Созвучия душевных пауз

На литературном горизонте, где господствуют шаблонные нарративы и маркетинговые конструкции, появилось произведение иного порядка — «Фермата Лауры». Эта книга возникла спонтанно, словно вырвавшись из глубин авторского подсознания, и предстаёт перед читателем как многогранный кристалл, в котором преломляются художественные образы, философские концепции и культурологические наблюдения.

«Фермата Лауры» — это партитура эмоционального созвучия, где каждая нота ждёт своего исполнения в душе читателя, превращаясь в уникальную мелодию личного опыта.

В издательстве Т/О «Неформат» вышла новая работа Нины Феликсовны Щербак, соединившая под своей обложкой внешне несовместимые жанры. Автор — признанный мастер слова, сценарист, учёный-филолог и преподаватель Санкт-Петербургского государственного университета — создала текстовую мозаику, где фрагменты разных жанров складываются в целостную картину современности. В этом пространстве стираются границы между субъективным и объективным, интимным и общественным, эмоциональным порывом и рациональным анализом.

Заглавие произведения апеллирует к музыкальному символу ферматы — знаку, указывающему на продление звука или паузы за пределы стандартной длительности. Это метафора устремления автора: остановить ускользающее мгновение, зафиксировать пульсацию времени, предоставить читателю возможность расслышать в шуме современности глубинные течения коллективного сознания.

Нина Щербак — интеллектуал с редким даром эмпатии и аналитическим складом ума. Её профессиональный интерес охватывает изучение британской феминистской прозы, феномены американского романтизма, проблематику гендерной неопределённости в современном кинематографе. Однако в основе её литературного поиска лежит стремление постичь глубины человеческого существа с его противоречивой природой, внутренними конфликтами и непреходящим стремлением к целостности.

Беседа с писательницей состоялась в преддверии публикации книги. Мы обсудили концепты верности и предательства, механизмы психологических травм и пути исцеления, взаимопроникновение мифов и действительности — те основополагающие темы, которые формируют смысловую архитектонику «Ферматы Лауры».

— О чем Ваша новая книга «Фермата Лауры»?

— Это очень спонтанная книга, быстро написанная.  Название книги отсылает к музыкальному термину фермата — задержке, зависанию, когда звучание выходит за рамки измеряемого времени. Это символическое обозначение: попытка зафиксировать момент, поймать дыхание эпохи, дать читателю возможность вслушаться в коллективное сознание современности.

Но это и очень личная книга. Герои рассказов проходят через эмоциональные узлы последних лет: от боли и утрат до вспышек радости и нежности. Хронотоп современной жизни (2022–2025) пронизан флешбэками, которые возвращают читателя к ранним травмам и истокам выбора.

«Пенный дух», «Фурия», «Иуда», «Лаура», «Пузыри земли», «Цвет красный», «Мне 14 лет, или Марианна» — тексты, написанные в общем-то под большим стрессом и давлением эпохи.

— Главных героев предают?

— Нет. Мои герои избегают предательства, спасаются, и не только потому, что им помогают добрые силы. Необходимо усилие героев, по преодолению своих комплексов, травм и эгоизма.  Добро и зло не всегда легко различить, поэтому нюансы коллизий для меня, как для автора, особо важны. Тем более, что все очень субъективно. К кому-то герои относятся с огромным пиететом, к кому-то – нет.

— А кто такой Иуда…?

— Иуда – это ученик Христа, или его близкий соратник, почти такой же как он сам. Иуда, как мне кажется, это не только и не столько тот, кто любит деньги и способен ради них кого-то предать, это тот, кто сознательно ведет своего друга и учителя на крестные муки по причине болезни собственной души.

Евангельский текст недвусмысленно свидетельствует, что Иуда предал своего Учителя за тридцать серебреников. Но почему после исполнения своего замысла он с такой легкостью возвращает деньги назад?

Все эти вопросы возникают оттого, что предательство — это тайна больной души. Предатель вынашивает в сердце свои преступные планы и даже скрывает их от окружающих. Иуда никому не открывал своих намерений до самой своей гибели. И о том, что происходило в его душе, евангелисты, конечно же, не могли знать в точности.

Евангелие рассказывает о предательстве скупо, что правомерно. Ведь Евангелие — история нашего спасения, а не история предательства Иуды.

Евангелистам Иуда интересен только в связи с Крестной Жертвой Спасителя, но никак не сам по себе. Поэтому история падения Иуды навсегда остается тайной.

Но тайна эта, действительно, всегда волновала людей. Это особо современно сейчас, так как время — «очень неверное», верность не в моде.

Попытка осмыслить предательство Иуды требует реконструкции недостающих фактов с различной степенью вероятности. Есть один факт, не зная которого невозможно понять внутренних побуждений Иуды. Их приводит в своем Евангелии апостол Иоанн. Иуда был — вор.

