Скоро у студентов начнётся тритий трудовой семестр – работа в студенческих строительных отрядах, а это подспорье к нехитрой стипендии. Давайте вспомнил, как работали студенты в далёкое уже советское время.

Старенький неказистый автобус «Кубань» больше похожий на большую железную букашку без крыльев, лихо, как кузнечик, подпрыгивал по ухабистой древней Смоленской земле. Водитель, веселый балагур на полную катушку врубил свой старенький транзистор «Альпинист». А там «Красные маки» во весь голос Стаса Намина. А за окном автобуса стебелилась зелёная молодая ещё кукуруза — детище Никиты Сергеевича Хрущева. Мы ехали в свой первый, а кто-то и в последний стройотряд, весело подпрыгивая на ухабах смоленского бездорожья и, горланя песни вместе со Стасом Наминым, которого старался перекричать наш гитарист Шурик Михайлов. На очередном ухабе радио подпрыгнуло вместе с автобусом, и, похрипев немного под ногами водителя автобуса, заглохло. Немного поворчав, водитель успокоился, а Шурик с усмешкой ему сказал:

«Не страшны тебе ни дождь, ни слякоть,
Резкий поворот и косогор,
Чтобы не пришлось любимой плакать,
Крепче за баранку держись шофёр…»

Новые зелёные стройотрядовские куртки с бело-синей эмблемой «Вязьма — 78», были нам молодым и зелёным, как эта кукуруза, к лицу. Позади самый трудный год впереди третий трудовой семестр. А на «Камчатке» автобуса сидит Шурик Михайлов и всю дорогу от Вязьмы до места дислокации стройотряда — села Туманово, без устали под свою гитару поёт, что на ум взбредёт:

«Ну, споёмте-ка ребята-бята-бята-бята-бята,

Жили в лагере мы как, как, как,

И на солнце как котята-тята-тята-тята

Грелись эдак, грелись так, так, так.

Наши бедные желудки -лудки-лудки-лудки-лудки

Были вечно голодны -ны-ны

И считали мы минутки -нутки-нутки-нутки-нутки

До обеденной поры-ры-ры!».

Петь никто не хотел, то ли слов песни не знали, то ли было лень, многие впали в дрёму. На очередном ухабе автобус подпрыгнул, и Шурик, ударившись головой в потолок, крикнул: «Ууу, ух, ухабы!! Эх, дороги, пыль да туман…».За поворотом появилось село Туманово. Въехали в небольшое старое село, таких тысячи на Руси и остановились возле старой одноэтажной деревянной школы, в которой и проведём два месяца трудового фронта. Кровати и тумбочки прямо в классе, вот и вся тебе обстановка. Хорошо хоть не в палатках. Умывальник и уборная на улице, хорошо хоть не в поле. Завтрак, ужин в совхозной столовой, хорошо хоть не в ресторане «Прага» на Арбате. Обед на свежем воздухе. А вообще, как-то всё странно: старенький автобус, старая школа, избитая дорога, бедное село и мы весёлые, молодые и здоровые.

Ольга Платонова в белоснежных босоножках кричит что есть мочи (ударение на 1-й слог):

— Вадик, выходи уже из автобуса, приехали в Туманово.

А Вадик высунул сонную косматую голову из окна автобуса и запел, как бард:

«Понимаешь, Оля, это странно, очень странно,
Но такой уж я законченный студент чудак:
Я гоняюсь за туманом, за туманом,
И с собою мне не справиться никак.
Люди сосланы делами и долгами,
Люди едут за деньгами,
Убегают от обиды, от тоски…
А я еду, а я еду за туманом,
За мечтами сюда едут только дураки…».

Оля вошла в ступор, стояла как дура, раскрыв рот, а Вадик продолжал петь:

«Понимаешь, Оля, это просто, очень просто,
Для того, кто хоть однажды уходил.
Ты представь, что это остро, очень остро:
Солнце, песни, комары, дожди.
Пусть полным-полно набиты
Мне в дорогу чемоданы:
Память, грусть, несданные «хвосты»…
А я еду, а я еду за туманом,
За мечтами сюда едут только дураки…»

— Оль, очнись, мы уже в Туманово и хватит на Вадика пялиться, все на митинг по случаю нашего приезда на древнюю смоленскую землю. Митинг состоится возле школы. Рыбин возьми наше стройотрядовское полковое знамя. Стройтесь уже, вон директор совхоза идёт Бальтер. Подравняйся! — кричал наш староста Лешка Александров.

