МВТУ им. Баумана 3 курс май 1978 г.

Приближались тёплые майские праздники. По всему Лефортово, что в немецкой слободе Москвы, вывесили красные флаги, в том числе и на нашей общаге, она даже как-то преобразилась, и не выглядела так нелепо, как до этого. Ветер теребил красный стяг, показывая, что на нём есть серп и молот — гордость Советского Союза. Комендант общаги Римма Дмитриевна всегда на патриотические праздники, а их то всего было три: 1 и 9 мая и 7 ноября, вывешивала этот флаг. Остальное время он пылился у неё в каптерке и скучал по хорошему ветру, чтобы тот потрепал его шёлк. Мы с Мишкой как раз шли из школы (МВТУ) в приподнятом настроении, посетив по пути пивнушку «Мутный глаз» на Солдатке, в которой пиво всегда — дрянь. Со 2-го этажа ДК МЭИ в распахнутое настежь окно на улицу, в народ вырывалась популярная песня Льва Ошанина:

«А у нас на потоке есть девчонка одна,

Между шумных подруг неприметна она.

Никому из ребят неприметна она.

Я гляжу ей вслед: Ничего в ней нет.

А я все гляжу, Глаз не отвожу…»

– Душевная песня, да Мишка? – просил я.

– Да, а самое главное жизненная и настроение поднимает, – ответил Мишка.

Мы подошли к нашей общаге. Взглянув на флаг, что реял над входом в общагу, подумали: «О! Скоро ведь праздники. Не сходить ли нам в турпоход на природу? А куда? На речку!». Стали перебирать по памяти речки: Москва: Яуза, Синичка — левый приток Яузы. Мишка вспомнил, что она длиной около 4 км текла у кинотеатра «Спутник», и давно уже заключена в подземную трубу. Тут с зеленеющего от радости тополя, что распустились первые листочки, слетел ворон, мнение которого нас не интересовало и начал каркать:

 – Ну, два бестолковых бауманца. Чё вспомнили, блин Синичку. Вспомнили бы ещё Чечёрку, дурни.

– Какую ещё такую Чечёрку? – переспросил Мишка. И ворон опять закаркал:

 – Немецкая слобода то возникла на правом берегу Яузы, ещё раньше, в XVI веке, когда на берегах ручья Чечёрки поселили ливонских пленных. А в 1652г., поддавшись уговорам духовенства, царь Алексей Михайлович выселил сюда всех иностранцев, не принявших православие, они должны были разобрать и перенести свои дома на новое место и образовать иноверческое поселение за пределами города – в Новой Немецкой слободе. Границами территории Новонемецкой слободы были: на севере – Покровская дорога, на востоке и юге – река Яуза, на западе – река Чечёра. Это были представители почти всех стран Западной Европы, однако русский народ собирательно называл их «немцами», то есть не способными объясниться, «немыми.

 – Ладно, ворон, не умничай, без тебя разберемся. Кыш, – сказал Мишка. А ворон не унимался: – Иш, чё удумали, в поход они собрались. Скоро зачётная неделя, идите лучше закон Гука учите, а сопромат не сдадите. Мишка долго не молчал, и ответил сразу ворону:

– Эх, ворон, мы давно уж сдали Гука! Неясно, почему молчит наука. Мне представляется совсем другая штука — Хотели сдать матан (математический анализ) в макулатуру, а сдали Гука. А через два дня мы пойдём на Клязьму в Собинку на родину моего отца. Она недалеко от Москвы во Владимирской области. Сначала поедем на электричке с Ярославского вокзала, а потом на автобусе, дорогу я знаю, места там отменные.

Начались сборы, а они всегда хлопотные, но приятные. Женька наш комсорг в пункте проката на Авиамоторной взял брезентовую палатку, чугунный котелок. Хотел ещё взять байдарку. Но подумал, что далеко на ней уплывём, а ещё хуже — утопим её к чертям и от неё отказался. И, слава Богу. Магомед принёс удочку, хотел ещё взять бредень, но побоялся, что сами в нём ещё запутаемся и от него отказался. И, слава Богу. Ну, а мы купили мясо для шашлыка и Магомед, как истинный ингушский джигит, его замариновал. И, слава Богу, а то бы оно у нас протухло ещё в пути. Купили колбасы, всякой закуски в консервах. Ну, и конечно водки с пивом и хорошего вина «Катнари» для девчонок. Ну, куда без «Московской» водочки и столичных девчонок. Это уже не поход на природу. В поход хотели сходить чинно — важно, чтобы запомнился на всю оставшуюся после учёбы жизнь. И он, ребята, поверьте, запомнился.

