«Чтобы жить, вы должны отыскать тот алтарь, на

котором вы умрёте». (Томми Тинни.)

«Итак, умоляю вас, братия, милосердием Божиим,

представьте тела ваши в жертву живую, святую,

благоугодную Богу, для разумного служения

вашего…» (Апостол Павел Римлянам 12:1)

ГРОЗНЕНСКОЕ НАПРАВЛЕНИЕ

3 декабря вся техника Майкопской бригады, после прибытия эшелонов в Моздок, была выгружена. За городом началось формирование колонн в соответствии с образованными штурмовыми отрядами. Первый мотострелковый батальон составлял основу первого штурмового отряда, второй батальон – второго штурмового отряда.

Экипаж 311 БМП был расформирован. Сашу Гетмана перевели механиком-водителем на машину командира первой роты, а Сергей Гужбин попал во 2-й батальон. Рыбалко Григорию дали нового паренька в качестве наводчика-оператора. К сожалению, опыта, как выяснилось позже, у него не было, и в самый ответственный момент пушка вышла из строя. Да и по-русски он говорил и понимал плохо. Рыбалко даже имя его не запомнил. Командира экипажа не назначили. В десанте было 8 пехотинцев. Грише приглянулся смышленый, общительный невысокий крепыш, дагестанец, гранатометчик, рядовой Рамазан Исмиханов. Этого парня Гриша и посадил на командирское место. Понятно, что о слаженности в работе экипажа, тем более, в условиях боевых действий, речи не было.

За Моздоком несколько суток стояли в поле. Потом приказ. Колонны начали движение. При выезде на трассу у БМП Рыбалко отказало рулевое управление. И хотя отремонтировались быстро, первая рота ушла далеко.

Десант уже погрузился, Гриша готов был догонять своих, когда увидел, что один из стоявших невдалеке офицеров машет рукой: подойди, мол.

Рыбалко подбежал, доложился подполковнику, заместителю командира бригады. Тот спросил:

— Почему стоим? В чем проблема?

— Поломка рулевого. Уже починили. Буду догонять колонну.

— Отставить. Будешь сопровождать колонны обеспечения.

Трижды в течение двух недель экипаж 311 БМП с двумя танками сопровождали бензовозы и военные грузовики из Моздока к Терскому перевалу, где остановились штурмовые отряды. После третьего конвоя, уже на перевале снова забарахлило рулевое управление. И тут к машине Рыбалко подъехал лейтенант Сергей Гужбин. Больше двух недель не виделись. Обрадовались друг другу. Но лейтенант торопился. Быстро подсказал, как отрегулировать рулевое и уехал по своим делам: нужно было срочно восстановить две поврежденные БМП.

И тогда же Гриша увидел и своего ротного Григория Казанчева. Рыбалко вспоминает:

— Запомнилось, когда уже отъезжали, хлопцы на броне, но они его в принципе не знали. Стоят Казанчев, Другов. Я «перегазнул» двигатель, на душе было такое чувство, как будто последний раз видишь их. Стоит Казанчев, взгляд какой-то грустный. Тяжело было. Тогда я еще не понимал полностью. Это уже сейчас я все прекрасно понимаю. Очень тяжело и тогда и сейчас.

На перевале было очень холодно: снег, мороз, ветер. Палатки не спасали. К тому же, двигатели машин теперь должны работать круглосуточно. В БМП тоже от холода не спрячешься – железяка. Вырыли землянку, просторную, обустроили ее, как смогли. Здесь было гораздо теплее.

Время от времени слушали радиостанцию в машине. Чеченцы свободно «шарили» на всех радиочастотах. Переговаривались с военнослужащими. Узнав, что в подразделениях есть братья по вере, всячески отговаривали идти на Грозный: то вежливо, проникновенно, то с угрозами. Решать, мол, вам, но вы должны знать, что мусульман мы в плен не берем. И это, к сожалению, были не пустые угрозы. На многих они действовали угнетающе.

После одной из таких «радиопередач» парни в землянке обсуждали услышанное. Пацаны прекрасно понимали надвигающуюся угрозу, особенно дагестанцы. Уж кто-кто, а они хорошо знали своих «соседей». Кто-то предложил «свалить». Рамазан Исмиханов вмешался в разговор:

— Хотите «свалить»? Чтобы потом искали как дезертиров? И что, всю жизнь прятаться? А весь наш позор – родным? Нет. Будь, что будет. Умрем, значит умрем. А может еще повезет.

Наступила тишина – каждый, наверняка, думал, что с ним будет завтра. Услышали шум подъехавшей машины. Вышли из землянки. Около них остановился БТР. На броне сидел комбриг Савин и жевал сухарь. Вся эта незамысловатая картина как-то сразу разрядила напряженную обстановку среди бойцов. А когда полковник посмотрел каждому в глаза, и чуть улыбнувшись, сказал:

— Все будет хорошо. Вы только держитесь вместе и помогайте друг другу, – настроение парней изменилось.

Вспоминает Рамазан Исмиханов:

— Вроде бы, ничего такого комбриг и не сказал, а, все равно, на душе теплее стало. Хороший командир был. Солдат понимал.

Во второй половине декабря экипаж Рыбалко получил новую задачу: сопровождать БТР разведки. Ночью разведчики спускались вниз на машинах. Уходили в сторону Грозного. Ожидать их приходилось долго. Холод донимал. В одну из таких поездок, ожидая разведчиков, Гриша обратил внимание, что не чувствует пальцы на ногах. Быстро стянул сапоги, начал растирать ноги. А потом боль. Отморозил.

