— «Что в имени тебе моём?»

Вопрошал Александр Сергеевич Пушкин. А в этом имени всё: и малое, и великое, и огромное вселенское, и море и река, и горы и низины, и огонь пожирающий и вода живая, и звездная бездна и вулканическая топь, в имени Пушкина – все мы, вся Россия, всё прошлое и будущее, простое и возвышенное, душевное и телесное, умирающее и воскресающее.

В его имени – путь на Голгофу.

Путь смирения.

Ибо знал поэт, отправляясь на дуэль с Жоржем Дантесом, что это путь Христа, в которого плевали, измывались над его телом, пронзали стрелами, брызгали липкой жёлтой слюной. презрительно хохотали в лицо, хохотали, видя муки и страдания живого Бога.

— «Что в имени тебе моём?»

В нём быль и небыль, сон и явь, правь, навь и славь. И чаша полна, и уже испита она. Но губы сводит от жажды: пить! Пить! До опухших желёз, до слёз, до разрыва чрева, всё равно: «Пить!»

Но всё таки, ответь:

— «Что в имени тебе моём?» Тебе, мне, ему, нам, всем? Небу, солнцу, земле, луне, марсу, Венере? Жизни. Смерти!

Мы на сцене. Мы в чреве сцены. Мы поглощены сценой. Пред нами разливанное людское колышущееся море, движущееся непрестанно. Ибо во Лучиннике особый склад – это как град-на-Холме. А в этом городе, как известно, и смех и слёзы, и старики, и дети. И торговля, и путь, еда, питьё, вино. Налейте, Пушкин, мне вина! Я не хочу сегодня водки! Или:

«Вы нам нужны. До зарезу мне, до золотой тетивы.

Нашим солдатам из Вагнера, Пикселя, из Сомали.

Даже не знаю, нужнее кто: муж мне нужнее ли, вы?

Коль проиграем, не станет вас, нас всех и нашей земли!»

А имя, имя-то у вас Александр, что значит, защитник людей. Является одним из популярных имён в русском ономастике, имеет устойчивую высокопарную популярность, этим именем назван великий князь Александр Невский. А также Александр Суворов, Александр Блок, Александр II Николаевич, Александр Македонский, Александр III Миротворец. Александр I Павлович.

Сергеевич – значимый, важный, великий, велий, уважаемый. По-старославянски Сережень — то есть «рожденный в середине», посередь недели, месяца, года, века, земли, сути, в её ядре!  А также «сердящий, сердитый; срезающий, режущий; рассекающий, взмывающий; посередь пронзающий». Сережень – это сердце, что посредине тулова. СЕрежень – это голова глядящая в самую сердцевину!

Пушкин — фамилия образована от прозвища дальнего предка по мужской линии Пушка, которое, вероятно, восходит к названию артиллерийского орудия, на поле сражения «пушки, пушки…». Это могло отражать сугубо профессиональную деятельность родоначальника фамилии и принадлежать либо пушкарю, либо рабочему на заводе, который занимался отливом пушек. Пушкарь – это старинное название русского артиллериста. Это его позывной, как сейчас модно говорить. И это одновременно металл, царь-Пушка, Пушкарёвых дел мастер.

 — Итак, «что в имени тебе моём?»

Как получить ответ?

Не поэтому ли едут поклониться в Большое Болдино люди со всех мест? Ибо есть у поэта Мекка своя – это Большое Болдино. Оно не просто Большое. Оно великое. Огромное. Оно вселенское.

«…а как я поеду? Оно мне Большое!»

Расскажу немного об участниках Пушкинского праздника! Начну с нижегородцев:

1. О.  Рябов

2. Л. Калинина

3. М. Шувалова

4. Н. Симонов

5. О. Захаров

6. А. Попов

Всё-всё значимо в таком мероприятии. И возвышающе. И окормляюще.

