-летний майор был на четыре года старше подающего надежды капитана армейской разведки.

Внезапно замаскированными пограничниками был открыт шквальный огонь по немецким десантникам, приблизившимся к высоте Святого Креста и уже начавшим взбираться на ее гребень. Опытный оперативник Вестфаль-Клинке все точно понял, почему так произошло, и уже хотел отправить шифровку с тем, чтобы внутри штаба группировки искали законспирированного русского крота, когда ему сообщили, что снайперским выстрелом в глаз убит радист его группы Ганс Ленц. Запасной радист Венцель Гезель, немец из Польши, которому не доверял Вестфаль-Клинке, находился в отряде капитана фон Штейнека, шедшего на штурм возвышенности с задней стороны. Из-за самоуверенности и желания побыстрее осуществить замысел руководства опытный майор Абвера не удосужился наладить войсковую связь между двумя частями вверенного ему подразделения. Уже не озабочиваясь этим, он вошел в боевой азарт, приказав взять высоту любой ценой хотя бы к исходу дня: в реализме майору не откажешь, он знал, какая сложная задача перед ним стоит, но теперь, сознавая, что пал жертвой внутреннего предательства, решил умереть как солдат, любой ценой взяв высоту и уничтожив там русских. Свой резерв, состоящий из двух взводов, он решил лично повесит в атаку в последний момент: «Прости Дитмар, брат мой, в оперативной игре русские нас обошли. Придется нам умирать как пехоте и это наш долг. Всякая смерть нелепа, но в нашем случае она нелепее на порядок», – произнес он про себя, сделав большой глоток Бехеровки из своей объемистой коньячной фляжки. Он с горечью слышал, как, преодолев часть высоты, его солдаты стали подрываться на минном заграждении. Однако несмотря на потери бойцам Абвера удалось преодолеть и его. Огонь со стороны обороняющихся становился реже – майор посмотрел на свои часы Вошерон Константен, подарок отца: они показывали ровно 16.05 пополудни. К 17.30 немцам удалось приблизиться и закидать гранатами пулеметное гнездо, казавшееся недосягаемым и досаждавшее им с самого утра; здесь пали смертью героев старшина Мирошник и рядовой Решетников. С полчаса стояло непривычное и зловещее затишье, но в 19.00 русские вдруг стали огрызаться с новой силой, как будто в них вселились демоны – мнилось майору Вестфаль-Клинке. Вдали на утомленном вечернем просторе небес он увидел одинокий немецкий самолет-разведчик, и слабая надежда на миг промелькнула в его сознании, но, по-видимому, опасаясь советских зениток, тот вдруг сделал резкий разворот и быстро ушел в западном направлении. В 19.30 ему сообщили, что погиб от снайперского выстрела капитан фон Штейнек, легко раненый еще около полудня. Майор сам опасался этого снайпера, уложившего, наверное, уже с десяток опытных спецназовцев, а тут еще и младшего товарища… Окончательно утратив надежду, майор выстрелил из ракетницы и скомандовал «к бою», и к высоте выдвинулся резерв, состоявший из двух взводов. По здравому суждению майора, русских оставалось не больше десятка и все они скорее всего уже не единожды ранены. Что они против шестикратного немецкого преимущества? Тем не менее, бой продолжался, а майор Абвера жестоко заблуждался относительно воли сопротивления у русских: некогда его неизгладимо впечатлил развал крупных соединений Красной Армии летом 1941 года…

В 22.00 20 ноября в кабинете майора Войтика в поселке Сулак раздался звонок: связь со Святым Крестом еще осуществлялась. С той стороны раздался слабеющий голос:

– Товарищ майор, Виталий Гордеевич, задача, поставленная Вами и руководством управления НКВД, выполнена. Нами фактически разгромлено подразделение Абвера. Нас осталось двое, я, старший лейтенант Воздвиженский, и младший сержант Аслан Тхагапшев, наш снайпер, соколиный глаз. Представьте его к награде. Немцев не больше тридцати. Аслан легко ранен, я обездвижен. Патронов почти нет, только три гранаты…

– Держись, сынок! Второй немецкий десант у залива Сулак мы сейчас добиваем. Выжившие из них, кажется, уже осознают бесполезность сопротивления в нашем глубоком тылу. Мы даже не знаем, какой из этих десантов был главный. Замыслам стоит у них поучиться. Если бы не вовремя доведенная до нас информация, сам понимаешь… – на другом конце провода послышались гудки.