— Я рад вас — бауманцев, приветствовать на героической Вяземской земле. Вам, здесь за время третьего трудового сестра предстоит большая работа, в ходе которой вы сможете на практике применить свои знания, полученные вами в славном МВТУ. Вам предстоит построить для нашего совхоза: коровник, зерносклад, трансформаторную будку. Не скрою от вас, объём работ предстоит выполнить большой, так, что работать предстоит, засучив рукава, и как у вас в песне поется, работать придётся от зари до зари.

У Шурика Михайлова то ли нервы сдали от этой речи директора совхоза, то ли язык зачесался, и он пропел:

«От зари до зари,
От темна, до темна
О любви говори,
Пой, гитарная струна!»

Его перебил директор: «Да, молодой человек, совершенно верно, петь о любви будете уже от темна до темна. Тут приезжали ваши квартирьеры: Леонид Александров, Вадик Поколодин они подготовили нашу школу для вашего проживания, так что милости прошу, проходите, располагайтесь. Через час обед в совхозной столовой, а завтра с утра жду вас на объектах. Командира, мастера и комиссара отряда, жду в правлении совхоза, надо обсудить текущие моменты».

Мы подняли флаг МВТУ и прибили его на фронтоне школы свою эмблему, потом, как положено, спели «Когда ты поступаешь чудак в МВТУ, ты ещё не знаешь, что будешь жить в аду…». После чего митинг закончился, и начались трудовые будни.

Прошло уже более месяца, как мы сюда приехали, настала середина июля, и каждый день одно и тоже: подъём, работа, отбой. Силы были уже на исходе, быстрей бы достроить этот коровник и в Москву. Каждое утро мы просыпались не от крика колхозного петуха, который постоянно просыпал зорьку, а под зычный голос мастера стройотряда Витька:

«Салаги, пааадъёооом!»

А какие мы были салаги, нам было уже по 19-20 лет, Салагой был только Санёк ему было 15 лет, трудновоспитуемый подросток, которого нам всучил Бауманский райком комсомола на перевоспитание на третий трудовой семестр. Как его перевоспитывать никто не знал, поэтому он трудился с нами наравне. А мастер Витька был уже аспирантом, и писал на кафедре какую-то хитрую диссертацию, про которую никому не рассказывал, видимо, тема была засекречена, да и нам до неё было пофиг, а ему было под тридцатник. Он был солиден и бородат, а мы ещё ладом и не брились, да и брить было нечего, голо как в тундре. Витька со стройотрядами объездил весь Советский Союз. По его полинялой и выцветшей стройотрядовской куртке, можно было изучать географию: Таймыр, Хакассия, Шимановск, Сахалин. Больше всего поражал, конечно, Сахалин, этот остров казался нам где-то на краю света. А теперь Виктор в Вязьме, видимо, так ему надо, в этот год быть поближе к Москве. Я думаю, что в деньгах он мало потеряет, а мы много не заработаем. Ну, рублей 500 от силы. Хотя это — это тоже деньги, считай почти десять стипендий, на которые можно неплохо жить весь учебный год. Так я рассуждал, нежась, какие-то секунды в теплой постели, пока в мою сторону не полетел поток холодной воды из ковшика, с которым Витёк не расставался каждое утро. Я натянул штаны, которые уже стояли колом около моей койки, так как они давно уже процементировались и просились в стирку, а я мечтал о бане, куда наш завхоз обещал отвезти ещё на той неделе, но не смог найти автобус, вернее эта «Кубань», как его звали, была в ремонте, а шофёр Серёга в очередном запое. Мылись в местном пруду вместе с колхозными утками, это их была вотчина, в которую мы вторглись без их спроса. Они крякали на весь пруд и пытались нас долбануть в особо уязвимые наши места, поэтому мы быстро оттуда ретировались под радостное кряканье и лягушачий гомон.

