Кто бывал хоть раз в творческой мастерской, тот согласится, что это довольно необычное место. Мне довелось побывать у музыкантов, режиссёров, художников – людей разных творческих профессий, и почти всюду я сталкивалась с одним удивительным ощущением: пространство внутри мастерской, казалось, не просто живёт своей жизнью, а находится в постоянном развитии, расширяется в неизведанность, словно выпутываясь, высвобождаясь из границ реальности…  Ведь душа и ум требуют иных измерений, иных сфер. Иначе как вместить те метафизические воплощения, когда созидает душа и ум мастера, как охватить то количество художественных образов, идей, постоянно пополняющих стены мастерской и начинающих существовать в пространственно-временном континууме! Как освоить их множащуюся массу, энергию…

При всём различии интерьера и обстановки: книг и сценических макетов – у режиссёров; технических приспособлений и инструментов – у музыкантов; холстов и мольбертов – у художников, у большинства мастерских есть одно общее начало: их стены впитывают в себя тайну – мистерию нескончаемого творческого процесса.

Очертания иных творческих миров преображают пространство. Его токи, волны, излучения, свет и цвет, холод и тепло суть проникновения образов, создаваемых мастером. Переступая порог видимых условных границ, наше естество начинает существовать по новым законам, вдыхает забвение реальности, словно ступая в другое измерение, на другую планету, окружённую своеобразной по составу атмосферой, черпает из новой реальности, насыщается, поглощает, впитывает. …Звуки, запахи, видения, ассоциации, эмоциональные взрывы, омуты и провалы памяти, дебри размышлений, воображаемый путь в бесконечность – всё несётся, закручивается в спираль, отражается в сознании, видится внутренним взором. …И слышится чей-то далёкий голос: «Mais ils ne sont sortis de l’eternite que pour s’y perdre de nouveau». – Но они вышли из вечности, чтобы снова там потеряться. Эта фраза писателя русского зарубежья Гайто Газданова из рассказа «Княжна Мэри» давно выкристаллизовалась для меня в формулу жизни и творчества. Суть этих явлений, их космос отражается в этой формуле просто и ясно, как всё гениальное. В ней проглядывает небытовое начало, философская система, этико-эстетические ракурсы, историческая концепция, гуманистическое проявление как божественная тайна…

И с этой позиции, то есть с точки зрения преображения пространства, творческая мастерская может предстать оазисом Вечности на Земле с её вечным храмом мироздания и книгой вечных вопросов бытия.

Посещение мастерской может обернуться тогда настоящим творческим событием, раскручивающим колесо новых знаний, новых впечатлений. Такое колёсико обогащало меня не раз и вновь закрутилось зимой 2024 года. Поводом послужила встреча в Доме-музее Николая Николаевича Седнина, российского художника, основателя направления Ди-Арт, фотохудожника, писателя, искусствоведа, общественного деятеля, возглавляющего Международную академию современных искусств.

Его уютный загородный особняк – не просто дом, не просто музей, но ещё и мастерская, и большая гостиная для дружественных сборов и торжеств Академии. Дух природы, узы её живой творческой силы, царили в этих стенах, освящая каждый уголок, пробираясь вниз, в светлую подземную выставочную галерею, пронизанную арками и сводами, и забираясь по лестнице наверх, проникая в святая святых, рабочее пространство художника. А в залах первого этажа, где всё было предусмотрено для приёма посетителей и проведения мероприятий, размещалась постоянная экспозиция произведений Почётного деятеля искусств России Н.Н. Седнина, графика и живопись заслуженного мастера, награды и свидетельства внушающего уважение его творческого пути. (Имя художника включено в международный арт-проект «Величайшие художники мира ХVIII-ХХI столетий»).

Одной из примечательных работ художника для меня явился золотой феникс на тёмно-синем фоне. Он распространял вокруг себя огненные токи, которые проходили через его тело и оперение. Окружающая его синева вибрировала, обостряя осязание, зрение, слух и другие чувства. Большое изображение производило впечатление герба и символа этого дома. Над всем этим «оазисом искусства» феникс распростёр свои размашистые крылья, утверждая идею творчества, его нетленную, возрождающую суть и связь с природой, с её неиссякаемыми энергетическими источниками.