Но! Но! И здесь не все так просто. Для меня не важен факт реального указания на свойства Иуды. Я, например, понимаю, в отличие от некоторых интерпретаторов, что текст Евангелия более метафоричен, чем может показаться. Не только и не столько деньги можно украсть! Украсть можно все, что угодно! И в этом Иуда человек особый.

Иуда — тот, кто берет то, что ему не принадлежит, тщательно готовится. Иуда – это тот человек, который болен душой. Для моего текста важен именно опыт травмированной души.

— Были ли какие-то литературные произведения, которые оправдывали Иуду?

— Да. Были. Но они меня интересуют в меньшей степени.

— А какие травмы Вы имеете в виду?

Есть травмы, которые заставляют людей контролировать, отбирать, присваивать себе. Есть ряд особенностей психики, которые приводят к таким последствиям.

— Какие-то примеры?

Я, например, подробно анализировала творчество британской радикальной феминистки Жанетт Уинтерсон. Ее романы посвящены поиску великой и настоящей любви, на самом деле в своей классической книге «Письмена на теле» она возвращается к теме поиска великой любви, но в результате уничтожает предмет своей любви, буквально расчленяет его. То есть тема книги, красиво обозначенная как вечная любовь, – не является любовью, а становится фактически уничтожением другого человека. Это и есть результат травмы, сложные отношения с приемной матерью, и так далее.

То же самое, например, можно обнаружить в творчестве американского писателя Сэлинджера. Это послевоенная травма, от которой писатель не может избавиться. Замечательные «Девять рассказов» — тексты, в которых обнажается сама история создания, когда Сэлинджер справлялся с депрессией. После того, как входил в концентрационные лагеря, освобождая узников, после участия в военных действиях. Текст словно оживает, мы чувствуем дыхание героев, их прикосновение, посредством зрительного восприятия. Мы можем ощутить нюансы описания комнаты и обстановки. Мы слышим как звучат предметы, слышим раскаты громкого эха, и щелчок выстрела. Это сознательное нарушение причинно-следственных связей, и поиск новых форм.

Или, например, современный американский фильм «Материнский инстинкт» — серьезная работа американских кинематографистов и изучение истории о том, что может сделать женщина ради ребенка, как она может пойти на убийство, не только предательство. В общем-то в этом фильме детально воссоздана психика травмированного человека, которая и была интересна режиссерам.

— А эссе в Вашей книге?

Эссе в моей книге — размышления на стыке искусства, политики и культуры. Я, например, анализирую крах и крушение как мотивы американского романтизма, фолк-музыку как политическое высказывание, а также затрагиваю острую тему «размытого гендера» в кино. Особое место занимает эссе о Дали и Гале — личной и творческой паре, воплотившей абсурд, страсть и миф XX века.

В общем-то эти темы не совсем совместимы, они очень разнонаправленные.

В отношении «размытого гендера» это снова — область травм, подсознания, которые влияют на действия героев. То, что определенного рода идеология, наводнялась в какое—то историческое время по всему миру — есть большая доля продуманности. Подобная якобы философия сказывается на целых поколениях. Вскрыть механизмы такого позиционирования – очень важная тема для меня, потому что идея «размытого гендера» опосредованно сильно травмирует окружение героев, формирует их характер.

— Поверхностное чтение?

Да, меня очень интересует тема «поверхностного чтения», это вид интерпретации текста. Идея, хорошо изученная американскими и немецкими исследователями-лингвистами. Она направлена на то, чтобы специалисты, изучая тексты, могли их правильно декодировать. То есть научиться понимать их настоящий, истинный смысл.

Так, при ближайшем рассмотрении, оказывается, что фильмы Каннского фестиваля это – пропаганда, ярко выраженное позиционирование, пример культурной апроприации.

Фильм «Анора», получивший столько наград, — фильм, в котором есть позиционирование русского мальчика как слабого, бесхарактерного, в общем-то отвратительного типа, что очень досадно. Это сознательные действия, но они скрыты от массового зрителя.

А в фильме «Все, что нам кажется светом» индийских кинематографистов, тоже победителя Каннского фестиваля 2024 года — ярко выраженное позиционирование западных ценностей, культурная апроприация, сознательное разрушение традиций исконной культуры Индии. Фильм снят режиссером, которая сама — выходец из Индии. Ей удается пройти испытания принятия западных ценностей. Поэтому ее героини соглашаются, вернее, смиряются с изысками современной медицины, неверностью в супружестве, потерей собственности по причине неправильного оформления документов. Режиссер проходит этот путь обмана, коммерчески, политически обусловленного, и … в результате, снимает добрый, красивый, умный фильм, в котором, однако, звучит мысль, весьма неоднозначная.  «Жизнь – как река, нужно отдаться ее течению».