– Тьфу ты, – в сердцах выразился великовозрастный майор и, быстро надев фуражку, выскочил как ошпаренный из своего кабинета.

Гребень урочища Святой Крест был усеян трупами оборонявшихся пограничников, а склоны – солдат Абвера.

– Аслан, давай снимем каски и оденем зеленые фуражки. Две гранаты твои, одна моя.

– Так точно, товарищ старший лейтенант, – спокойно ответил черкес-снайпер.

– Опусти меня вниз по пологому склону метров на десять. Я встречу их с одной стороны, а ты – с другой.

С обеих сторон слышались крики: «Руссен, сдавайтесь!». В этот момент к лежащему старшему лейтенанту Антону Воздвиженскому приближался майор Вольфранг Вестфаль-Клинке в сопровождении десятка солдат своего спецподразделения, двое из которых подошли к пограничнику в надежде овладеть отважным командиром, как вдруг он вынул чеку гранаты и из последних сил воскликнул: «Пограничники не сдаются!». Двое солдат пали замертво, а майору Абвера посекло осколками ноги, и он потерял сознание. Через несколько мгновений Аслан Тхагапшев одну гранату кинул в наступающего врага, а с другой скатился в гущу немцев, вынув из нее чеку, с криком: «Пограничники не сдаются!». А дальше вспоминает взятый наутро в плен немецкий унтер-офицер Гюнтер Фрейман: «Неожиданно на вершине возвышенности возникло некое свечение, усиливавшееся с каждой секундой и ослеплявшее наших людей со всех сторон. Мы в панике бежали, чувствуя, как этот свет пронизывает наши души снаружи и изнутри, но никуда не могли от него деться. Майор Вестфаль-Клинке говорил, что эти русские связаны с демонами. Наверное, так оно и есть. Солдаты теряли сознание и падали от этого света. Свечение было с изумрудным оттенком. Меня и сейчас бросает в дрожь всякое напоминание о нем». Утром 21 ноября, когда отмечается Собор Святого Архистратига Михаила, бригада морской пехоты Каспийской флотилии взяла в плен до тридцати обезумевших немцев: после ночного инцидента они не представляли опасности, а многие не могли до сих пор прийти в себя. И здесь повезло больше всего майору Вестфаль-Клинке: он вовремя отключился и не ощутил чудовищного светового ужаса, который испытали его подчиненные. Раны его ног оказались неопасными. Как тут не сказать: на войне у каждого своя судьба, равно как и удача! Банальность этой фразы нисколько не умаляет ее значение. Планида правит и Аресом.

После оказания первой медицинской помощи и снятия изматывающих жгучих болевых ощущений майор пришел в себя и его, ковыляющим на одном костыле, доставили в Сулак и прямо в кабинет другого майора – Войтика. Через переводчика Войтик обратился к ошарашенному случившемся военнопленному:

– Господин майор, Вы кажется очень хотели увидеть Каспийское море, как сообщал наш источник. Поедемте я Вам его покажу как офицер офицеру, хоть Вы и фашист…

Они оба минут десять стояли молча, вглядываясь в накатывающую осеннюю волну седого Каспия или Бахри Хазара, как называют персы Каспийское море. Клонился к закату Михайлов день, и немец никак не мог отрешиться от метаморфоз, произошедших с ним за последние: его потерявшее самоуверенность и аскетически осунувшееся лицо выдавало именно это. Войтик прервал мятущиеся думы уже бывшего подававшего надежды майора Абвера:

– Алексей, переведи ему следующее: Вами займутся наши люди из управления в Махачкале и полагаю даже в вышестоящих инстанциях: слишком Вы ценная, я бы сказал, красная рыба в нашем улове. И мой Вам совет напоследок: живите, молодой человек, коль Вам выпало жить. Надеюсь, война с Россией для Вас закончилась, ведь Вас не тронул почему-то сам Михаил Архангел. Вы же, надеюсь, не фанатик. А теперь прощайте.