Примечательно, что животворящее начало природы создавало в этом доме не только ощутимую, но и видимую ауру – высокие деревья, чистое дыхание окружающего леса, и многочисленные живые существа, населяющие дом: ласковые домашние котики и экзотические шиншиллы; забавные хомячки и задумчивая черепаха, и неизменный друг человека – собака, во дворе встречающая гостей отрывистым громким лаем.

В этом подмосковном доме, в этой мастерской, музее, гостиной природа была желанна и по-хозяйски открыта. Её непосредственная близость была трогательна. Но помимо всего, здесь было место и творческой загадке, тайне.

…Казалось, что во всех этих залах и пространствах время течёт по-своему, сообразно архитектуре дома, внутренним ритмам картин, развешанным по стенам, стилистическим особенностям интерьера. В каждый закуток дома вёл свой маршрут, и пересечение этих направлений можно было условно проследить. Их общая точка или связка находилась у края лестницы. Подумалось даже, что неспроста в этом месте стояли старинные напольные часы – как молчаливый страж порталов. Часы стояли, остановилось на них и время, словно отстранилось от образа физической категории реальности, словно подтверждало мысль о нескольких параллельных пространственно-временных поясах, словно бы часы перенесли отсчёт времени вглубь своего механизма и там внутри, про себя, сосредоточившись, следили за ходом мгновений и фиксировали их: внизу, наверху, справа, слева… на лестнице, в галерее, в мастерской… – неслышно тикал механизм.

Замершие стрелки и циферблат выглядели онемевшим поверхностным временным слоем, за которым начинался космос…

Часы тихо и спокойно возвышались, предоставляя возможность их рассмотреть. Всё отчётливее они вырисовывались в символическом свете, как особая достопримечательность дома, как точка отсчёта, подобно нулевому километру или нулевому меридиану. Здесь эта точка была отмечена тёмно-коричневой часовой башенкой деревянного корпуса. Его коснулась кисть мастера, оживив эпизод из исторического прошлого, оставив след красок и превратив давнее воспоминание в художественный образ. И это было ещё одно измерение, хранимое часами, что делало их предметом метафорической игры, в которой не только искусство носит отпечаток времени, но и «время» носит отпечаток искусства.

Творческое пространство в доме Н.Н. Седнина полнилось своими символами и тайнами, носило в себе свои образы. Как правило, для каждого соучастника-посетителя такое пространство открывается по-своему, ведь творческое восприятие безгранично. И у каждого свои пути, чтобы осмыслить мастерскую художника, постигнуть язык искусства.

Бесспорно одно, в тот зимний день, когда состоялась загородная встреча в доме художника Николая Николаевича Седнина, творческая атмосфера в сочетании с дружеским общением составили удивительный альянс впечатлений.

Они возобновились с новой силой в студии-мастерской Международной академии современных искусств на Чистых Прудах, где 28 апреля 2024 года состоялся прекрасный вечер, посвящённый открытию выставки “BAKINART.COM”. Персональную выставку Почётного деятеля искусств России, художника Сергея Бакина, рассчитанную продлиться с 28 апреля по 28 мая 2024 года, представляли Международная академия Современных искусств (МАСИ) и Профессиональный союз художников России (ПСХР).

Первое, что хочется сказать об этой выставке, что она уникальна. Уникальна сама экспозиция, уникально и место её расположения: Бобров переулок, дом 2, этаж 3, квартира 4. Ряд простых чисел был чрезвычайно прост для запоминания, как в детской считалочке. Небольшой отрезок пути от метро извивался змеёй между фасадами домов на узкой улочке. Это было лицо старой Москвы, а значит, – Москвы, хранившей множество воспоминаний…

Об этом хорошо сказано у Лермонтова: «…Москва не есть обыкновенный большой город, каких тысяча; Москва не безмолвная громада камней холодных, составленных в симметрическом порядке… нет! у неё есть своя душа, своя жизнь. Как в древнем римском кладбище, каждый её камень хранит надпись, начертанную временем и роком, надпись, для толпы непонятную, но богатую, обильную мыслями, чувством и вдохновением для учёного, патриота и поэта!..»