С одной стороны, это так. Но, с другой стороны, не все в этой жизни нужно принимать. Не все можно принять. «Все мне позволительно, но не все полезно», — написано в Первом послании Коринфянам. Многие вещи принимать не следует. Ведь западная цивилизация во многом для Индии была губительна. Другое дело, что в силу своей внутренней глубокой сущности, индусы потом в благодарность – Бог знает за что – продолжали уважать и ценить англичан, которые буквально уничтожали их исконную цивилизацию. То есть говорить о том, как замечательна западная цивилизация однозначно, увы – не приходится. И все это важно для трактовки фильма.

История Галы и Дали, сходным образом, история сильнейшей травмы, о которой я пишу более подробно. Там много продуманности, и много от мещанского быта и понимания жизни. Тем не менее, очень интересно изучать, как мифология истории любви сопрягается с реальностью. Дали не был очень хорошим художником. История эта скорее эпатажная, но читать и писать на эту тему весьма интересно.

Музыкант Боб Дилан – тоже яркая история. Очень талантливый музыкант, и очень непростое время, один из штрихов к портрету Нью-Йорка. Гениальный музыкант и совершенно страшное окружение, в общем-то портрет американской действительности.

— Интервью?

Интервью — третье измерение книги. Это диалоги с профессором Сергеем Фирсовым (о мифе Сталина) и профессором Игорем Дмитриевым (о феномене Менделеева), в которых критическая мысль и историческая глубина обнажают неочевидные стороны отечественной культуры и научной памяти.

— В чем особенность этих интервью?

Интервью с профессором Фирсовым о его книге о Сталине и мифе вокруг него. Это очень важная книга для меня, потому что она, во многом, объясняет, какие мифы существуют вокруг известных людей, и как важно независимое мышление, вера в хорошее, даже если это связано с историческим периодом невероятных страданий и лишений. Книга С.Ю. Фирсова «Сталин, миф и образ» словно возвращает нас не только в мир прошлого, но позволяет зрело и здраво посмотреть на многие вопросы. Замечательная и яркая история, как сын Сталина стоит рядом с вождем, тот смотрит на Красную площадь и говорит: «Ты думаешь, это я Сталин? Ты думаешь, это ты Сталин? Сталин – вон там!», указывая на свой огромный портрет на Красной площади. Или знаменитый миф о том, что Черчилль якобы сказал, что Сталин пришел на свой пост с сохой, а покинул его с атомной бомбой. Так вот, в книге черным по белому написано, что Черчилль, судя по архивам, этой фразы никогда не говорил! В этой связи, конечно, «симптоматическое чтение» или «поверхностное чтение» — важный феномен. Как раз о том, что такое – декодирование реальных смыслов, а не придуманных.

— А книга о Менделееве?

— Это тоже очень интересная книга. Мощнейший труд о судьбе известного химика. О его частной жизни, непростом характере и сложной натуре, но и о нелицеприятных вещах в отношении гения науки, об историческом контексте того времени.

— О чем Вы планируете следующие книги?

Мне хотелось бы рассказать, немного в традиции Чехова, о том, что такое хороший человек, который вдруг превращается в плохого, и плохой человек, который превращается в хорошего, уловить сложность человеческую, вне страстей американского романтизма, с его взлетами и развенчиванием, это слишком наивная и старая парадигма. И я хотела бы описать нелицеприятные свойства якобы интеллигентного человека. Я бы хотела написать, как герои ранимые, но прямые, несут в себе удивительные свойства земли, памяти и правды. А герои, то, что называется, рафинированные, за красивыми и вежливыми фразами скрывают нечто иное. Возможно, я как-то пересмотрю свои позиции, но мысленно я часто возвращаюсь к рассказу «Шиповник» из книги замечательной актрисы Людмилы Гурченко «Мое взрослое детство». Там была эта замечательная фраза о неискренности: «Тогда» начиналось то, чего я так боюсь и сейчас. Все неестественное и фальшивое, вежливые и красивые слова, в которых нет правды и к которым не придерешься, — эти слова расточают каждому, ничего не чувствуя, пока от тебя есть польза, — это все не мое. Я это ненавижу. Если потом на улице я встречала кого-то из той семьи, я проходила мимо, как будто мимо столба или дерева. А они вежливо кивали, здоровались… А потом перестали»!

Искренность есть свойство здоровой души, которая освобождена от греха. Культура и духовность – это неоднозначно одинаковые понятия. Культура — хорошо, но духовность – это материя более высокого свойства, которая, наверное, и высвечивает Христа и Иуду, отличают их друг от друга.

И я, конечно же, хотела бы отделить себя от проживания описываемых проблем. Написать об этом более абстрактно, перестать воспринимать какие-то вещи как часть себя. В этом желании рефлексии, возможно, будет новый этап моего творчества.

ЖК