Тема конвенций — перепаханное поле культурных и исторических реалий. Можно рассматривать их как исторический процесс – движение от ценностей Ренессанса – к современной истории. Можно рассматривать как оппозицию аристократизм – народничество, Америка-Британия, купечество-дворянство. Можно принимать во внимание смешение стилей, как это ярко демонстрируется в постколониальной литературе, которая возникает на стыке культур. Или, в эстетическом плане, в пьесах авторов-модернистов, таких как А. Чехов, которые создают новый тип прозы, где нервность, недоговоренность, обрывы, молчание, размежевание и расщепление образа, фраз и субъекта восприятия становятся основной движущей силой повествования.

В качестве примера различий между конвенциями, возьмем, например, мотив донжуанства или соблазнения. Как он трансформируется для западной и русской культуры? Известная книга Ш. де Лакло «Опасные связи», эпистолярный роман, увидевший свет в 1782 году. Героиня забирает дочь из монастыря, чтобы выдать замуж за графа. Бывшая подруга, желая отомстить обидчику, планирует соблазнить невесту, чтобы опорочить графа и выставить его посмешищем в обществе. В осуществлении своих замыслов маркиза прибегает к помощи своего друга, известного сердцееда виконта де Вальмона. Вальмон и маркиза некогда были близки, а теперь — закадычные друзья. На спор с маркизой Вальмон соглашается, а сам влюбляется в замужнюю даму, вскоре гибнет на дуэли. Маркиза после смерти Вальмона теряет свою красоту и лишается привилегий в обществе. В книге маркиза и Вальмон представляют зло, которое, естественно, побеждается добром. Роман гремит благодаря своим многочисленным интерпретациям и киноверсиям. За ходом сюжета интересно следить. Интересно, что в некоторых киноверсиях, Вальмон влюбляется в молодую девушку что придает книге еще более обостренный тон.

Следует отметить, что данная эстетика донжуанства относится ко времени Французской революции, то есть времени и ярких перемен, и очень стойких границ застывшего общества, регламентированного и обусловленного этикетом и правилами. Французская культура, как и английская – очень сильно регламентирована. Как с этим связан Ренессанс? Ренессанс, конечно, более ранний исторический период, европейское культурное движение, охватывающее XV-XVI века.  Переход от средневековья к более позднему времени. Ренессанс характеризуется стремлением возродить и превзойти идеи классической античности. Но влияние Ренессанса в Европе продолжается. Ренессанс принято рассматривать в более поздней культуре и как символ всестороннего развития. Английское выражение «he is a Renaissance man» часто подразумевает, что человек такой эпохи — разносторонне развит. Такое выражение часто применялось, например, по отношению к принцу Чарльзу, который занимался и живописью, и архитектурой, и конным спортом. Кроме того, имеется в виду, что человек Ренессанса – гедонист, то есть тот, кто наслаждается жизнью, не особенно испытывая укоры совести. Такое отношение мы наблюдаем, например, в одноименной книге Энн Райс и затем киноверсии «Интервью с вампиром». Один из вампиров в этой книге – настоящий гедонист. В книге описываются различные типажи вампиров, один из которых (в фильме — Том Круз) – герой вне совести, наслаждающийся пороком, соблазном, игрой и безволием своих жертв.

Существует ли альтернативный герой в русской традиции, или он ограничен только романами Стендаля и ги де Мопассана? Такие герои есть, но они претерпевают значительные изменения на русской почве. Герои русской литературы, даже если они в некоторой степени «дон-жуаны», во многом личности «сдавленные» своим внутренним голосом совести. Таков доктор Астров в «Дяде Ване» Чехова – столь яркий и свободный, но полный иронии и к самому себе, и по отношению к возлюбленной, и по отношению к миру, в котором он живет (дому, лесничеству, врачебной практике). Астров, по большому счету, заключен в ряд «безнадежных» и «обреченных» героев, которые не стремятся к счастью или удовольствию. Такое «нестремление» словно пронизывает русскую литературу, выделяет ее, ставит на другой уровень. Герои Достоевского и Толстого с упорством избегают своего личного счастья, направленного на гедонизм, ищут его исключительно в духовном развитии, семейных ценностях, аскезе, и так далее.