Всего два приятных события запомнились за декабрь. Первое, когда удалось встретиться с Олегом Стрельцовым и поздравить его с днем рождения. Ему 19 исполнилось. А второе: в конце декабря впервые за месяц в одном из сел за Терским перевалом организовали баню. Кое-как помылись. Но это было блаженство!

У Олега Стрельцова декабрь тоже был напряженным: постоянные разъезды. Его 220-я БМП хоть и считалась машиной ротного управления, но возить приходилось и батальонное начальство. Постоянный холод и неустроенность не давали возможности даже выспаться, хотя бы раз. И вдоволь поесть.

Где-то в средине декабря, уже на Терском перевале, Олег с огнеметчиком Геннадием Петуховым поздно ночью сидели в машине в ожидании ужина (или завтрака, обеда и ужина вместе) и слушали радиопереговоры. Чеченцы, то вежливо уговаривали: «возвращайтесь домой», то сыпали проклятия и угрозы страшной расправы. Выругавшись, Олег выключил радиостанцию. Закурил. Еще раз посмотрел на зажигалку – подарок в день рождения. Молодцы пацаны.

Наконец подвезли еду. Сухой паек: одна банка каши на четверых, на сутки. Только начали есть – взрыв внизу со стороны долины, напротив расположения роты. Это сработала одна из сигнальных мин, прикрывавших подходы к перевалу и, соответственно, к местам расположения бригады. Затем второй, третий взрыв, уже ближе, почти рядом.

Не раздумывая, парни бросили еду, заняли оборону. Внизу в пламени огня видны силуэты метавшихся людей. Их было много. Ребята, не дожидаясь команды, открыли огонь по приближавшимся боевикам: Геннадий – из АГС (автоматический гранатомет), а Олег — из автомата. Через минуту-другую по противнику стреляла уже вся рота из всех видов оружия. Бой длился минут двадцать. Потерь у нас не было.

А утром, когда рассвело, взору предстал перепаханный взрывами склон. Убитых не было. Боевики убрали все трупы. Позже стало известно, что в этом бою дудаевцы понесли очень большие потери. И даже поклялись отомстить.

За тот бой Олег Стрельцов и его товарищ были награждены медалями «За отличие в воинской службе второй степени». Эта единственная награда, к сожалению, сгорела в БМП. Вот как об этом рассказывает Олег Стрельцов:

— Мы стояли на перевале четко, там у нас уже вторая землянка была. Сначала одну выкопали, потом поменяли позицию — вторую выкопали. С правой стороны хребта мы последние были. Запомнилось, что тогда очень поздно привезли ужин, наверное около 12 ночи. Только привезли ужин, а есть очень хотелось, начал есть — стали сигналки взрываться. Ужин пришлось оставить. Сержант Гена Петухов взял АГС, я автомат, открыли огонь на сигналки. Там раздались крики. Подбежал ротный, начали стрелять со всего оружия. А потом разведка спускалась. Там готовилась серьезная операция против нас.

В двадцатых числах декабря дважды объявлялась военная тревога. Штурмовые отряды спускались вниз, техника выстраивалась в боевые порядки: фронтом по направлению на Грозный. Стояли до вечера, а затем возвращались на перевал. Это пока что, была учебная тревога.

Но и учебная тревога становилась боевой. Пятая рота второго батальона должна была расположиться боевым порядком недалеко от аэропорта. Попала под минометный обстрел. Пытаясь увернуться от мин, во время разворота на вспаханном поле, как раз перед аэропортом, у 220-й БМП слетела гусеница. Машина стала. Вспоминает ротный Константин Басалко:

— Нас сразу же начали обстреливать из минометов со стороны аэропорта. Потом взяли в вилку. В мирных условиях, чтобы надеть гусеницу, потребовалось бы полчаса, а то и больше. А тут механик Олег Стрельцов показал себя с лучшей стороны, проявил сноровку, расторопность: расставил бойцов из десанта, каждому сказал что делать. За считанные минуты гусеницу натянули и быстро вышли из-под обстрела.

28 декабря прошел слушок, что завтра бригада выходит на постоянные позиции перед Грозным. Возможен бой. Рыбалко прекрасно понимал, что в бою машина должна быть надежной. А еще днем Гриша почувствовал, что забились топливные фильтры. Их надо снять, промыть. При этом, солярку нужно было сливать. А куда в полевых условиях? На землю. А потом заправить машину топливом. Где взять? Пришлось договариваться со знакомыми ребятами. За два шприца промедола заправили. Тогда Гриша еще не представлял, что значит остаться без обезболивающего.

29 декабря – снова тревога. Спустились вниз. Заняли оборонительный рубеж на берегу реки Нефтянки. Первая рота первого батальона расположилась около заброшенной фермы.

Было сказано, что на этом рубеже будут оборудоваться блокпосты, в город пускать всех, но никого не выпускать. Офицеры ставили задачи каждому подразделению: где рыть окопы и капониры для техники, где строить землянки. Ребята начали разбирать ферму, чтобы утеплить их досками. Все были уверены, что здесь они остановились надолго.

Самое тяжелое для солдат – неопределенность. Прошедший месяц неопределенности угнетающе сказался на настроении личного состава. А последняя новость внесла какую-никакую ясность, ободрила парней. Они начали шутить, пошли разговоры о том, как будут встречать новый год.