Переводчик лейтенант Задорожный запнулся на переводе «красной рыбы», но все же подобрал тождественный эквивалент из немецкого. Так состоялась нечаянная и даже трогательная встреча двух майоров из вражеских боевых порядков на фоне начинающего штормить Каспия и в убывающий день Собора Архистратига Михаила. В дальнейшем, говорят, майор Вольфганг Вестфаль-Клинке пошел на сотрудничество с советской разведкой, а майор Виталий Войтик после окончания Великой Отечественной войны проживал в Ростове-на-Дону. Младшего внука своей старшей дочери, появившегося на свет в ноябре 1946 года, он настоял наречь Антоном.

Начальник заставы Сулак капитан Калашников с неподдельным трепетом положил в сейф бесценный дневник старшего лейтенанта Антона Воздвиженского и, закрыв его массивную створку, пригласил нас в свой уазик проехать на урочище Святого Креста.

В течение этой поездки, перемежающейся то грунтовой, то бетонной дорогой, идущей вдоль реки Сулак, у меня появилась возможность подробнее расспросить капитана о судьбе дневника погибшего героя.

– Дело в том, что когда наш Нахичеванский пограничный отряд в 1993 году был передислоцирован в Дагестан, став Каспийским пограничным отрядом, – продолжал Виктор Калашников, – то немногим позднее, как только появилась застава Сулак, к нам пожаловал пожилой местный житель Магомедгази Абубакаров, лакец и бывший чабан, он 1930 года рождения. Через пару месяцев после боя, кажется в январе 1943 года, он обнаружил залитый кровью планшет старшего лейтенанта Антона Воздвиженского. Планшет отбросило взрывной волной, когда граната разорвалась в руках командира. Все эти годы он тихо хранил пропахший порохом дневник, обязуясь передать его только пограничникам. И вот это время пришло. Удивительно: как будто заслуженный чабан знал, что мы появимся в Дагестане и в его поселке Сулак.

Дальше мы ехали молча довольно ошарашенные столь яркой историей, обретенной на столь скромной заставе. Из автомагнитолы звучала «Восточная песня» Валерия Ободзинского на слова замечательного поэта Онегина (Олега) Гаджикасимова и музыку композитора Давида Тухманова, весьма сопутствующая нашему меланхолическому настроению:

Льёт ли теплый дождь, падает ли снег,

Я в подъезде против дома твоего стою.

Жду, что ты пройдёшь, а быть может – нет

Стоит мне тебя увидеть –

О, как я счастлив.

Странно и смешно наш устроен мир –

Сердце любит, но не скажет о любви своей.

Пусть живу я и не знаю – любишь или нет.

Это лучше, чем, признавшись слышать нет в ответ.

А я боюсь – услышать нет. <…>

К чему это? – подумалось мне, и тогда, в свою весьма юную пору, я не нашел ответа. И лишь теперь я понял, в чем смысл этого всего: насколько жертвенным являлся в военное время старший лейтенант Антон Воздвиженский, настолько же им оказался и поэт Онегин Гаджикасимов (1937-2002), написавший шлягеры советской эстрады, которые исполняли Юрий Антонов, Валерий Ободзинский, Алла Йошпе и Стахан Рахимов, Алла Пугачева, Эмиль Горовец, Роксана Бабаян, Валентина Толкунова, Ренат Ибрагимов, Тамара Миансарова, Муслим Магомаев, Аида Ведищева, Мария Кодряну, Владимир Трошев, Полад Бюль-Бюль оглы, Сергей Захаров, Людмила Сенчина и многие др. Все знают Онегина Гаджикасимова, происходящего с обеих сторон из аристократических ширванско-азербайджанских тюрко-персидских фамилий, но мало, кому известно, что, приняв православие в 1985 году, он 3 декабря 1989 года, накануне престольного праздника Введения во Храм Пресвятой Богородицы (а это – Храмовый праздник Отдельного корпуса пограничной стражи Российской империи), был принят в число братии Введенской Оптиной пустыни и назначен комендантом монастыря. Петровым постом 1989 года пострижен в рясофор с именем Афанасий в честь Афанасия Афонского наместником монастыря архимандритом Евлогием (Смирновым); 1991 году наместником монастыря архимандритом Венедиктом (Пеньковым) пострижен в монашество (малая схима) с именем Силуан; позднее был пострижен в великую схиму с именем Симон. Стало быть, у каждого из них своя Голгофа: один, старший лейтенант Антон Воздвиженский, потомок русских священнослужителей, взошел на урочище Святого Креста 19 ноября 1942 года; другой, азербайджанский аристократ и популярный поэт-песенник Онегин Гаджикасимов, приняв великую схиму, удалился Иоанно-Предтеченский скит. Лишний раз убеждаешься, что ничего случайного не бывает, а иеросхимонах Симон (Гаджикасимов) связан с пограничником Антоном Воздвиженским и всеми пограничниками России через престольный праздник Оптиной пустыни и Храмовый праздник ОКПС – Введение во Храм Пресвятой Богородицы.