«Утренняя производственная линейка»

Рыжий большой кот, откормленный, как на убой в школьной столовой, дремал на крыльце школы, и его не волновало ни утреннее щебетанье птах, ни жужжащий под носом мохнатый шмель. Наверное, ему снилась сметана, густая и вкусная, которая висела у него на усах, как новогодняя вата, а он её слизывал своим шершавым языком. Серёга, командир нашего отряда, оглядев нашу полусонную шеренгу, зычно крикнул: «С добрым утром, отряд!». И рабочий день начался. На приветствие проснулся рыжий кот, которого все звали Тиграша, он, не открывая глаз, потянулся, выгнул спину коромыслом, зевнул от души, и стал передними лапами царапать старый деревянный пол, а потом мягко и с достоинством пошёл в сторону Серёги, как давнему своему другу. Подойдя к нему, Тиграша стал тереться об его ногу, чем вызвал смешки в строю. Серёга пытался ногой отогнать кота от себя, но тот, как «назойливая муха», лез к Серёге.

Я стоял и тупо смотрел в землю, где два рыжих здоровенных муравья тащили соломинку. Ну, трудяги, братья мои, тоже строители, как и я. Меня этот жирный кот интересовал меньше всего, я смотрел на свой кирзовый левый сапог «в гармошку», который раскрыв беззубую подошву, тихо горланил. Хорошо, что его слышал только я:

«Мы так давно, мы так давно не отдыхали.
Нам было просто не до отдыха с тобой.
Мы из сухих болот коряги выдирали,
И нарушали по ночам закон сухой.

Еще немного, еще чуть-чуть!
Еще гектар, еще полходки!
А я субботы с волненьем жду,
Чтобы хлебнуть «Российской» водки…»

— Заткнись, хлебнёшь в субботу. Обещаю.

Я бы, конечно, лучше поехал в стройотряд куда-нибудь за длинным рублём и кусачим комаром в Хакассию или на Таймыр полетел. А может на халяву отдохнуть в интерССО куда-нибудь к тёплому морю. Ну, например, в Болгарию. Но туда так просто не попадёшь, там свой клан бойцов, а в него нужен блат. А где его взять молодым пацанам? В комитете комсомола МВТУ в то время была должность- зам. секретаря по международной работе. Вот с кем надо было дружить, чтобы ездить в интерССО в Польшу, ГДР, Чехословакию, Венгрию, Болгарию. Я бы даже в Монголию с радостью поехал, если бы там была работа.

«На утренней производственной линейке»

Наш командир пятикурсник Серега уже 20 минут что – то нам вдалбливает на разводе работ, а я не могу никак сосредоточиться. Рядом с ним лежит рыжий кот Тиграша и, как пёс, охраняет Серёгу. Рядом с котом стоит комиссар четверокурсник Ромка, отрешённо смотрит на березу, видимо, ворон считает, а их там видимо-невидимо. Через год он поедет уже командиром куда-нибудь в Подмосковье или опять комиссаром, но уже в Болгарию.

По утрам здесь уже стало холодновато, Вязьма вам не Болгария и на поклон к Мойдодыру идти не хотелось. Почему на поклон? Потому — что, когда умываешься, всегда наклоняешься. Мойдодыр стоит на улице, в простонародье его еще называют рукомойник. Лучше бы назвали головомойник, правда, это слово имеет другое значение. Вот командир Серега молодец-грамотный бауманец, правильное применение нашёл этому слову. Он сейчас устроил головомойку бригаде, которая позавчера заливала бетоном пол в коровнике. А вчера пол там стал, как стиральная доска. Какая разница коровам? Правильно, никакой, коровы больше будут спотыкаться, и ломать себе ноги. Вот Серега и устроил им «головомойку» после Мойдодыра-рукомойника. Через некоторое время я услышал: «Татарников, Михайлов, Скворцов сегодня пойдете работать на пилораму, пилить доски двадцатку на обрешетку крыши коровника. Посчитайте сколько кубов напилите. И не бражничайте там, а то я знаю этого пилорамщика деда Егорку- любителя крепких напитков». Мы строили большой коровник, работали уже больше месяца и возвели коробку из бетона и кирпича. Осталось только залить полы, сделать коровам перегородки и доделать крышу: прибить обрешетку из досок, постелить на неё руберойд, а потом покрыть шифером. Короче, работы ещё не початый край. После завтрака пошли на пилораму, она в 5 км. от совхоза. Шли не торопясь, долго. По пути на лугах собирали ягоды. Как говориться: студент идёт полем, денежка в карман капает.

«Пилорама и дед Егорка»

Через час были на пилораме, где нас ждал злой дед Егорка. Он сидел на самом большом бревне и курил самосад, отравляя дымом всё вокруг.