«Вечерняя рыбалка»

Без всяких приключений добрались до места. Я стоял на поляне и читал стихотворение Ивана Бунина:

«Лес, точно терем расписной,

Лиловый, золотой, багряный,

 Веселой, пестрою стеной,

Стоит над светлою поляной»

Подошёл трезвый ещё Мишка. Нет, не хозяин леса, а мой одногруппник и спросил:

 – Жень, ты чё? Весна ведь наступила, а ты осень вспоминаешь, иди лучше водочки жабни. Вся лирика мигом пройдет. Ну, и романтик…ты, Женя.

В первый же вечер выпили всю водку, и я пошёл, нет, не в магазин, а на рыбалку. Нет, не на Клязьму. Я её вообще не видел. А дошли ли мы до неё? Вот в чём вопрос. Я просто нашёл, какую-то большую лужу в лесу, похожую на небольшое озерцо, в котором местные аборигены — лягушки, устроили в мою честь большой концерт. Я размахнулся удочкой, чтобы опустить крючок с червяком в лужу, но червяк ухватился за дерево, и начал орать: «Я не хочу в это болото к жабам, они страшные». Я порвал леску, и на этом моя рыбалка закончилась. Червяк оклемался на дереве и орал кому-то: «Слава Богу, Женька нарыбачился». Хорошо, что в моём рюкзаке были консервы «Бычки в томате». Лягухи, закончив свой концерт, смеялись надо мной так, что чуть не надорвали свои животы. Я плюнул три раза в их сторону и пошёл к нашему табору, вернее к палатке, которая сиротливо стояла посреди леса, входом на поляну, задом к озерцу. Было уже темно. На чёрной ели сидела какая-то большая птица и смотрела, нет, не на Луну, а на меня. Глаза у нее горели, как угольки костра. Может, это была сова, или филин. Мне стало страшно от её взгляда. Ребята, лес то оказался сказочным, не хватало только белки. И, слава Богу, что её не было. Я заорал на весь табор: «Ребята, аа-ууу! Вы где?».

«Табор уходит в сон»

Из палатки на коленях выполз пьяный в дымину Мишка. Нет, не хозяин этого леса. И, слава Богу. А наш отличник учебы — Мишутка, и еле шевеля, языком промямлил: «Ти-ииххо, ты! Не види-шшь, мы с-сспим!». И тут же упал с колен. Рядом с палаткой тлели угли. Нет, палатка ещё не сгорела, сгорел только костёр. Вокруг костра валялись в обнимку пустые бутылки «Московская» с «Катнари» и мои пустые консервы «Бычки в томате». Самой рыбы там уже не было, были только бычки «Беломора» и «Родопи», которые курила только Светка. Это было всё, что осталось от праздничного первомайского стола. Самого стола тоже не было, был большой пень, и на нём сидел, я сначала его и не заметил, Женька наш комсорг группы. Он спал мертвецким сном. Потухшая «Беломорина» прилипла к уголку рта, и мешала ему дышать. Дышал он через нос, издавая свист какой-то страшной птицы. Может, это был чибис или даже чиж. Чтобы как-то себя успокоить, я тихо запел:

«У палатки чибис, у палатки чибис,

Он кричит, волнуется, чудак:

 «Ах, скажите, чьи вы, ах, скажите, чьи вы

И зачем, зачем идёте вы сюда?».

Не кричи, патлатый, не тревожься зря ты,

Я не сяду на твой пень»

Я нечаянно ткнул Женьку остатками удилища. И он упал, как «Ванька-встанька», и больше до утра не вставал. «А где девчонки, я требую продолжения банкета», – подумал я про себя. И заорал опять на весь табор: «Девки, аауу-уу, вы где? Спрятались, да? Играем в прятки?».