Мы ехали посреди болотистой местности дельты Сулака, переходящей в песчаные пагорбы, небольшие холмы, почти целиком поросшие по-местному гребенчуком, или по-великорусски гребенщиком, вечнозеленым кустарником из семейства Тамарисковых. Гребенщик характерен только для низовий Терека, Сулака и Волги, иными словами, болотистых песчаных и супесчаных солончаковых почв; в других частях Южной России он практически не наблюдается. В 90-е гг. минувшего столетия и начале 2000-х местные браконьеры использовали заросли этого размашистого кустарника как маскировочное средство для своих схронов. Нам довелось своими глазами увидеть браконьерские закладки под гребенщиком с хранящимися в них снастями, рыболовецкими промышленными крючками, а то и с щедро пересыпанной солью красной рыбой, в том числе белугой, и даже с охотничьими ружьями. Прочесать всю дельту с гребенщиковыми холмами для пограничников было нереально, а потому часто действовали выборочно, высаживая с вертолетов на одном из ее участков десант. Но и в таком случае результаты подобных внезапных «налетов» впечатляли. По данным наших оперативных органов, «гребенщиковые поля» находились под опекой Кизлярской рыбно-икряной мафии, где в ту пору господствовал славянский этнический элемент, тогда как остальные районы Дагестана входили в сферу деятельности национальных республиканских группировок.

Однако 20 ноября 1942 года, в день кровопролитного и ожесточенного боя при урочище Святой Крест, гребенщик прекрасно защищал пограничников. Благодаря ему немцы так и не смогли вычислить и обнаружить нашего снайпера младшего сержанта Аслана Тхагапшева, перемещавшегося от одной гребенщиковой заросли к другой. Майор Вестфаль-Клинке в нервном порыве сначала было отдал приказ сжечь все кустарники гребенщика после взятия возвышенности, но потом отказался от него, поскольку понял, какое преимущество представляет собой кустарник при обороне господствующей высоты. Но что же нам говорит история урочища Святого Креста?

Во время Персидского похода, прибыв с флотилией в Аграханский залив 24 июля 1722 года, император Петр I побывал в крепости Терки, опорном пункте русской армии в Дагестане. Неудовлетворенный месторасположением этой крепости, император принял решение упразднить ее и на новом месте, в 20 верстах от устья Сулака и в 67 от устья Аграхани, где река Койсу делится на два рукава, Сулак и Аграхань, заложить крепость Святого Креста. Петр I «сам приискал под оную крепость место, сам снял с оного план, сам сделал чертеж сей крепости и сам оную размерил…». В этом ему помогали генералы Левашов, Кропотов, инженер-полковник де Бринель и Ветерани.      Строительство крепости началось в 1722 году и закончилось в 1724 году. 22 сентября 1724 года Петр I подписал указ на имя генерал-лейтенанта М.А. Матюшкина, в котором предписывалось перевести в крепость Святого Креста гарнизон и жителей крепости Терки. По приказу Петра I в крепость Святого Креста также переселялись жившие возле Терков черкесы Нижней Кабарды. В полуверсте от крепости Святого Креста и была построена слобода Охочинская, населенная горцами, состоящими на русской службе и находящимися под командой кабардинского князя Эльмурзы Черкасского, которого Петр I произвел в подполковники. При крепости также формировалось Аграханское казачье войско (названное в честь пересохшего впоследствии правого рукава Койсу Аграхани), образовавшее три станицы – Каменка, Прорва и Кузьминка – и состоявшее из терских казаков, а позднее усиленное тысячью семействами донских казаков.

