Новая книга Юлия Зыслина 

«Борис Пастернак — музыкант»

Юлий Зыслин рисует в своей книге образ поэтов Серебряного века. Вторичный образ, то есть  «образ образа» времени и поэта, который воссоздан заново. Разве Пастернак уже символ, другая эпоха. Это удивительное явление – соитие, прорастание одной культуры в недрах другой. Он писатель, краевед, музыкант, много лет живёт в США, но английского почти не знает  и живёт ментально в русской культуре.

Музыка, как мотив, фон, ритм сердца. В автобиографической повести «Охранная грамота» (1930 г.) Пастернака читаем: «Больше всего на свете я любил музыку, больше всех в ней — Скрябина».

Литературные игры «Объявите меня первым поэтом!» поссорили Маяковского и Пастернака?

Ещё одна страница из творчества. В «Вашингтонском  музее русской поэзии и музыки» демонстрируются рисунки Марины Цветаевой.

Их особая экспрессия возбуждает воображение. Когда, где и как сливаются воедино слово-звук и слово-знак? Творческий путь большого поэта – ключ к разгадке истории.

Духовный путь поэта – это духовный путь его народа. Поэтесса переводит Гарсиа Лорку.

На берегу канала

Дрожат тростник и сумрак

А третий – серый ветер…

Поэтическая непредсказуемость появления метафоры — “серого ветра”. Кто этот “серый ветер”? Серый тоталитарный режим? Шестнадцатого августа тридцать шестого года Гарсиа Лорка был арестован, а девятнадцатого августа, на рассвете, расстрелян в восьми километрах от Гранады, в Виснаре. Книги  Лорки были сожжены на площади Кармен в Гранаде.

“Перекачиванием мертвой крови в живое тело” называла поэтесса порабощение испанского народа.

Прорытые временем

Лабиринты

Исчезли.

Пустыня

Осталась.

…Испания – родина Гарсиа Лорки, стала поэтической родиной и Цветаевой. Поэт проживает жизнь другого поэта, когда переводит его.

Строительство Храма Отпущения Грехов осуществлялось на добровольные пожертвования. Храм Отпущения грехов, называемый также храм Святого Семейства или Саграда Фамилия, будет закончен без  участия Гауди.

На темени горном,

На темени голом –

Часовня…

Стих-заклинание. Звучно и образно и ощутимо объемно. Слезный плач об Испании, растерзанной.

Сжатая,  упругая сила в коротких строфах!  Как слова, вырываясь из обычного словоряда, возвышаются над мирозданьем! Как храм в Барселоне. Храм Отпущения грехов.

Как достигается высшая разумность такой красоты?

В жемчужные воды

Столетние никнут

Маслины.

Смягчающая природа. Воскрешение травы весной, ростка из зерна.

Но, однако, какой сильный ветер дует из бойниц?!

– Excuse me, – улыбаются японцы в желтых сандалиях.

– I’m sorry! – улыбается американка, или англичанка, или русская.

На улицах Барселоны, нет ветра, свистящего как стрелы кочевников.

Расходятся люди в плащах,

А на башне

Вращается флюгер,

Вращается денно,

Вращается нощно.

Кто этот “флюгер”?

Поэтический образ обретает развернутое время в бесконечность.

Судьбы Гарсиа Лорки и Марины Цветаевой – трагические, как война. И война не простила им своего ужасающего портрета. И поглотила их. Тридцать шестой год – фашизм в Испании. Сорок первый год – фашисты в России. Гибель Гарсиа Лорки – 36 год.

Так плачет закат о рассвете,

Так плачет стрела без цели,

Так песок раскаленный плачет

О прохладной красе камелий.

Происходит слияние двух поэтических “я”: переводчика и поэта. Это притягивает и роднит больших художников. Весь талант, весь жизненный опыт обнажаются в строках.

Опыт человеческой жизни неповторим.

Навершия колоколен  – стеклянная мозаика из Мурано, несокрушимая прочность на верху храма.

– Excuse me, – улыбаюсь и прижимаюсь к холодной шершавости стен.

– Excuse me, – кивают головой и улыбаются.

Там внутри – винтовые лабиринты.

Здесь полет свободы. Странно.

Несокрушимая прочность храма.

Многовековые колонны первого яруса главного нефа, наклонные опоры с симметричными капителями. Своды гиперболического сечения. Как прекрасны разветвления опор. Это копии живых деревьев? Ветви колонн расходятся, перетекая в гиперболический свод с отверстиями, как лепестки подсолнуха медово-янтарные. Вся высота нефа залита рассеянным светом, льющимся сверху. Готика не знала такого величия и соития с природными формами.

Красиво и достойно всё вокруг. Пробежала светло-длинноволосая девушка.

Дог остановился, тянет, упирается. Две пожилых влюбленных в жизнь идут, обнявши один другого. Не замечают, что дог тянет за поводок их.

Подлетел воробей. Посмотрел и чирикнул на них.  Стало весело. Родной голосок. Понятный.

И голуби, голуби, голуби живые и монументально скульптурные над Храмом Отпущения Грехов.

Перед нами всегда присутствует силуэт, пейзаж или натюрморт. Главное, увидеть его. Художник видит во всём руку творца, творение.

Марина выросла среди картинной галереи, в окружении художников. И первый сборник стихов «Вечерний альбом» посвятила художнице Башкирцевой. «О предрасположенности Марины Цветаевой к рисованию свидетельствует не оспариваемый никем её авторский рисунок (экспонируется в Музее-квартире в Болшеве, Россия)». Рисунки Марины запоминающиеся. Словно какой-то энергетический поток струится от линий. Предрасположена она была к живописи, как и к поэзии. В её поэзии и рисунках один ритм, новая, своя космическая энергия.