В одной из бесед Григорий Рыбалко сказал мне:

— Мы тогда и не представляли, что нас ожидает, все надеялись на лучшее. Даже мысли не проскакивало, что это может быть смертельно опасно. Человек, который не видел войны, может говорить, что это война. Но он не будет осознавать, что это такое на самом деле. Вот и мы так. Мы просто не осознавали, что нас ждет. Вообще никто даже не мог представить, что это будет, и что нас ждет мясорубка.

Последовавшие события явились полной неожиданностью для всех их участников. Около 11 часов от генерал-майора Константина Пуликовского командиру бригады полковнику Ивану Савину по радиосвязи поступает приказ на захват указанных объектов в городе Грозном. По свидетельству подполковника Юрия Клапцова, бригаде следовало войти в город двумя штурмовыми отрядами – 1-й отряд должен занять железнодорожный вокзал, а 2-й – центральный рынок (замкнуть окружение президентского дворца со стороны улицы Розы Люксембург. (П.Милюков, К.Яук «Я – «КАЛИБР-10»)

31 декабря, ранним утром бригада, выстроившись в колонны, двинулась в город.

Было зябко, ныла нога, сосало под «ложечкой». Рыбалко, следя через триплексы за впереди идущей машиной, пытался вспомнить: когда последний раз ел? А тут еще Рамазан: пожевать бы чего-нибудь. Да, точно, последний раз что-то жевали вчера утром. А сухпайки закончились еще позавчера.

Колонна проходит через село Садовое. Людей не видно. Похоже на дачи. Вдруг машина впереди остановилась, открылись кормовые люки. Двое парней выскочили из десанта и побежали во двор ближайшего домовладения. Гриша остановил свою БМП. Услышал, что люки его машины тоже открылись. А через триплексы увидел, что те двое возвратились уже с банками купорки.

В ГОРОДЕ

После полудня, 31 декабря, колонна первого штурмового отряда вошла в город.

Не встречая сопротивления со стороны противника, головная походная застава бригады в боевых порядках штурмового отряда выходит по улице Алтайской на перекресток со Старопромысловским шоссе. Здесь головному дозору следовало повернуть налево и дойти по Старопромысловскому шоссе до Дома печати, однако колонна проскочила поворот. (П.Милюков, К.Яук «Я – «КАЛИБР-10»)

И этот просчет в какой-то мере спас отряд от серьезного боестолкновения. Старопромысловское шоссе – узкая улица с пятиэтажными домами. Очень удобно уничтожать бронетехнику. Дудаевцы ждали и хорошо подготовились к встрече. [Колонна 1 мсб, в итоге, вернулась на Старопромысловское шоссе и по нему вышла на ул. Маяковского к Дому печати. А вот замыкание колонны 2-го мсб около 15 часов попало в засаду именно в районе перекрестка Старопром. ш. – ул. Маяковского. Прим. П.Милюкова.]

На улице Субботников колонну обстреляли из автоматов и гранатометов. В одном из переулков Рыбалко заметил вооруженных людей. Доложил по радио ротному. Поступил приказ:

— Наблюдать. Огонь не открывать.

Но почти сразу же боевики начали обстрел. Первым погиб дагестанец Мага (Магомед Аминов). Одна пуля попала ему в челюсть, а другая в бок, между пластинами бронежилета.

Вспоминает Рамазан Исмиханов:

— С Магой я познакомился летом 1994 года в бригаде. Очень хороший парень. Мы сразу подружились. И не потому, что земляки. Как-то сразу сложились теплые, дружеские отношения. Мы мечтали, что после службы вместе поедем работать на Север. Не случилось.

Затем, где-то впереди, подожгли БМП. Это были первые серьезные потери. Поступил приказ на ответный огонь.

Дали команду на возвращение. Пока Рыбалко развернул свою машину, оказался в хвосте колонны. Шел в паре с танком Т-72. Танк, идя по левой стороне улицы — контролировал правую сторону, а БМП Рыбалко шла по правой и контролировала левую сторону улицы. Пехота держалась вокруг машин. При малейшем подозрении на гранатометчиков, по окнам открывался огонь. Сложность была в том, что стрелять из пушек на узкой улице, почти в упор, по окнам верхних этажей пятиэтажек было сложно. Поэтому продвигались медленно. Перед перекрестками останавливались, пехота осматривалась. И убедившись, что переулок чист, быстро загружалась в десантные отсеки, или садилась на машины. На полном ходу проскакивали перекрестки. Затем пехота высаживалась, шла с машинами, контролируя окна первых и вторых этажей.

Рыбалко был постоянно на связи с танкистом. Увидел, как из окна третьего или четвертого этажа высунулась труба гранатомета. Не успел предупредить танкиста, а тот уже дал залп. Развалил всю стену квартиры. Гранатометчик не успел выстрелить. Опытный и внимательный танкист оказался.

Когда вышли на улицу, ведущую на привокзальную площадь, огонь противника значительно усилился. Пули постоянно отбивали дробь на броне БМП, удары были и помощнее, но вреда не причинили. Вдоль улицы горело несколько бронемашин. Это были БМП 81 полка. Получалось, они приняли основной огонь противника на себя.

Уже на вокзале, когда вылез из машины, Гриша увидел, что нет антенны – отстрелило, вся машина побита. Сквозных пробоин не было, только вмятины и следы от пуль, от автоматных очередей.

Рыбалко вспоминает:

— Страха, как такового, не было. И до того, как вошли в город, — не было, мы как-то не осознавали, а сюда пришли – тут уже не до этого было. Конечно, неприятно, когда по тебе стреляют.

На железнодорожный вокзал первый мотострелковый батальон возвратился около 17 часов с минимальными потерями.

Второму штурмовому отряду повезло меньше, а точнее, вообще не повезло.