И каждый камень действительно говорил, но современные ритмы города заглушали тихие речи. Чтобы их услышать, необходимо было приблизиться, прикоснуться, почувствовать, оставить позади попадающийся и мешающий современный декор, чужеродные иностранные надписи. Будто специально, на домах отсутствовала нумерация, словно дорога уводила в прошлое, перекидывая мостик из одного времени в другое. Незаметно асфальт сменился брусчаткой. Власть камней, несущих начертания «времени и рока», становилась ощутимее. Их голос звучал отовсюду. Камни лежали под ногами, составляли стены и фасады. И вот дорога привела к дому Лансере.

Стоя у этого восьмиэтажного серого здания с рядом высоких, вытянутых вверх окон, с широкими подъездами внушительной высоты, заключёнными в сводчатые арки, доходящими до уровня второго этажа, несомненно, было что вспомнить и из истории России, и Москвы, и из истории самого дома. Начав свою судьбу ещё в дореволюционном 1915-м году и возводимый как доходный дом Феттер и Гинкель, он олицетворял старый уклад жизни, мир роскоши и красоты. Октябрьская революция остановила его строительство на пятом этаже из запланированных шести. Строительство возобновилось в 1924–1933 годах. И если по первоначальному проекту оно велось в стиле готического модерна, то продолжилось оно по новому, более экономичному проекту – семиэтажного здания без декоративных украшений (в стиле конструктивизма). Его недостроенный корпус во дворе снесли, а спустя три года дом довершили восьмым этажом. Однако разные проекты обусловили соседство под одной крышей разных архитектурных стилей. Но это не всё. Изменилось и назначение дома, и даже его название. Теперь в его помещениях располагались жилые квартиры, в большинстве своём – коммунальные, и организации, что соответствовало новому образу жизни. А сам дом стал именоваться домом Лансере – в честь Евгения Евгеньевича Лансере – русского и советского художника, академика живописи (академика Императорской Академии художеств, члена объединения «Мир искусства» с 1899 года; народного художника РСФСР и др.). В жизни на его счету множество творческих проектов. В 1934 году Евгений Евгеньевич Лансере переехал в Москву и поселился в перестроенном доходном доме Феттер и Гинкель – Бобров переулок, 2 (Милютинский переулок, 20/2, стр. 1), и проживал там в одной из квартир до конца жизни, до 1946 года.

Ныне это здание является объектом культурного наследия. В нём устраивают выставки, в части квартир действуют мастерские художников. А также продолжают жить люди.

Выставка петербуржца Сергея Бакина, живописца, графика, модельера, проходила в одной из таких квартир-мастерских. Туда и лежал дальнейший путь. За дверями подъезда открывался просторный вестибюль. Наверх вела широкая лестница. Она словно продолжала широкие входные двери, начиная постепенно чуть сужаться и плавно закручиваться на подъёме. Чувствовался стиль модерн. Его экзотичность, приятная изогнутость и асимметрия. Вход в квартиру оказался так же необычен, как и вход в подъезд. И здесь были широкие двери, обрамлённые сводчатой аркой, только в уменьшенном виде. Эта арка напоминала вход в храм и символически давала понять, что мы входим в «храм искусств». По сути это было верно. По ту сторону ждала художественная экспозиция. Переступив порог, можно было удивиться ещё больше, вошедший оказывался в прихожей, выкрашенной в чёрный цвет. В театральной практике такое пространство называется чёрный кабинет и служит основой для сценического творчества. Чёрный цвет обусловливает нейтральную среду, куда можно вписать любое драматическое действие, с его атмосферой, образным решением и т.д. Чёрный фон, его поглощающая глубина, бездонная перспектива способствуют созданию театральной условности, где во тьме легче спрятать всё лишнее и на цветовом контрасте подчёркнуть всё необходимое.