— Я думал, что вы уже не придёте, долго спите, студенты. Дым на вас коромыслом, — такими словами он встретил нас и пустил клубы дыма в нашу сторону. Когда дым рассеялся, и над нами выглянуло солнышко, он начал объяснять нам, как работает рамная пилорама и что мы должны делать каждый в отдельности. «Руки, головы и другие части своего тела в пилораму без надобности не совать, всё делать по моей команде»,- напутствовал он нас напоследок. Пилорама была уже старенькая, видимо, уже напилила не одну тысячу кубов леса. Сама избушка, где она стояла, дышала тоже на ладан, и заходить в неё без сто граммов, было страшно, вот дед Егорка и ходил постоянно под градусом. И сейчас его как-то странно потряхивало, видимо, вчера бражничал или самогонку пил без меры. Пошли с ним выбрали бревно, дед замерил какой-то палкой его комель и говорит:

— Диаметр бревна 36 см. Потом посмотрел в свой потрепанный талмуд и говорит опять: — Из него выйдет 0,12 куба досок. Санек ему: «Нам надо на обрешетку крыши доску толщиной 20 см.». Дед Егорка почесал своей корявой лапой свою залысину и говорит:

— Смотря, какой пролёт между балками, если больше 2-х метров, то трицаху надо пилить. А то наметёт зимой много снегу на крышу и рухнет ваш коровник к ядреной Матроне, где вас потом искать по Москве, чтобы вам по жопе надавать. Здесь брат, всё рассчитать надо. Короче без сопромути и барматухи нам не разобраться. На ко долговязый рупь двадцать, да сгоняй к тётке Нюре в сельмаг, скажи дед Егор послал за «Осенним садом».

— Дед Егор, какой «Осенний сад»? Лето на дворе, давай лучше возьмем «Летний дождь», — решил приколоться над дедом Санек.

— Нет, лучше — «Июльский гром», — усмехнулся дед и хотел дать пинка под зад Саньку, но тот уже бежал в сельмаг на длинных ногах, как у цапли. А мы начали пилить двадцатку, как нам сказал командир. Интересно, оказывается, работать на пилораме, только тяжеловато. Бревна по полтонны, без лома ни куда, да и сноровки пока ещё нет. Мы вдвоем с Петькой Скворцовым кое-как перекантовали бревно из кучи к рельсам, на которых стояло две тележки с прихватами виде клешней рака. Мы уложили бревно с двух сторон на тележки, зажали его клешнями и покатили к пилораме. А там уже дед Егор колдовал с пилами, нацепив очки, он настраивал пилораму на «двадцатку», потом нажал на кнопку и пилы с рёвом начали вгрызаться в бревно, дербаня его на доски, полетели тёплые опилки, и в избушке приятно запахло лесом.

«Слепой июльский дождь…»

Пилы прыгают вниз — вверх, бревно проходит через верхний и нижний валики, они-то и тащат бревно вперед к пилам. Какую там скорость подачи бревна поставил дед Егор, мы не знаем, но бревно пилится долго, пилы нагрелись, визжат, как голодные поросята, да и мы уже проголодались, а пилим то первое бревно только. Санёк вернулся из магаза с «Осенним садом», пошёл тёплый июльский дождь, в небе появилась радуга. В детстве мы такой дождик называли «слепым», бегали под ним и почему-то не мокли, капли падали где-то рядом. «Слепой», потому что не видит, что солнце светит и поливает всё сослепу. А может быть, потому, что струи дождя под ярким солнцем не видны. Только когда капля попадает за шиворот, вздрагиваешь. Бревно было распилено, дед выключил свой агрегат, и мы вышли на улицу, чтобы полюбоваться радугой. К счастью, «слепой» дождь был очень короткий. Раз, два, три – и унесло тучу в сторону. Иногда «слепой» дождик в конце июля и в августе называют «грибным». Почему? Потому что всего через час после него на свет выползает множество грибов. Дед смотрел на радугу и молчал, а потом вдруг сказал:

— Считается, что удача повернётся к тому, кто увидел радугу. А если загадать желание и пройти под радужным сводом, то оно непременно сбудется, для того чтобы разбогатеть нужно идти вдоль кромки радуги. Я долго в детстве по-всякому под радугой ходил, но так и не разбогател. Существуют поверья, связанные с радугой, когда что-то не стоит делать. Нельзя плавать в реке, необходимо сразу выходить на сушу, в противном случае можно утонуть. Завтра, ребята пойду за грибами.