И все же, полностью отрицать заимствование «ренессансного человека» в русской литературе невозможно. Достаточно вспомнить пьесы Александра Островского. Вот, например, герой «На всякого мудреца довольно простоты» Глумов. Чем не яркий порок, желание карьеры, элементы шантажа в виде дневника, который он пишет? Пьеса Островского, тем не менее, раскрывает дополнительные характеристики Глумова, как человека не столь порочного, как кажется на первый взгляд, сколько ущербного. Неслучайно герои пьесы в конце концов договариваются «приласкать» его. Действие пьесы происходит в Москве, в первое десятилетие реформ Александра Второго. Егор Дмитриевич Глумов говорит своей матери, что отныне будет делать карьеру через знакомства в свете. Теперь Глумов для себя будет вести дневник и в нём писать откровенно, что думает о людях, расположения которых добивается.

Время реформ Александра Второго – важнейший этап исторического развития. Как известно, реформы Александра Второго приведут к отмене крепостного права, а на самого императора будет совершено огромное количество покушений, закончившихся его трагической смертью. Герой, который рождается в это время, обречен на презрение и насмешку, но он также обречен на определенную долю оправдания, так как вынужден действовать так, как он действует, находясь в тисках общества. Его мотив в некоторой степени отражают мотивы самого императора, который находится в состоянии постоянной самозащиты от возможного покушения. Глумов сноровист. Он подкупает слугу Мамаева. В какой-то момент объясняет, что, нуждаясь в деньгах, хочет из одной квартиры переехать в большую, и на недоуменные вопросы заявляет: «Я глуп». Когда Глумова подозревают в интриганстве, он ссорится, терпеть обиду не собирается. В какой-то момент Глумов в своем доме записывает в дневник расходы и впечатления от встреч, учит мать, как задабривать и задаривать приживалок. На вопрос: «Вы женитесь?», Глумов сбивается, пускается в объяснения и, как ему кажется, более или менее успокаивает одну из героинь. Один из ярких эпизодов пьесы – сцена, когда на даче, где собралось все общество, один из героев (Курчаев) беседует с Машенькой о добродетелях и успехах Глумова. Слуга приносит переданный кем-то пакет. В нём — напечатанная статья «Как выходят в люди» и пропавший дневник. Когда Глумову отдают дневник и предлагают «удалиться незаметно», герою словно нечего терять: «Почему же незаметно», — отвечает он и принимается обличать присутствующих уже устно. Герои пьесы Александра Островского понимают, что не могут отпустить Глумова, и должны если не считаться, но терпеть и даже радоваться его присутствию.

В данном случае Александром Островским затронута, мне кажется, глубинное противоречие как суть русского характера. Очень податливого, изощренного русского ума, весьма особо сконструированного. Как напишет о нем Вячеслав Иванов, легендарный поэт серебряного века:

Своеначальный, жадный ум, —
Как пламень, русский ум опасен
Так он неудержим, так ясен,
Так весел он — и так угрюм.

Подобный стрелке неуклонной,
Он видит полюс в зыбь и муть,
Он в жизнь от грезы отвлеченной
Пугливой воле кажет путь.

Как чрез туманы взор орлиный
Обслеживает прах долины,
Он здраво мыслит о земле,
В мистической купаясь мгле

(1890 г)

Но вернемся в Александру Островскому, который славен тем, что изобретает русскую драму, продолжая театральные традиции прошлого, нарушая принципы трагедии. В пьесах Островского еще нет инноваций, порванных струн Чехова, но русский характер, и чисто русские прибаутки, сказания и мотивы поведения будут угадываться во всем. Островский знает им цену. Будет в пьесах Островского и известное противопоставление аристократии и народа (перекочевавшее в «Вишневый сад» и трансформировавшееся в «лопахинско-раневское» взаимодействие).

Это противопоставление «аристократия – деловой мир», или «сад – вырубка» не будет столь фатальным у Чехова. Чехова – мастер недоговоренностей, объединений, заторможенных сюжетных ходов, переворачивания принятых представлений. Для английского романа противопоставление аристократия – деловой мир, или «конвенции Англии vs Америка» будет осуществляться сходным образом.