Олег Алексеевич Рябов – гл. редактор литературно-художественного журнала «Нижний Новгород», он родился в 1948 в году в Горьком. Окончил политехнический институт по специальности «радиоинженер». Автор пятнадцати книг стихов и прозы. Печатался в журналах «Наш современник», «Дружба народов», «Знамя», «Нева», «Север», в альманахе «Третья столица» и других изданиях. Он финалист конкурсов «Ясная Поляна», а также конкурса им. Шукшина «Светлые души» в г. Вологде, Рябов лауреат премии Б. Корнилова, «Болдинской премии», трижды лауреат премии Нижнего Новгорода в области литературы, его стихи и прозу знают в России, любят и читают: «А я, как и полторы сотни таких же горемык, томящихся в специальных коробах, — мы уже не рассчитывали на благоприятный исход в своей судьбе, когда были брошены, а точнее, просто кем-то потеряны в опломбированном почтовом вагоне на Богом забытом полустанке со сказочным названием Толоконцево. Кроме этого десятка коробок с уникальными изданиями, такими, что могут лишь присниться хранителям крупнейших библиотек мира: инкунабулами, эльзевирами и альдинами в кожаных и сафьяновых, марокеновых и пергаментных переплетах, в вагоне были забыты еще тридцать ящиков с охотничьими ружьями самых-пресамых великих мастеров».

Делегация из Москвы представлена – Ниной Дьяковой, Анной Токаревой, Любовью Берзиной, Евгением Юшиным, Николаем Ждановым-Луценко.

Поэтом из Владимира Н. Лалакиным, из Рязани Нурисланом Ибрагимовым:

«Я был всегда там, где не нужен…»:

Светлый ангел мой, Анастасия,

Забываю с тобой обо всем!

Словно в глади озерной Россия

Отразилась прекрасным лицом.

Ты грустишь – и погода ненастная,

Ты смеешься – природа ясна!

Настя-Настенька,

Настя-Настенька,

Ты принцесса волшебного сна.

—

Словно синяя птица из детства,

За тобой, как за счастьем, бегу.

Ах, как хочется мне наглядеться

На тебя – но никак не могу.

На душе ощущение праздника

От улыбки случайной твоей.

Настя-Настенька,

Настя-Настенька,

Ты сиреневый мой соловей.

—

В этом имени – Анастасия –

Грозно плещется древняя Русь.

Но в глазах твоих нежная сила,

Я их так опечалить боюсь.

В них душа твоя чистая, ясная,

Светит мне, как родные края.

Настя-Настенька,

Настя-Настенька,

Ты сердечная радость моя!

Евгений Юшин (Юшин Евгений Юрьевич — автор семи поэтических книг, лауреат ряда литературных премий, в том числе премии имени Александра Невского и Большой литературной премии России):

* * *

Огневица прошла по лесам и болотам Мещёры,

Запалила брусничные угли в сосновых борах.

От Криуши до Сынтула солнце накрыло озера

И в березах заветрилось золото на куполах.

—

Стали травы кудлаты и путаны, словно овчины.

И упруги, как юные груди, холмы облаков.

И набухли соски, засидевшейся в девках рябины,

И хмелеют ветра от настоя лесных кабаков.

—

И тяжелые, черные грузди настырно, угрюмо

Прорывают покров под тяжелым напором земли.

И в пыли тополиной негромкая, древняя Тума

В бортовые машины ссыпает тугие кули.

—

Кулаки золотистой картошки, литая капуста…

Колокольные звоны и звоны осенних берез.

Пролетят журавли – вот и снова становится пусто,

Только синие лужи поутру оближет мороз.

—

А вдали, на реке, где-то в Клепиках или в излуке

У Мартына привольного бьются о берег мальки.

И стоят в торфяном полумраке зубастые щуки,

Неподвижные щуки, тяжелые, как топляки.

—

Вот и гуси летят, оглашая прощанием веси,

Вот и серые гуси родную покинули сень.

А под ними лесов и болот неумолчная песня,

А под ними плывут и плывут образа деревень.