Войдя в город, на улице Хмельницкого отряд построился в колонну по две машины. Пока ничто не предвещало беды. На улице безлюдно, а встречавшиеся на тротуаре женщины, приветствовали, махая рукой. Даже орудия не были заряжены. Парни не видели в этом необходимости – кто ж попрет против такой мощи! Но как только свернули на другую улицу, попали под кромешный огонь. Боевики стреляли ото всюду: из окон, подворотен, из-за заборов. Казалось, они были везде.

Вспоминая тот страшный день, Олег Стрельцов рассказывал:

— Нас начали блокировать, первую машину подбили, вторую. Сбоку машина загорелась. «Чехи» начали бегать прямо рядом, вот они. В упор наших начали расстреливать.

Под огонь боевиков попадают 4 и 5 роты уже на проспекте Орджоникидзе, фактически, перед домом «Слава советским железнодорожникам». На глазах у Олега погибает командир взвода 5-й мотострелковой роты лейтенант Щукин.

Чуть позже, примерно в 15-00, в районе Доме печати произошла еще одна страшная, жуткая трагедия: в засаду попадает колона замыкания 2-го МСД.

В книге «Я – «КАЛИБР-10» Павел Милюков приводит рассказ свидетельницы, русской жительницы Грозного: «В районе остановки «Нефтянка» в руки дудаевских боевиков попали две наших БМП с семью бойцами. Первым делом дудаевцы положили рядом друг с другом трех раненых солдат, облили их бензином и сожгли. Когда погасло пламя, обугленные тела погибших стали маленькими, как у младенцев. Очевидцы трагедии, живущие в соседних домах, вышли к костру, чтобы похоронить останки, но боевики не разрешили это сделать. Потом прибежали собаки и начали гонять «черепки» наших сынков. На глазах онемевших от нечеловеческой жестокости людей боевики раздели догола оставшихся четырех пленников, подвесили за ноги и стали отрезать у них уши, выкалывать глаза, вспарывать животы… Так они провисели три дня. Несколько местных жителей пришли к дудаевцам с просьбой похоронить солдат. В ответ последовал выстрел, оборвавший жизнь одного из них».

Одна из этих машин – БМП № 230 старшего лейтенанта Сергея Гужбина, командира наших ребят. Ему было всего 22 года. Тело так и не было найдено. В октябре 1995 года решением суда Сергей Гужбин признан умершим. Посмертно награжден медалью «За отвагу» и орденом Мужества.

Зверства боевиков часто попадались на глаза. В оконном проеме на втором этаже пятиэтажки Олег видел четверых повешенных солдат.

Чтобы спасти людей и сохранить технику, командиры подразделений попытались рассредоточить ее по переулкам. Но, куда бы ни сунулись, было такое ощущение, что их там уже ожидали. Стреляли из гранатометов, пушек. Олег заметил даже танк дудаевцев.

Выехали на улицу, в конце которой был виден дудаевский дворец, и попали под массированный обстрел. Ротный крикнул:

— Сворачивай!

Маневрируя, удалось заскочить в узенький проулок, где многоэтажки сменились одноэтажными домами частного сектора. Вот где пригодились навыки вождения, вырабатывавшиеся ежедневными многочасовыми тренировками. За 220-й машиной Стрельцова шли еще две БМП. Круша заборы, мелкие постройки на своем пути, колонне из трех машин удалось на какое-то время оторваться и укрыться от противника.

Неожиданно выскочили на другую улицу и оказались перед постройками с большой аркой. «Сортировочная» — успел прочитать вывеску Олег. Так оказались на грузовом дворе сортировочной станции Грозненского железнодорожного узла. Здесь уже были две наших БМПэшки и несколько офицеров руководящего состава батальона и бригады. Уцелело всего пять машин. Около тридцати человек. В основном, это были остатки 4-й и 5-й роты. Фактически, как боевая единица, 2-й батальон перестал существовать.

НА ГРУЗОВОМ ДВОРЕ

Осмотрелись. Слева какие-то ангары, пакгаузы, длинные, вдоль железной дороги. Справа трех этажное здание. Как потом выяснилось – управление железной дорогой и диспетчерская. Железная дорога была забита товарными вагонами. Чтобы как-то перекрыть въезд на грузовой двор, подтянули разбитую технику. Внутри двора по кругу поставили боевые машины.

В трехэтажном здании заметили военных. Ротный послал Стрельцова с бойцом из десанта узнать: кто там. Выяснилось, там находились остатки одной из рот 81-го Самарского полка. Закурили. Разговорились. Оказалось, один из самарцев тоже был в учебке в Елани. Вспомнили общих знакомых.

Позиции самарцев были удобными. Договорились координировать свои действия.

Майкопцы заняли круговую оборону на грузовом дворе и частично расположились в пакгаузах.

Рассказывает Константин Басалко:

— Со мной оказались очень хорошие бойцы: понимающие и старательные. Первые картины боя и реальная опасность значительно повысили стремление к самосохранению. Меня удивило то, что по собственной инициативе несколько солдат на асфальтированном дворе вырыли за короткое время напротив въездной арки траншею чуть ли не в полный рост. В мирное время на полигоне такое вряд ли можно было сделать.

Вечером в расположение роты прорвались три БМП 81-го Самарского полка. Это уже была поддержка.

Серьезную опасность представляли ворота, рядом с диспетчерской, через которые боевики могли прорваться на грузовой двор. Два человека, в том числе, Олег Стрельцов, заняли позиции у ворот.