Чёрный кабинет студии-мастерской МАСИ производил впечатление открывающейся сцены с расставленными декорациями: чёрное пианино, несколько кресел со светлыми накидками, небольшой журнальный столик в центре, в углу устройство, стилизованное под старый радиоприёмник, по бокам мольберты с картинами. Налево в проёме за двумя маленькими простенками виднелась лампа на высокой подставке, гитара, которая следуя неумолимой логики А.П.Чехова, должна обязательно сыграть, как ружьё должно выстрелить; поодаль в стене вычерчивалась узкая чёрная дверь. Заглянув за простенок, можно было обнаружить большое сводчатое окно. Выходящее на лестничную площадку, по форме оно перекликалось с аркой у входа в квартиру, продолжая рисовать образ храма. Но одна деталь добавляла окну подтекст, переводя в бытовую плоскость: высокий подоконник походил на барную стойку, возле которой непременно хотелось присесть. Окно было наглухо закрашено в чёрный цвет и оклеено поверх страницами журналов и репродукциями. Сильнее всего на этом бумажном коллаже выделялась надпись «КОММУНАЛКА», что тут же сеяло атмосферу совместного житья некой коммунальной квартиры или даже творческой коммуны. Это обстоятельство ещё больше уводило от реальности и погружало в интригу воображаемого спектакля. Со стороны «Чёрное окно» напоминало картину и притягивало, как магнит. Окно живописно встраивалось в окружающую обстановку, и его многомерность смыслово акцентировала «декорацию». Несколько арок чёрного кабинета вели в разных направлениях, продолжая «сценическое пространство»: где-то была дверь, где-то драпировка, подобно театральным кулисам, где-то просто чернел провал  во тьму. Эти арки ещё больше создавали ощущение окружающей декорации и образа храма искусств, где в каждом закуточке располагалась своя «реликвия», напоминая о музыке, литературе, живописи… Как позже оказалось, арки вели в другие комнаты, где в это время работали их хозяева-художники, оставаясь невидимыми персонажи «за кулисами».

А тем временем действие продолжало разворачиваться в своём удивительном ключе и переместилось в комнату справа, словно перешагнув в следующий акт, где произошла стремительная смена декораций. И вот уж открылось небольшое светлое помещение с высоким, более четырёх метров, потолком, с окном, почти во всю стену, со старым тёмно-коричневым полом, выложенным массивным паркетом. Среди минимума современной мебели на стене выделялась одна древняя деревянная полочка для хозяйственных нужд, занавешенная тёмно-бордовой органзой. Как чудесное явление во времени она напоминала, что реальность пока далека, что спектакль продолжается. И он действительно продолжался. Здесь располагалась основная художественная экспозиция – вдоль окна, как вдоль зеркала сцены, были выставлены мольберты с произведениями Сергея Бакина. Это были почти метровые произведения графики: светлая пастель на тёмно-синем фоне. Справа и слева, намечая образные порталы, на стенах висели работы маленького формата. Выставку составили около двадцати картин, находившихся в чёрном и белом залах. Это было яркое посвящение искусству балета, переводя на театральный язык, посвящение нежное и страстное, поскольку театр не ведает усреднённых обстоятельств.

Время, отпущенное на сбор гостей, истекло – прелюдия плавно сменилась основной частью – открытием творческого вечера. Друг за другом выступили художник Николай Николаевич Седнин, Почетный Президент Международной академии современных искусств, Председатель Профессионального союза художников России, академик Российской академии художественной критики, академик РАЕН; искусствоведы: Ольга Николаевна Веретина, фотохудожник, Почетный деятель искусств России, генеральный директор международной онлайн-галереи “Artex Awards”, член Президиума Международной академии современных искусств, Ответственный секретарь МАСИ; и Станислав Артурович Айдинян, писатель, художественный критик, Почетный деятель искусств России, Академик, Вице-президент и Председатель отделения искусствознания Международной академии современных искусств.