Такое противопоставление показано в знаменитом английском романе «Возвращение в Брайдсхед» Ивлина Во (1945). У Ивлина Во английская аристократия показана как общество, которое подчинено внешним эффектам.  Один из героев называет его — charming – очаровательное и убивающее. Католическая семья Леди Марчмейн полна традиций и устоев, она насколько очаровывает, настолько отвращает. Сын в такой семье – любим как ребенок, но совершенно не доведен до уровня человеческого развития.   Очаровательный Себастьян с мишкой, какой был у Байрона в Университета Кембриджа – пример провала семьи, ее несовершенства.  Такая аристократия насквозь фальшива и театральна. Появившийся на пороге их дома американец Рекс, мечтающий вписаться в эту семью, на самом деле только вначале кажется привлекательным, в своей попытке «купить католичество», за два дня жениться на дочери Джулии, угостить шампанским весь свет, принеся его в огромных бутылках, и так далее. По сравнению с аристократической семьей, попытки Рекса «вписаться» часто терпят неминуемый провал.

Сходный мотив противопоставления мы наблюдаем, когда сравниваем образ американца и британца для англоязычной культуры. Британец – вечно конвенциональный тип, с традициями и собственной историей, скучный, закостенелый, нерешительный. Американец – инноватор, деловой тип авантюриста, каким так ярко литературно вырисованы, например, Ретт Батлер и Скарлетт О’Хара в книге М. Митчелл «Унесенные ветром». В пьесах Ноэла Коварда (одна из известных экранизаций носит название Easy Virtue – «Легкое поведение») подробно воссоздана тематическая сфера взаимодействия семьи и не-конвенционального прорыва. Показана оппозиции британского и американского стиля общения, британских и американских ценностей.  В пьесе Ноэла Коварда показан тип американской женщины, которая выходит замуж за молодого аристократа и приезжает в богатое британское поместье. Она не хочет участвовать в охоте, демонстративно не идет на охоту, не скачет на лошади, а садится в спортивную машину. Она яростно отбивается от устоев общества, готовит по-своему, не собирается играть часами в теннис, а хочет действенно проводить время только с мужем, и, желательно, не загородом, а в столице. В результате коллизии пьесы, оказывается, что героиня имеет ужасное прошлое. Она убила первого мужа из жалости, имея силы это сделать (mercy-killing). А оценить ее решительность и милосердие, силу воли к свободе выбора может только отец семейства, который воевал с американцами плечом к плечу и бывал на фронтах Первой мировой войны.   Образ американки здесь показан как весьма инородный для английской аристократии, но как притягательный, яркий. Это юная представительница европейской семьи, которая просто не хочет следовать устоям и фальшивым догмам.

У Чехова и Островского аристократия и купечество также противопоставлены, но показаны при этом совершенно по-другому. В «Бесприданнице» мы видим как представлен знаменитый обедневший род, в лице Ларисы Дмитриевны, ее сестер и матери. Видим мы и прародителя чеховского Лопахина – Сергея Сергеевича Паратова, который и «бурлак», и знает толк в русском языке, и красив, и привлекателен, и умен, и ярок. Островский только на первый взгляд совершенно не терпит «блестящих и привлекательных героев». Да, Островский их осуждает. Но окончательно сделать вывод о непривлекательности такого «порочного» героя сложно, именно в силу того, что полная наивность и якобы «расчет» Огудаловой словно рушится об иррациональное начало любви и чувств самой Ларисы.

Привычная схема «власти денег», стерео-типичность их якобы пагубности для русского купечества, в пьесе тоже рушится. Как неоднозначен и Лопахин в пьесе Чехова «Вишневый сад». Мечты Раневской, ее упоминание о Париже, деньги, которые она с легкостью отдает нищим – не всегда абсолютное подтверждение гармоничности и красоты.  Напротив, у Чехова, очарование Раневской сменяется у зрителя грустью и иронией по отношению к ней же.

В русской традиции, как мы видим, очарование героя донжуанского толка претерпевает значительные изменения. Мы склонны любить и жалеть такого героя, а не только восхищаться им, или бояться его, развенчивать, осуждать. Более того, мы не всегда склонны считать, что аристократизм покрывает купечество своими манерами и конвенциями. В этом смысле, как это ни странно, русский ум и смекалка сопрягаются с бизнес-стилем американских героинь и культурных феноменов, дополняя их, отодвигая аристократию как класс слегка в сторону, что, пожалуй, весьма закономерно, но неоднозначно.

Нина Щербак