Вспоминает Олег Стрельцов:

— Как стемнело, так и поперли на нас. Они начали стрелять со стороны многоэтажек. Двор обстреливался прекрасно. То есть, попали как бы в мышеловку. Но мы стояли там хорошо, потерь практически не было. А потерь техники вообще не было.

Новогодняя ночь была очень тяжелой. Дудаевцы в темноте подбирались в плотную к зданиям, бросали гранаты через крышу пакгауза. Неоднократно забирались на крышу. Самарцы, находившиеся в трех этажном здании, своим огнем снимали их. Боевики пытались проникнуть во двор через любую щель – они хорошо знали сортировочную станцию. Почти десять часов они атаковали и непрерывно обстреливали территорию двора через ворота у диспетчерской. Под прикрытием шквального огня несколько раз пытались ворваться во двор.

Единственная передышка, минут 20-30, для оборонявшихся была в полночь, когда наступил Новый год. Но было не до поздравлений. Ротный обошел позиции своих бойцов, сделал перестановки, заменил Олега Стрельцова, который в течение нескольких часов вел огонь, лежа на снегу.

У, настежь распахнутых, ворот пакгауза нервно курили несколько парней. К ним подошел ротный. И хотя все молчали, Басалко услышал главный немой вопрос: «А что дальше?», почувствовал: пацаны ему верят и ждут от него, как от Бога, защиты. А как их защитить? Что он может для них сделать? Глупо что-либо говорить в данной ситуации. Наверное, самое правильное — быть вместе с ними.

А в следующую минуту не он их, а уже они его защищали. Через крышу пакгауза перелетела граната и упала рядом. Один из парней с силой толкнул ротного во внутрь помещения. Другой упал на него сверху. Остальные бросились на землю рядом. Прогремел взрыв. Парни вскочили и начали в ответ бросать через крышу гранаты. Один из бойцов погиб.

Константин Борисович, рассказывая мне об этом, говорил о своих мальчишках с какой-то особой душевной теплотой и сердечной искренностью. В его голосе была неподдельная грусть, чувство вины: он жив, а многие его спасители погибли.

К утру 1 января натиск противника значительно ослаб. А когда рассвело, боевики уже не лезли так нагло, а постреливали издалека. Днем уже можно было ходить по двору почти без опаски.

Несмотря на то, что оборонявшихся было очень мало, дудаевцы не смогли выбить роту Константина Басалко. Сам грузовой двор с расположением его построек явился неприступной цитаделью для противника. И плюс к этому – грамотно организованная оборона. Потерь почти не было.

Зам. комбрига, находившийся в роте, постоянно связывался с полковником Савиным. Решался вопрос об отходе.

НА Ж/Д ВОКЗАЛЕ

Когда 311-я БМП подъехала к вокзалу (в числе последних), вся привокзальная площадь уже была забита техникой. Тут были машины на только первого штурмового отряда, но и несколько БМП второго батальона бригады и 81-го Самарского полка. Спрятать такое количество техники от прямого обстрела было негде. Командиры подразделений расставляли ее, разворачивая кормой к вокзалу, создавали что-то вроде броне щита вокруг вокзала.

Рыбалко протиснулся к левому крылу здания. Увидел, что БМП можно поставить между ларьком и торцевой стеной. Осторожно заехал. Перёд машины направил на железную дорогу. Какое-никакое, а укрытие. Рядом стоял танк, пушка его башни была направлена на пятиэтажку.

Из здания за железной дорогой начали стрелять. Гриша крикнул наводчику, чтобы дал несколько залпов бронебойными. А он «поплевался» одиночными зажигательными и все. На какое-то время огонь боевиков стих. Бойцы высыпали на перрон, курили, рылись в разбитых киосках.

Сидеть в машине не было смысла. Рыбалко надел бронежилет. Во время движения бронежилет висел на спинке сидения – прикрывал «тыл» механика, так как все люки были открыты, и можно было «схлопотать» шальную пулю или осколок в спину. Затем набил сумку от противогаза и карманы бронежилета автоматными патронами (еще, когда сопровождал разведчиков, разжился целым ящиком), так – на всякий случай.

Вылез из машины и сразу столкнулся с Сашей Гетманом. И хотя последний раз виделись дня три назад, оба обрадовались этой встрече.

— Ежик! Живой, братишка? – Гриша схватил маленького Сашу в охапку, легко поднял, покружился с ним. Потом они разговаривали, обменялись впечатлениями от первого боя. Гетман сожалел, что в бою он был не у пушки, хотя управлять боевой машиной ему нравилось.

Рыбалко вспоминает:

— Стояли, разговаривали с «Ежиком», типа «вот попали в ж…». А где тот, а где этот? Все матом… Просто тогда у нас других слов не было… Когда на твоих глазах картина: сидят хлопцы на танке, хлопок – и у пацана полбока вырвало, гранатометом. После такого уже не думаешь о словах.

К ребятам подошли командир первой роты Евгений Пащенко и ротный старшина, старший прапорщик Керим-Заде – дядя Миша, как его называли бойцы.

— О чем разговор? – спросил старшина.

— Серьезно все разворачивается, – ответил Гетман. – Об этом и говорим.

— Вы это, пацаны, — подойдя вплотную, негромко заговорил дядя Миша, — вы берегите себя. Не высовывайтесь и головы не подставляйте.

Старшина закурил, сделал шаг в сторону, и в это время раздался выстрел. Одиночный, громкий, «бубонящий», характерный только для СВД. Снайперская пуля, пробив бронежилет, угодила в спину Саши Гетмана. Он вскрикнул, дернулся и начал оседать. Ротный успел подхватить его уже у самой земли и бережно положил:

— Саша, что, куда тебя?