Своим вступительным словом они внесли лепту в творческий вечер, поделившись некоторыми планами, фактами и комментариями. Их рассказ напоминал краткое либретто с изложением содержания спектакля. Из этого либретто становилось ясно, что отныне начинает работу студия-мастерская Международной академии современных искусств (МАСИ) на Чистых Прудах. И выставка Сергея Владимировича Бакина – это ПРЕМЬЕРА! Тема балета, будто специально проводила параллель с историей дома Лансере, ведь в бытность во время гастрольных поездок здесь останавливались знаменитые артисты балета, оперы, драмы. Интересное заключение сделал Станислав Айдинян, говоря о красоте и постимпрессионистическом характере выставки, он отметил, что искусство не может быть некрасиво, красота свидетельствует о подлинном искусстве. Всё остальное – эксперимент. Его вывод прозвучал как остроумное и безошибочное определение.

А дальше – зазвучала музыка. Пел Александр Вертинский. Его узнаваемый голос, выразительность и пластичность интонаций, его уникальная манера исполнения: с лёгким грассированием, со свойственной ей тягучестью и переходами от форте к пьяно, воскрешали образ этого утончённого артиста, отбрасывая в памяти на десятилетия назад, вновь в первую половину ХХ века. Знакомство с экспозицией, погружение в её образы под «песенные новеллы» Вертинского было задумано самим художником Сергеем Бакиным. Чудилось, будто вместе с музыкой и пением рождались пастельные линии образов, отрываясь от бумажной поверхности; они парили в пространстве вместе со звуками, преодолевая сопротивление материала…

Таким образом, Вертинский становился своего рода проводником в мир художника, в мир его искусства…

Казалось, что его знаменитый и таинственный Пьеро, стоя за кулисами, нежно и страстно воспевает лёгких графических героинь, вышедших на сцену. Его стихи, которые, по мнению критиков, рождались как «вариации на тему» соответствовали картинам художника, в которых так же читались вариации. Они открывали зрителю мир балета: выступления, танцевальные партии, роли, репетиции, творческий поиск, отдых в гримёрных… И везде героинями были прекрасные девушки-балерины, моделями для которых выступали примы Мариинского театра.

Переходя от мольберта к мольберту и рассматривая графические картины, представлялись исходящие от них вихри поэтической атмосферы, рождённые целенаправленным движением, мыслью или чувством и мастерством художника, воплотившим балетное искусство, с одной стороны, математически точное, а с другой – образное. Вот небольшая передышка, вот всепоглощающий танец, вот гримёрная, вот репетиционный зал, и вновь всё повторяется: работа, отдых, работа, отдых… Одни ритмы сменяются другими. Картины, следуя чередой, будто складывались в мизансцены спектакля. Вот посреди зрительного ряда, выстроенного на мольбертах, притягивает взор его центральная картина-мизансцена. Здесь даже фон несколько иной, чем на других работах в этом ряду – с осветлённой, неоднородной по тону, а снизу, словно зеркальной синевой. Три девушки в ожидании репетиции, кто сидя, кто стоя, задумались о своих сценических образах. Даже перерыв не остановил их внутренней напряжённой работы ума и души. Мыль и чувство далеки от реального мира, их тела внутренне продолжают свой пластический поиск, они в движении. Балет – форма существования этих девушек, они пребывают в мире высоких материй. Их творческий процесс не прекращается, не замирает. Это качество истинного артиста.

Такова «центральная мизансцена» – одна из существенных и всегда важных для понимания спектакля.

Вот другая картина – балерина спокойно стоит в неестественной для нетренированного человека позе: с разворотом корпуса и выворотностью ног. Что она созерцает, о чём размышляет?..

Позы балерин словно выдают созданий иного мира, где правят иные законы природы.

На ряде следующих изображений ощущалась стремительность танца, экспрессия, динамичность. Тело танцовщицы выхвачено на мгновение из высокого прыжка или какой-то иной сложной фигуры. Но это мгновение не кончается, оно длится, неподвластное времени. Рука художника превращает его для нас в бесконечный полёт, в нескончаемый художественный образ. В нём сила, красота, уверенность, пение музыка и «звуки нездешнего мира».

Однажды мне приснился сон: ангелы танцевали пластическую поэму. Это был балетный спектакль, устроенный на бездонной античной орхестре, парившей в воздухе. Ангельский танец был невообразим…

Проснувшись, под впечатлением я написала несколько строк:

Арабесок молнии в воздухе прыжками

В линиях очерчены гибкими телами.