«Есть восемь графических рисунков, о которых ничего неизвестно, кроме того, что они хранятся с 1950 года в Российской государственной библиотеке (РГБ), где зарегистрированы под именем Марины Цветаевой. Никто ими всерьёз не занимался. Они оставались малоизвестными, пока РГБ не показала их у себя на двух выставках в 1992 и 2013 годах. В 1992 г. их видела ныне, к сожалению, покойная А.Саакянц. Тогда же она высказалась о предстоящих сюрпризах…  8 графических портретов: 4 женских головы и 4 мужских», – продолжает автор.

— Вам дали в Российской Государственной Библиотеке папку с рисунками Марины? – спросил Юлий.

— Я видела их давно, когда училась в Литературном институте, в начале 1990-ых. Быть может, это были копии.

Как у Ивана Бунина в «Лёгком дыхании». 1916 год. Время надвигающихся перемен. Девочка уже не девочка, но ещё не девушка. Взгляд – в себя и вовне. Руки не по-детски сложены, но что-то ещё есть школьно-ученическое. Познавшая жизнь ещё не жившая девочка. Сейчас встанет героиня рассказа Бунина Оля Мещерская, встряхнёт копной волос и расскажет нам, что же такое «лёгкое дыхание».

Мещерская – это целая история. («Удивительно: правнучку писательницы Анастасии Ивановны зовут Ольга Мещерская. Сестра Марины и Бунин – космическая связь литературного образа и жизни?» Ю. Зыслин.)

Рисунки Марины энергичны, будто заложена в них какая-то сила, противоречивая и творческая. И здесь даже важен не столько профессионализм с точки зрения маститых художников, сколько передача именно этой творческой энергии. Первое утверждение говорит, возможно, о том, что Марина, попробовав рисовать, не стала художницей. Почему она не стала совершенствоваться в живописи? Возможно, поняла, что выразить себя во всем, вряд ли она успеет в земной жизни. И первичным в её самореализации, в перевоплощении стало слово, поэтическое. Судьба бросала её из одного места в другое, период накопления прерывался, рушился, а живопись требует повседневного труда и напряжения сил и творческих, и физических.

Принятие, понимание жизни и через призму искусства – это отличает образованного человека от варвара. Слово в поэзии как оазис в пустыне. Марина выбрала слово, поэтическое, самое возвышенное и концентрированное по силе эмоций. В поэзии концентрируется многовековая культура. «Борис Леонидович, моя «история с Вами», — тоже в прерванности… Поэзия умыслов — согласны?» Переписка поэтов продолжалась 14 лет.

Фазиль Искандер: «я считал, что отказ от музыки в пользу прозы у Пастернака произошел…» Фазиль больше спрашивает, чем отвечает. Почему? Отказа от поэзии в пользу прозы не логическое, волевое решение, а скорее интуитивное, непреднамеренное следование своему таланту.

Творец предчувствует, до того, как ясно осознает и примет решение написать роман. Как он может реализовать себя, не знает даже он сам. Это не отказ, а продолжение. Скрябин, однако, поддерживал Пастернака в его занятиями музыкой.

У Горького в дарственной надписи в книге «Жизнь Клима Самгина»: «…Вы — музыкант, и музыка, — при ее глубине, мудрости враждебна»!..

Вопрос о Нобелевской премии – не заткрыт до сих пор. «В силу того значения, которое получила присуждённая мне награда в обществе, к которому я принадлежу, я должен от неё отказаться. Не сочтите за оскорбление мой добровольный отказ». (1958 год).

Пастернак знал Германию, Италию, Лондон, Францию. Любил Грузию (что и спасало его на какое-то время от нелюбви, «репрессий» Сталина). Иосиф, видимо, очень любил свою малую родину. Он получил не плохое образование в семинарии и был приучен читать. Пастернак переводил с грузинского и Иосиф, вероятно, был благодарен за внимание поэта к малому, но гордому горному народу с древней историей.

Летом 1931 года Пастернак впервые посетил Грузию, познакомился с писателем Паоло Яшвили и влился в литературную группу  грузинских символистов «Голубые роги». Бродил по Мцхете. Поднялся на гору к храму Джвари. Отдохнул в Коджори.

Примечание: если бы бедный поэт поехал сам (без зоркого ока отца всех народов), то не отдохнул бы и в Коджори. Иосиф умел использовать сети гостеприимства на политической уровне, а, может, хотел «как лучше», он же всё-таки вечный семинарист, нёс в себе идею любви. Вспоминает Евгений Пастернак: «Грузия значила для Пастернака очень много. Он познакомился с ней в критический момент своей жизни…»

Как поэт формируент свой стиль? В прозе очень тонкий слой между словом и смыслом. Здесь некая метаметафора: время в слове и слово во времени. Пастернак это чувствует: «Я всегда стремился от поэзии к прозе, к повествованию и описанию взаимоотношений с окружающей действительностью, потому что такая проза мне представляется следствием и осуществлением того, что значит для меня поэзия. В соответствии с этим я могу сказать: стихи – это необработанная , неосуществлённая проза».

 Недоуменье пред раскрывающимся талантом. Из разгадывания тайны соития слова и музыки возникает и «мотив музыкальной магии», и  «гармоническая непредвиденность».

Войны или культура являются верстовыми столбами истории? Что движет человечеством со времён Адама? Жажда власти, славы, роскоши или стремление к любви «к ближнему». Чем обогащается на этом пути культура? Что происходит с человеком?

Всякий пишущий, думающий, живущий задаёт эти каверзные, неудобные, риторические вопросы? «Не хлебом единым», а чем ещё?

Писательство, как священство, передаётся от человека к человеку. И интуитивно человек «одухотворённый» ищет этих встреч.

Надежда Середина