—

Плавно река устремляется к устью,

И уплывают дремой веков

Белые грузди, черные грузди

Грустных, осенних, сырых облаков.

И всё-таки:

«Что в имени тебе моём»?

«Что?»

Скажи. Дай ответ!

Отвечу:

Мне – всё! Вот просто всё. До боли. До слёз. До самоотречения. Я Пушкина люблю сильней, чем мужа! Я умираю в Пушкина! Я воскресаю в Пушкина. Я взлетаю в Пушкина. Нет, не по-женски. А с восхищением. Как к старшему и самому любимому Отцу. К Сыну. К дитю. К мужественности. И отечеству.

Если надо, то я умру за вас, товарищ Пушкин!

На баррикады.

На амбразуру.

Нина Николаевна Дьякова – поэтесса, прозаик и драматург, член Союза писателей России с 1994 года. Она лауреат Амурской премии в области литературы и искусства за книгу стихотворений «Красоднев» и пьесу. «Река любви»:

* * *

– Ты моя. Ты одна у меня…

Боже правый!

Сколько лет и веков

Я ждала от тебя этих слов.

Ржали кони.

Трещали

Канаты на переправах,

И сжигали славяне

Языческих темных богов.

А прабабка моя,

Хлебопашского крепкого роду,

Замирая, бросала

Веночек в купальскую ночь 

И с надеждой глядела

В студеную волжскую воду…

Не тебя ли искала

Степей синеглазая дочь?

И она бы могла,

Онемев от такого признанья,

Пропластаться до зорьки

С серпом

В золотеющей ржи,

Лишь от счастья слабея

Да тихого женского знанья:

Как же сладко под вечер

Дойти до ближайшей межи.

И, сминая снопы,

И, снимая платок полинялый,

Несмотря на усталость

Июльского долгого дня,

Как славяночка любит –

Узнал бы тот ласковый малый,

Что тихонько сказал:

– Ты моя. Ты одна у меня…

Итак, а в имени-то что? Как быть с ним – имя во всю мощь, в трепет, в высь!

Николай Лалакин (1947 г.р.):

ПЕРВЫЙ СНЕГ

Не залежится долго первый снег,

Скорей всего дождём он выпал белым.

Мне кажется, снег — робкий человек,

Который захотел стать смелым…

Он выпал слишком рано — в октябре,

И с этим снегом не бывать метелям.

А просто завтра крыши на дворе

Всплакнут о нём осеннею капелью.

А просто завтра на дорогах мы,

Заметим грустные морщинистые лужи…

Но этот снег был первый шаг зимы —

А первый шаг любому в жизни нужен.

От Пушкина мы начинали жить.

И Пушкиным мы жили. И менялись…

И плакали мы им. Мы им смеялись.

Дай руку.

Дай ладонь.

Не уходи! Но всё-таки, всё-таки, всё-таки – имя это ощущение. Это твердь. Это камень. Это застывшая душа…

Светлана Тюряева (Петушки), Екатерина Каргопольцева (Кострома).

Такие разные поэты, продолжающие традиции гения, поэта…

Раскинул бирюзовый шёлк апрель,

Пустил ручьи, звенящие, на волю –

Весну венчает! Льётся птахи трель,

Смягчаются дорожные мозоли…

Уткнулся носом в кромку изо льда

Кораблик детства. С клетчатого днища

Спешит смывать весёлая вода

Чужие мысли. На подснежье нищем

Листва-старуха прячет первоцвет.

Пьёт бражку воробей из тёплой лужи.

Бродяга кот, уставший от побед,

На солнышке лежит… Никто не тужит

О тающих снегах. И я дерзну,

Разгадывая дальние дороги,

Расслабиться, вдохнуть в себя весну

И растопить сомненья и тревоги!

(Светлана Тюряева)

Полуявь, как морок винный…

И сплетаются слова

Вязкой нитью паутинной

Тонко в сети-кружева.