Невесомость грации, быстрота в движениях,

Целеустремлённость, антипритяжение.

Нечто подобное я увидела на картинах Сергея Бакина, будто мой сон вновь повторился.

Героини его произведений являют собой высокий уровень искусства и мастерства, развития психофизики; их движения тела, движение мысли и чувства можно охарактеризовать как магию преодоления физического пространства, доступную далеко не всем. И она исполнена «жизни человеческого духа», о которой писал К.С. Станиславский. В его трактовке это одна из заповедей сценического существования артиста: непрерывный процесс внутренней напряжённой жизни человека, осмысленное и прочувствованное проживание каждого мгновения.

Здесь хочется упомянуть ещё одну пастель. Общие её очертания и контуры прорисовки имели зеленоватый оттенок. Она будто фосфоресцировала и светилась. Искусствовед С.А. Айдинян увидел в этом сиянии светоч души. Эта особая возвышенность образа, преодоление материального начала используемых художником средств: мелка над бумагой; и высвобождение духовного начала образа, по его мнению, выделяли картину как шедевр.

С этим заключением трудно было не согласиться. На картине открывался не просто внутренний мир человеческий, его непрерывный жизненный поток, а тонкий мир психики, работы подсознания – душа артистки творила! И нежность души её, воздушность и хрупкость оставляли свой неизгладимый созидающий гуманный след, воплощаясь в художественный образ.

Для себя я отметила ещё одно качество графики Сергея Бакина: его картины невозможно было запомнить, как бы внимательно я ни старалась их рассмотреть. Они были ёмки. В них была глубина, необъятность и многомерность отражения прекрасного искусства; в них дышала мягкая пастель, означив контуры незавершённых образов реальности; в них заглядывала вечность, касаясь высокого образного художественного смысла. В них было неуловимое «прекрасное мгновенье»… которое смог постичь художник, там произошло слияние творческих начал: живописи, театра, человека, природы…

Среди графического цикла, посвящённого балету, выделялся один почти метровый холст. Его сюжет был выражен расплывающимися, проникающими друг в друга пятнами разных размеров в зеленовато-песочной цветовой гамме и имел название «ФОНТАНКА». Глядя на изображение, можно было, не затрудняясь, представить набережную реки Фонтанки и саму реку: игру света и воды, их отражения, блики, переливы. Конечно тематика, жанр и стиль абстракции, с одной стороны, несколько выбивались из общей экспозиции, с другой стороны, их роднило настроение: они были и лиричны, и темпераментны; и их сближало общее ощущение свободы, лёгкости, полёта, красоты.

В балете – это красота образа раскрепощённого и свободного в творчестве человека, психофизические возможности его природы, преодолевающие границы материального мира. В пейзаже – творческое начало природы, создающее образ возвышенной красоты, заставляющий забыть о границах материального мира.

На вопрос об абстракции Академик и Вице-президент Международной академии современных искусств Сергей Владимирович Бакин ответил кратко: «Вся живопись – абстракция, везде есть пятна. Вы посмотрите на малых голландцев…»

Действительно, если посмотреть на пейзажи этих старых мастеров, на их небеса с тёмными грозовыми пятнами туч, рваных белых облаков и слепящими пятнами солнечного света, прорывающимися сквозь облачную завесу, то всё станет ясно.

Однако я поняла, что увлеклась и не заметила, как смолк голос Вертинского. Но в это время раздался другой голос. Живое пение привлекло внимание – исполнитель был внуком знаменитого Вадима Козина. И его проникновенно, тепло и мягко зазвучавшие романсы вновь напомнили об ушедшем ХХ веке…

Действие продолжалось.

Студия-мастерская  тихо и загадочно подпевала: «Дом 2, этаж 3, квартира 4…»

Светлана Волошина-Андрийчук,

почётный деятель искусств России, член-корреспондент МАСИ,

член Союза театральных деятелей России,

член Союза писателей России, заслуженный писатель МГО СПР,

действительный член, профессор ПАНИ