На корячке с трудом опять встал Мишутка — отличник учёбы и тупо смотрел на Луну, а я, глядя на него, подумал, что сейчас он завоет. Оно так вышло, он завыл:

– Т-т-тиихоо, ты, Жень-ка. Сп-ют они.

При свете Луны, которая от его воя чуть не перевернулась рогами вниз, я увидел, что у Мишки расцарапана левая щека. Спрашивать его, что с ним случилось, я не стал, бесполезно. Я залез в палатку, и уснул на чём-то мягком. Мне снилась Клязьма, которую я, так и не видел. Сильно хотелось пить. Я пил-пил из Клязьмы большими глотками, но напиться так не мог, как напился вчера водки. И тогда я заорал: «Хочу пить. Пить!». Тут я проснулся. Передо мной стоял Магомед с бутылкой пива.

– На, пей, только не ори, – сказал он. Рядом лежали девчонки и Мишка с расцарапанной щекой.

«Картина Шишкина «Утро в сказочном лесу»

– Мишка» у тебя болит голова? – спросил я его, облизывая, пустую бутылку из-под пива.

– Нет, я ведь не дятел. У меня, почему-то болит только щека. Может, какая тварь меня вчера укусила.

 Я покосился на девчонок, которые уже не спали.

– Я имею в виду насекомых, – поправился Мишка.

– Меньше надо было пить вчера и приставать к нам, – ответила Светка, на пятой точке которой я лежал, как падишах. Мишка привстал на колени и пополз к выходу.

– Ну, а ты че тут присюсенился? – обратилась ко мне Светка незлобно. Я привстал и на четвереньках, как пёс Барбос, пополз к выходу. Было уже утро. Рядом с пнём стоял «Альпинист» и тихо хрипел, потеряв свою волну. Нет, этот Альпинист не хотел взобраться на пень и покорить его, просто в Альпинисте, наверное, уже садились батарейки, вот он и хрипел. Этот транзистор Магомед купил недавно в комиссионке на Садовой.

«Пень — пнём. ПНОМ-ПЕНЬ»

На пне сидел, нет, не Женька наш комсорг. На пне муравьи водили хоровод, вертя во все стороны своими несуразно большими головами, и пели: «Как прекрасен этот мир, посмотри…». Смотреть на этот мир не хотелось. Женька обнимал зелёный замшелый пень, представляя во сне то ли бутылку пива, то ли Светкину шею. Наши меньшие братья- муравьи, раздухарились то ли от запаха шашлыков, которые жарил Магомед, то ли от пробки «Московской», которая валялась на пне, и они по очереди все её нюхали.

– Шашлык готов! – прокричал Магомед, и вереница наших меньших братьев поплелась, шатаясь к костру на запах. «Старшие» тоже поползли к костру и уселись вокруг него. Началась похмельная медитация:

Ой, где был я вчера — не найду, хоть убей,

Только помню, ту лужу с лягушками.

Помню, Светка была и подруга при ней,

 Целовался в палатке с обеими. А наутро я встал,

Мне давай сообщать: Что я Светку ругал,

 Всех хотел застращать, будто голым скакал,

Будто песни орал, а отец, говорил: «У меня генерал».

Ой, где был я вчера — не найду днём с огнём,

Только помню, палатку с одеялами…

 И осталось лицо, и побои на нём.

Ну, куда теперь выйти с побоями?

Если правда оно, ну, хотя бы на треть,

Остается одно: Только лечь, помереть.

Магомеду через полчаса надоела наша медитация, и он по-армейски скомандовал: «Хватит выть. Быстро встали, собрались. И домой шагом, марш!».

«Дорога без конца и края»

По шоссе шли, гуськом молча и сосали сушки. Только Мишка один раз сказал, что здесь в Ликино делают автобусы ЛИАЗ. «Вот смотрите, он едет». Мимо нас проехал полупустой автобус сообщением Собинка — Москва, обдав нас гарью выхлопных газов. После этих газов Магомед, вытирая гарь со лба, высказался в наш адрес отборным матом, смысл которого был такой: «Я с вами придурками, больше ни в какой поход не пойду, только в зоопарк».

Евгений Татарников