А потом умеючи двумя последними зубами открыл бутылку барматухи и налил половину гранёного стакана, который достал из своих синих галифе, оттуда же достал скрюченный, как его пальцы, огурец и коротко сказал: «Ну, чтобы не последняя была». Санек хотел спросить: «Не последняя сегодня или как?». Но не стал под руку каркать, вдруг ещё не в то горло пойдет. По глазам деда мы поняли, что она пошла по нужному руслу по проторенной годами дорожке, а когда его ещё и передернуло, поняли, что колотун-бабай у деда прошёл и он вошёл в повседневную колею. Нам он тоже дал чуть-чуть попробовать своего «сада», грамм так по сорок, пойло противное, но по башке бьёт, и бревна потом кажутся не такие уж тяжелые и пилорама заработала побыстрее, видимо, дед её тоже чем-то её смазал.

Так мы пилили, пока комиссар Ромка на УАЗике не привёз нам обед в термосах. Он окинул своим ясным взором на стопку свежее напиленных досок и спросил: «Сколько здесь?». Санёк с деловым видом ответил: «Два куба двадцатки, начальник».  «Малова то что-то напили». Я посмотрел на него стройотрядовскую куртку, на ней была нашивка с изображением какого-то факела. У меня, как бойца ССО был — мастерок, у Сереги, как командира — звезда, у Витька- нашего мастера- молоток со штангенциркулем. А у Ромки — факел. Хотел я у него спросить, что он у него символизирует, но постеснялся.

У всех отрядов были свои названия. Ну, там «Ваганты», «Алгоритм», «Интеграл», «Градиент». У нас никакого названия не было, будто мы, какие- то безродные были. Ну, назвали бы на худой конец нас хоть «Факториалом» или «Биноном», а лучше-«Ряд Тейлора» с ударением на первый слог. Красиво, да? А главное непонятно не кому, в том числе и старшекурам, которые позабыли эти слова после 2-го курса, как страшный сон. Я сам уже, кажется, засыпаю.

— Евгений, что ты там бубнишь себе под нос и клюёшь куда-то носом? — услышал я голос комиссара, который опять глядел на березу.

— Да, вот вспоминаю из первого курса факториал, как его вычислить, — ответил я спокойно.

— Зачем тебе это? Чтобы ворон сосчитать на той березе? Черт те знает, что у вас сегодня тут твориться, хватит ерундой заниматься. Кубы давайте, кубы. Крышу крыть надо. Тфу, ты им факториал подавай, — комиссар плюнул куда-то на наши кубы и чуть не попал на деда Егорку, который мирно дремал весь обеденный перерыв.

Мы молчали, только стучали алюминиевыми ложками по алюминиевым тарелкам. Нет, это был не протест, просто мы хлебали жидкий суп, название, которого я не знал. Через 20 минут, погрузив термоса, комиссар уехал. Работать больше не хотелось, а надо было, пилили то себе, а не деду Егорке, тем более, завтра он утащится за грибами. После обеда дед Егорка допил свою «червивку», увеличил скорость подачи бревна, пилы взревели от боли и одна пила, которая мало пила, лопнула. Минут 16 дед менял пилу, после чего мы заработали на полную катушку и к концу рабочего дня напилили 10 кубов досок. А дед Егорка окончательно «окосел» от «Осеннего сада», лежал на куче бревен в обнимку с комелем, над ним ходили тёмные тучи, гремел июльский гром и собирался в гости летний дождь. Мы втроём в полудрёме сидели на куче напиленных досок, всё руки у нас были в каплях «янтаря», удалить эту смолу, у нас уже не было никаких сил.

Евгений Татарников

Для справки.

Мой одногрупник привез из Норильска ~ 1400 за 2.5 месяца чистыми. Стипендия была 55 руб. батон хлеба стоил 16 коп. бутылка пива ~ 37 коп. бутылка портвейна ~ 4.50 (Португальского из Португалии), пачка сигарет фирменных Salem, Marlboro, Pall Mall и пр. ~ 1.5 руб. наших от 12 до 70 коп. Мясо (азу из говядины) ~ 4 руб./кг. Магнитофон типа Астра-205 (Хороший!) ~ 400 руб.