Дядя Миша наклонился, подсунул руку под спину Гетмана. Рука была в крови. Тело Саши вдруг неестественно вытянулось, и он затих.

— Кто это!? Кто это!? Кто его!? Кто, кто?… — невольно вырвался крик у Гриши. Он как будто не понимал, что произошло. Какой-то ком, как камень, давил ему горло.

Ротный и старшина понесли «Ежика» в вокзал к врачу. Но было уже поздно. Саша Гетман умер.

Все с перрона бросились в рассыпную, в поисках укрытий. С улицы принесли раненого бойца. Пуля сидела не глубоко. Парни пытались сами выковырять ее. Не получилось. Отнесли раненого к медикам.

Рыбалко заскочил в здание. По всей видимости, это была административная часть вокзала – две больших комнаты: здесь стояли столы, несколько шкафов и везде разбросаны бумаги. На подоконниках высоких окон аккуратно уложены мешки, как оказалось, с мукой. Это первые прибывшие бойцы нашли в кафетерии вокзала муку и уложили мешки на окна.

Чтобы попасть в зал ожидания, кассовый зал, камеры хранения, нужно было выйти на улицу, и по перрону или со стороны привокзальной площади войти в главную часть вокзала, где и находился личный состав первого штурмового отряда, где расположился штаб и командование бригады во главе с комбригом Савиным.

А здесь собралось около двух десятков бойцов: пехотинцы, танкисты. Противник начал интенсивную стрельбу со стороны многоэтажки, стоявшей напротив вокзала за площадью. Из окон трехэтажного здания по торцовым окнам левого крыла и перрону стрелял снайпер и пулемет дудаевцев. Передвигаться в помещении даже пригибаясь и вдоль стен было не безопасно.

Расположившись у окон, как у бойниц, солдаты вели ответный огонь. Рыбалко до сих пор не мог прийти в себя после гибели друга. Скорее автоматично, нежели осознанно, он стрелял по всему, что двигалось. И опять же, чувства страха не было, было какое-то оцепенение, ступор. Увидел: от железной дороги к ним идет бородатый мужик в «афганке» с автоматом. Гриша дал очередь в его сторону. Куда делся мужик – не заметил.

На привокзальной площади начали гореть БМП. Это были хорошие мишени, и противнику не составляло особого труда поджигать их из РПГ.

В минуты ослабления огня, часть пехотинцев и танкисты ушли из левого крыла: кто — в зал ожидания вокзала, а кто к разбитым ларькам в поисках еды. Понимали: смертельно опасно. Но голод не давал покоя.

Ближе к полуночи здесь осталось всего шестеро бойцов. Им предстояло держать трехстороннюю оборону. В ночи, в сплошном дыму, даже горящая техника не позволяла видеть передвижения боевиков. Поэтому стрелять приходилось по расплывчатым силуэтам почти интуитивно. Между вагонными колесами мелькали фигуры, и оттуда велась стрельба. Боевики подбирались все ближе.

Здание вокзала – старая постройка. Несмотря на большие окна, стены были толстыми и прочными. Дудаевцы понимали, что так просто его не взять. Теперь боевики пытались пробраться поближе и забросать окна гранатами. Эту опасность предвидели и наши ребята. Поэтому напряженно всматривались в темноту, до боли в глазах, и при малейшем замеченном движении открывали огонь. Вот здесь и пригодились патроны Рыбалко.

В беседе я спросил Гришу:

— Думал о том, что тебя могут убить?

— О том, что убьют или не убьют – я даже не задумывался. Единственное думаешь: или ты, или тебя, и все. Мысли работали в направлении – как действовать, чтобы не зацепили. Смотришь, пытаешься по звуку, интервалу определить полет снаряда или гранаты, выслушиваешь, тогда только высовываешься.

Стрельба вдруг стала стихать и прекратилась совсем. Относительная тишина оказалась такой непривычной, даже давила. Гриша почувствовал страшную усталость вперемешку с голодом. Такие же ощущения были и у других ребят, потому что кто-то из парней достал из кармана грязный кусок сухого сыра, разбил его ножом на шесть частей. Сели рядышком. Поужинали. Усталость вдруг такой тяжестью навалилась, что все шестеро, невзирая на опасность, отключились в глубоком сне. Никто из них даже не вспомнил, что наступает новый год. С Новым годом, парни! Эх, что вам принесет этот новый год?

Минут через 30-40 стрельба возобновилась так же внезапно, как и прекращалась. Парни заняли свои позиции у окон-бойниц.

Больше всего донимал снайпер. Видно профессионал-наемник. Не давал даже пошевелиться. И только мешки с мукой спасали, выбрасывая фонтанчики белой пыли после каждой пойманной пули.

У одного из пехотинцев была снайперская винтовка. Гриша взял винтовку, посмотрел в оптический прицел.

— Ничего ты там не увидишь. – Боец махнул рукой.

— А как же он, гад, стреляет? – Действительно, Рыбалко ничего не увидел в прицел.

— Наверное, у него прицел ночного видения.

Да, ночью винтовка оказалась бесполезной.

Ближе к утру первого января, усилился огонь боевиков со стороны железной дороги, из депо. Теперь он был шквальным с трех сторон. Парни понимали: здесь им не продержаться. Патроны, несмотря на запас, кончаются. Нужно переходить к своим. А как?