И покорный лист безволен…

А спешащая рука

В сладкой прихоти раздолья,

Точно бабочка, легка…

(Екатерина Каргопольцева)

…хотелось бы всех поименно назвать. Ибо «что в имени тебе…»

Имена…имена…

Но лишь одно хранимо сердцем – это Он. Всегда молодой, 37-летний Пушкин! Всегда живой. Всегда непознанный и познаваемый. Всегда загадка и тайна вселенной…

Им сердце наполнено до краёв. Через край. И ещё хочется!

***

Всего два дня, а, кажется, все сто.

Так медленно восходит солнце в Нижнем!

Так полнонебно! Пушкина пальто

немного запылилось. Знойно-рыжий

луч на окне. В гостинице, вот здесь

в её котле, в её глубоком чане

вы, барин, барин, просто почивали.

А нам как быть? Откос, овраги, съезд

кидаются с размаху под колёса.

Не быть поэтом это разве просто?

О, правда ли, как под ружьё не лезть?

О, правда ль, не давиться чтоб тоской?

О, правда ль, не вмещать в груди, чтоб город?

Коль умираю каждою строкой,

занёсшей надо мною жаркий молот.

Наверно, лучше не поэтом быть,

о, кто бы научил – не быть поэтом!

Вот здесь в гостинице – два века лишь ходьбы –

был Пушкин в день сентябрьский, в бабье лето!

И в ночь сентябрьскую. Так долго почивать

ужели сладко? Солоно? Рябинно?

Широкая, старинная кровать,

и в доме пахнет ягодой, малиной,

бараньим жиром, луком, чесноком,

тулупом из овчины. Плачут дети

у ключницы. Мы позже козырнём

тузом и дамой пик. Поэт в ответе

за этот Божий и предБожий мир.

За христианский, до языческий, до звёздный.

Но здесь, в гостинице – гусаровый мундир,

но здесь в гостинице – в слова спекались слёзы.

Но здесь, в гостинице, как в чреве расписной

кометы Галилея век от века,

стекало, проникало, словно в пекло

в её огонь тугой, огонь сквозной.

Я много раз бывала в городах

различных и в гостиницах бывала.

Но сердце чтоб выламывать вот так

и город, чтоб держать кипящий шквалом,

ах, нежалеемый, вы пожалейте, что ль!

Истерзанный, вы не терзайте, что ли!

Всего два дня…но жизнь, но смоль, но боль,

о, Господи, иной не надо доли!

(СВЕТЛАНА ЛЕОНТЬЕВА)

И:

— Что в имени тебе моём?

…от имени Пушкина идёт свет. Идёт золотое свечение…

*  *  *

Нет лица  у войны.

Нет души у войны,

Только запах:

густой, тошнотворный,

Запах смерти.

И даже в цветенье весны

Цвет один у войны – черный.

—

Черный пепел и стон

от зияющих ран

И рассветов кровавое море.

И загубленных душ

Над землей караван…

Смысл один у войны – горе… 

Маргарита Шувалова (Кстово, Нижегородская область)

Имя – это цветок. Имя – это дерево…

Четыре Пушкинских сосны. А ведь, сказывают, что не бывала Наталья Гончарова во Львовке. Ни женой, ни вдовой, ни невестой.

Деревья сажала не она. Но всё дышит ею. И пруд. И поляна. И церковь. И школа. И четыре домика на другом берегу озера, где доживают свой век четыре старика, они не могут без Львовки. Это их родина.

Если спросить у них –

— Что вам в имени Пушкина?

— Так, это же наш, исконный, наш барин, наш сосед, наш он!

И закат плавно ныряет в волны барского пруда. Квакают лягушки (или поют?) во всё горло. И становится на душе празднично. Тихо. Радостно. И никакие ветры нам не страшны. Бури. Войны.

Ибо кто в имени? В нём – мы! Мир наш укутан именем этим святым!

Светлана Леонтьева