Грустные мысли

Когда я сидел на лавочке, в голове моей, как и у всякого живущего на земле человека, забурлили мысли. Думалось над тем, как всё же поменялась жизнь за последние двадцать лет. Сын мой старший считает меня лохом. Когда я говорю о совести, справедливости и чести он ухмыляется и не верит собственному отцу. Да и как поверить-то, когда он видит, что кругом бардак. Отчего же это всё? Вроде бы на первый взгляд всё понятно : повальное равнодушие, деньги, наркотики, водка, проституция…

Как-то меня на работу подвозил один мужик. Он очень выстрадано говорил мне: «Что они, эти депутаты, три века себе намеряли жить, что ли? Всё воруют и воруют». Человеческой алчности, тупости и жадности предела нет – в этом я убеждался много раз. Даже над библией смеются, а если человек действительно честный приходит на нашу землю-матушку, тут уж и вовсе замордуют. Вот вам свежий пример – воистину, всенародно любимый артист Михаил Евдокимов. Ведь всей душой любил он нашу Рассею и фильм, который после его гибели показали по телевидению, я смотрел и плакал. Даже у Леонида Якубовича, который был ведущим этой передачи, явно прослеживалась щемящая тоска в глазах. «Ну, что я Вам плохого сделал?» – обращался Михаил к чиновникам, сидящим с ним за одним столом, а те ядовито молчали и ненавидели, потому, как губернатор Алтайского края Михаил Сергеевич Евдокимов был прежде всего простым, честным человеком, а чиновникам это во все времена не нравилось. Только вот не понимают они, что нет и не будет никогда на земле прекраснее чувства в душе, когда ты помогаешь таким людям, как Михаил Евдокимов…

К сожалению, многие люди живут для того, чтобы повкуснее поесть, посмотреть телевизор с абсолютно безнравственными передачами, совсем не благодаря Господа за то, чем он их одарил. Вспомните, как любили нашу Россию классики – писатели, актёры, певцы, такие как: Лев Толстой, Александр Пушкин, Сергей Есенин, Юрий Никулин, Николай Рыбников, Евгений Матвеев, Клавдия Шульженко, Лидия Русланова, Владимир Мигуля и, к великому счастью для души моей, многие и многие другие. Это окрыляет, заставляет утром подниматься с постели и жить, жить, жить…

У нас самая уникальная в мире страна. Нигде вы не найдёте столько искренности , сколько есть в нас. Все пятнадцать союзных республик между собой породнились. Господи, почему же сейчас это всё в прошлом?..

Вечером пошёл на остановку встречать сына. Вижу, сидят на лавочке молодые девушка и парень лет по пятнадцать обоим. Девушка вдруг говорит парню: «Вот деда на бабки развела. А сейчас совесть вдруг проснулась». Прекрасно понимая, что могут и послать, я говорю, обращаясь к ней: «А это ведь главное в жизни». Она удивлённо заморгала глазами. «Да Вы понимаете честному человеку трудно жить». Всё же я был очень рад, что молодая девушка подумала о совести. Часто встречается такое, что мы вспоминаем о совести именно в тот момент, когда случается непоправимое.

Я знаю, что далеко не все забыли о совести, и это даёт большие надежды человечеству…

Вдруг осенний листок медленно приземлился на голову, и вроде даже как-то оживил меня. О, Господи, что ж Вы, грустные мысли, не даёте мне покоя…

Побило сыночков-то

Небольшая речка тихо и мирно текла по своему многовековому руслу. Солнечные зайчики, веселясь, играли по водной глади, будто намекая кому-то о том, что жизнь продолжается, что по-прежнему на земле умирает и вновь рождается уйма народу, а каждая страна денно и ночно молится своим Богам о еде, тепле и здоровье… Русло человеческой жизни, как и этой, затерявшейся на просторах матушки-России неприметной речушки, по-прежнему, как и в старь, не пересыхает…

На перевёрнутой, старой, деревянной лодке сидел одряхлевший старик. Его белая рубаха, бывшая когда-то ему впору, шелестела по ветру. Вся деревня, скопом, жалела Спиридона Фёдоровича Угрюмова. Да и как не посочувствовать человеку – семерых сыновей с войны не дождался. Старуха его, Матрёна, как на пятерых похоронку получили, не вынесла – померла, а на последних двух уже без жены страшные письма Спиридон получил. Вышло так, что не успели даже и обжениться сыновья. Старик, молясь возле иконы, плача, говорил: «Хош бы семя какое пустили сыночки-то». Слёг он после похоронки на последнего сына Андрея. Соседи, приходившие к Спиридону, чуть ли не силком, заставляли его чего-нибудь поесть. Спустя полгода, Фёдорович сам пошёл к председателю и попросил работы. Так с лошадьми, конюхом и доработал до старости. Только они его и спасали. Всё, что на душе накипит, придёт и расскажет этим умнейшим, животинам. Вот уж, воистину, кто слушал и понимал его…

Однажды, нагрянули в деревню газетчики. «Где, – говорят. – тут ваш старик живёт, у которого семеро сыновей погибло?». Жители указали им на колхозную конюшню… Сколько ни пытались, чего только ни делали служители прессы, чтобы разговорить деда. На все их вопросы Спиридон, сквозь слёзы, повторял только два слова: «Побило сыночков-то».

Со слов жителей записали, кто что знал об этой истории, и уехали. Потом была заметка в районной газете. Принесли статью Фёдоровичу, а он и читать не стал. Односельчане опять с расспросами: «Ты чего, мол, дед? Там же про твоих сынов и про тебя писано-то». Угрюмов отвечал так: «Побило моих робят. Придёт время ишшо и новых побьют. Им чего? Россия сызнова нарожат.» и совсем тихо добавил: «Не буду я читать эту вашу газету».

Вечером ребятня, носившаяся у берега реки, увидела деда Спиридона. Он по-прежнему, сгорбившись, сидел на старой лодке, но уже не дышал…