Одна из гранат, выпущенная из РПГ, угодила в мешки с мукой, создав плотное облако мучной пыли. Боец, находившийся у этого окна, бросился в дальний угол комнаты. Споткнулся, упал. Потом начал ползать, в поисках чего-то. Вдруг закричал:

— Пацаны! Гранатомет! «Муха»! Заряженный.

Все бросились к нему. Появилась хоть и хрупкая, но все же надежда: уничтожить снайпера и пробраться к своим. Тут выяснилось, что никто не знает, как обращаться с таким оружием. Вроде бы и сложного ничего нет, а все же… Вместе стали разбираться с РПГ. Стрелять доверили Рыбалко.

Гриша знал, из какого окна стреляет снайпер. Но бить нужно было наверняка. Он занял позицию в окне торцевой стены и стал ждать очередного выстрела снайпера. Тот, уверенный в своей неуязвимости, не заставил себя ждать. Увидев слабую вспышку, Рыбалко выстрелил. Взрыв в окне – снайпер уничтожен. Выброшенные из выдвижной трубы РПГ пороховые газы, подняли в воздух бумажки, пыль, муку. Издали могло показаться, что внутри помещения произошел мощный взрыв.

На рассвете, улучив момент, парни побежали в здание вокзала. Рыбалко вспоминает:

— Мы уходили через окно торцевой стены, потому что из-за железной дороги начался сильный обстрел, и с площади стреляли сильно. Когда бежали, по нам начали бить. На входе в вокзал лежал убитый пулеметчик, я споткнулся через него. Вдобавок, начали обстреливать здание из пушек, гранатометов. Тогда осколками порвало бушлат, меня не зацепило, а бушлат порвало.

Ни одной целой машины у вокзала уже не было – все БМП и танки сожжены. И в здании вокзала картина была удручающей: много убитых, раненых. Доложили одному из офицеров. Прибывших бойцов поставили к окнам, выходящих на перрон, железную дорогу.

Оставлять без обороны смежное помещение было опасно. Поэтому командование приняло решение пробить стену и соединить административное помещение с вокзалом. Взрывом сделали «дверь» в левое крыло.

Через некоторое время Гришу кто-то хлопнул по плечу. Обернулся – Серега Ильгов. Боевой. В кожаных перчатках. На автомате у него оптический прицел. Перекинулись парой слов: «Жив? Жив! Держись!». Сергей убежал. В душе потеплело – друг живой.

По цепочке передали команду: беречь патроны. Как их беречь, когда боевики лезут. Потом новая команда: механиков-водителей к командиру.

Рыбалко побежал в зал ожидания вокзала. В небольшом коридорчике увидел офицеров штаба и сидящего у стены комбрига. Понял: комбриг ранен – у него забинтована нога. Встретил земляка Ивана Сапожникова. Вместе подошли к ротному. Пащенко подвел механиков к оконному проему и поставил задачу: подогнать поближе к зданию вокзала уцелевшую БМП для эвакуации раненых. Он рукой показал, где стоит машина. Парни стали поджидать ослабление огня, чтобы добежать к БМП. Но в это время раздался взрыв, и последняя машина была сожжена.

Рассказывает Иван Сапожников, механик-водитель БМП 335:

— 1 января, около 14-00, комроты Пащенко попросил меня и Гришу Рыбалко пробраться к стоящей недалеко от вокзала БМП и попытаться подогнать ее поближе к зданию. Но огонь был настолько плотным, что комроты вернул нас назад. Обстреливали не только из автоматов, но в основном, из гранатометов. А эта машина потом сгорела».

Рыбалко теперь занял новую позицию: у окна, выходящего на привокзальную площадь. Из пятиэтажки по зданию вокзала дудаевцы вели очень плотный огонь. Через большие окна в помещение часто залетали гранаты, выпущенные из гранатометов. Так что, толстые стены не были надежным укрытием. Здесь приходилось все время сидеть на корточках. Ноги затекают.

Реально возникла еще одна опасность: под прикрытием дыма горящих машин боевики могли подобраться вплотную и забросать гранатами. Парни, невзирая на смертельную усталость, постоянно были в напряжении, только бы не подпустить противника!

Вечером, в минуты незначительного затишья, ротный Пащенко собрал человек десять своих бойцов и объявил:

— Ситуация критическая. Помощи ждать не откуда. Поэтому, под покровом ночи, будем прорываться из окружения. Надо постараться вывезти раненых.

Начавшийся обстрел прервал ротного. Одна из гранат взорвалась под потолком. Часть перекрытия обрушилась. Все бросились к своим местам. Рыбалко и Исмиханов, стараясь не высовываться, открыли огонь. И в это время взрыв в оконном проеме. Сильный удар по лицу. Грише показалось, что глаза засыпало раскаленным песком. Он ничего не видел. Горячее и липкое текло по лицу. Кровь! Кто-то закричал:

— Санитара!

Через время Гриша почувствовал, что с ним возятся. Кто-то, наверное, врач спросил:

— Промедол есть?

— Нету.

— Плохо. У кого есть промедол? Срочно найдите, – приказал врач.

Еще не понимая, что с ним произошло, Гриша настойчиво просил:

— Прочисти мне глаза. Быстрее, промой.

— Тут уже нечего промывать.

Тогда Гриша не придал значения сказанному. И к лучшему. Ему вкололи обезболивающее, и через минуту он куда-то провалился. Находясь в забытьи, он не слышал и не знал, что происходит вокруг.