После смерти Петра Великого, особенно в царствование Анны Иоанновны, содержание новых крепостей на Кавказе и в Персии было признано невыгодным для казны. По Гянджинскому трактату с шахом Надиром, подписанному 10 марта 1735 года, Россия уступала Персии все завоеванные у нее города и территории. Русско-персидская граница тогда проходила по реке Койсу. В связи с этим крепость Святого Креста упразднялась, а вместо нее на левом берегу Терека в том же году заложили крепость Кизляр, куда и переводились войска, в том числе аграханские казаки вместе с армянской милицией со своими семьями. Здесь нам интересен перечень комендантов крепости Святого Креста или Сулацкого города, среди которых полковник      Л. Я. Соймонов (1722-1723), полковник Дербень (1723-1725), полковник Д. Ф. Еропкин (1725-1727), полковник А. Н. Дубасов (1728-1729), полковник Б. Т. Киселев (1729-1730), полковник князь М. М. Барятинский (1731-1732), полковник А. Т. Юнгер (1732-1735). Разумеется, к ним символически можно добавить и восьмого – Антона Воздвиженского, осуществлявшего комендатуру урочищем Святого Креста в течение двух суток с 19 по 21 ноября 1942 года, пусть часть вторых суток уже и посмертно.

– Вообще, – рассказывал дальше капитан Калашников, – героев Святого Креста в том же Кизляре и окрестных населенных пунктах называют еще затерянной заставой. Старший лейтенант Антон Воздвиженский и младший сержант Аслан Тхагапшев были награждены Орденом Боевого Красного Знамени посмертно, младшие командиры и рядовые этого героического спецподразделения получили посмертно другие правительственные ордена и медали… Тут недавно один браконьер, очевидно переусердствовавший с водкой и пропитавшийся смолистыми выделениями и пыльцой гребенщика и задержанный нами, утверждал, что его преследовали пограничники в маскхалатах с красными звездами на фуражках еще образца 1930-х гг. Как знать, как знать. Некоторые даже считают, что солдаты Абвера надышались тогда непривычным для них гребенщиком, и поскольку вволю потребляли спиртное, то среди них возник некий эффект массового психоза, так как их коллективное бессознательное подверглось одинаковому биохимическому воздействию извне. Мне, разумеется, как курянину и русскому человеку, ближе версия с Архистратигом Михаилом.

В этот момент мы стояли уже на гребне или на плато урочища, некогда заваленного трупами пограничников спецподразделения Воздвиженского, куда не ступила немецкая нога посреди приглушенного гребенщикового аромата по сезону, и перед нами простиралась на восток однообразная испещренная речками, ручьями и болотами дельта Сулака, на крайней кромке которой узкой голубой ленточкой проблескивало Каспийское море, а на юге Кавказ ощетинился отвесными кручами и горными скалами Дагестана. Неужели усиленные свойства гребенщика-тамариска способны растворять время или создавать смешение времен (как в случае со злополучным браконьером), вызвав к жизни героев не только того боя с подразделением Абвера, но и предшествующих времен Петра Великого? Вот незадача. И вдруг омрачавшие меня мысли, связанные с Хасавьюртовскими соглашениями и взорванным домом пограничников в Каспийске, развеялись и я почувствовал уверенность за будущее Великой России и ее народа. Вскоре с урочища Святого Креста нас унес вертолет в Каспийск, в наш пограничный отряд. А капитан Калашников пошел своей дорогой, возвращаясь на «Козле» на заставу Сулак. Уже намного позднее в 2012 году я услышал песню «Золотые погоны» на стихи талантливого поэта-офицера Владимира Пшеничного, полковника СВР в отставке, и понял, что она об Антоне Воздвиженском:

Ты стоишь и глядишь на раскрытую дверь.

Эта дверь не в Париж и не в модные нынче салоны.

Эта дверь на войну и все падают, падают с крыш,

Капли серых дождей на твои золотые погоны.

—

А тебя впереди ждет последний твой бой

И его избежать не поможет, пожалуй, и чудо.

Но бежать от войны, это принцип не твой,

Лучше здесь умереть, чем уехать отсюда.

—

И пускай эту землю умоют дожди,

Память свято хранит обагренные кровью страницы.

Ты судить о тех днях с высока с горяча подожди,

Это прошлое в наше окно может быть постучится.

Вот только старший лейтенант Воздвиженский не дожил немногим более двух месяцев до введения И. В. Сталиным погонов в Красной Армии 5 февраля 1943 года.

Владимир ТКАЧЕНКО-ГИЛЬДЕБРАНДТ (ПРАНДАУ), GOTJ KCTJ,

подполковник, военный историк, переводчик

Фото с сайта «Заметки путешественника»