Вспоминает Рамазан Исмиханов:

— Взрыв был очень сильный. Взорвалась не только граната, но и, одновренно, взорвался, стоявший под окном, танк. Меня зацепило не сильно, а Грише осколками побило лицо и глаза. Я потащил его за перегородку к врачу. Врач ничего не мог сделать в таких условиях, просто сделал несколько уколов промедола и забинтовал голову, лицо.

Рыбалко не знал, что вечером к нему прибегал Сергей Ильгов. Увидел лежащего с забинтованной головой и не подающего признаков жизни Гришу, подумал, что тот умер. Слезы сами потекли из глаз. Ильгов выскочил из вокзала. К зданию подъезжали две БМП второго батальона. Сергей спросил механика-водителя:

— Олега Стрельцова знаешь?

— Погиб, – не раздумывая буркнул тот.

Сергей оцепенел: потерял обоих друзей. Потом, словно обезумивший, сломя голову, бросился в бой. Обо всем этом Гриша узнал много позже. А как погиб Сергей – уже не расскажет никто.

Вспоминает Иван Сапожников:

— К вечеру 1 января живых и невредимых солдат и офицеров оставалось 30-40 человек, а убитых и раненых более 70. Боевики под прикрытием темноты стали подбираться к зданию и бросать в окна гранаты. А отбиваться, практически, уже было нечем – патроны закончились, помощи не было. Ночью уже не надеялся на спасение. Было страшновато. Просто чудо, что остался жив и удалось выйти к своим.

Рыбалко очнулся от того, что его кто-то легонько тормошил. По голосу узнал Рамазана Исмиханова.

— Гриша, вставай. Уходим.

Рамазан помог встать. Григорий не понимал: где он, что с ним, почему он ничего не видит. Коснулся рукой лица, нащупал бинты:

— Я что, ранен?

— Все хорошо. Сейчас ты поедешь в госпиталь, — Рамазан подвел шатающегося от большой дозы промедола Гришу к БМП, залез на машину, помог Рыбалко забраться на броню. – Держись!

Рамазан ушел, а через минуту вернулся, и пододвинул Рыбалко вплотную к башне. Положил Гришину руку на крышку люка, чтобы тот мог держаться.

— Рома, не бросай меня, — попросил Рыбалко. Места рядом уже не было, да и старшина приказал сесть на другую машину. Рамазану ничего не оставалось, как подчиниться приказу. Он на прощание похлопал Гришу по плечу и спрыгнул на землю.

В разговоре с Рамазаном Исмихановым я спросил:

— Обидно было, что тебя старшина отправил на другую БМП? Могло ведь так случиться, что на других машинах вообще не оказалось бы места для тебя?

— Тогда очень обидно было. Я даже ругнул старшину. А сегодня я ему благодарен. Окажись вместе с ними в плену, меня бы, наверное, расстреляли.

Удивительная штука – жизнь! Иногда парадоксы ею управляют: подвинул друга всего на полметра – сохранил ему жизнь (Но об этом Рамазан узнал только 18 лет спустя. Авт.), прогнали с машины – тебя спасли от смерти.

Рамазан сел на машину, на которой вывозили комбрига. Но что-то неудобно ему показалось здесь. Он пересел на третью БМП.

ОТХОД

Машина тронулась. От морозного воздуха и тряской езды Гриша постепенно начал приходить в себя. Болела голова, ныл правый глаз, а левый, вроде бы ничего, не беспокоил. Машину кидало из стороны в сторону. Чтобы не свалиться, Гриша чуть поджал ноги и уперся каблуками в ребристое железо. Слышал стрельбу. Она была все ближе и ближе. Совсем рядом один взрыв, потом другой. Характерный шипящий звук и горячая воздушная волна. Это граната РПГ пролетела под изгибом колена. Сапог обгорел, да так, что ноготь на пальце сплавился. Штаны начали дымиться. Если бы Рамазан не подвинул, не трудно представить, что было бы с Гришей – снаряд прошил бы его насквозь!

Сильный удар по машине, взрыв. От удара и взрывной волны все свалились на землю. Что делать? Куда ползти? Гриша сдвинул повязку с глаз на лоб. Темно, но огонь горящей БМП и силуэты людей он видит. Это уже хорошо! Наткнулся на чьи-то ноги. Толкнул, мол, отползай быстрее. Но это были только ноги, туловища не было. Пополз дальше от машины к забору. Увидел сидящего на заборе боевика.

— Куда ползешь? От меня не уйдешь, — боевик грязно выругался и направил на Рыбалко автомат. Гриша выхватил из сапога штык-нож: «Хоть одного, но уложу!». Боевик дал автоматную очередь над головой:

— Лежать!

В это время в спину ткнули сапогом. Сзади уже стояли около десятка дудаевцев. Позже Рыбалко узнал, что это были боевики из батальона Басаева.

Механика-водителя подбитой БМП видимо контузило, он пытался тронуться с места. Не получалось. К машине подбежал боевик и расстрелял парня через люк.

Пленных подняли. Раненых, кто сам не мог идти, заставили нести. Завели в ближайший двор за высоким забором. Построили в шеренгу. Подсвечивая фонариком, внимательно всматривались в лица пленников. Что-то спрашивали. Потом кого-то выдергивали из шеренги, отводили к забору, и тут же расстреливали.

Вот здесь Гриша впервые ощутил страх, леденящий страх. Чем ближе по шеренге к нему продвигались боевики, тем страх становился сильнее. Боевик взглянул в лицо, ничего не сказал и пошел дальше.

Оказалось, что они выявляли среди пленных своих: выходцев из Кавказа или мусульманских республик России. Объявляли их изменниками и тут же казнили. К счастью, одного – старшину Керим-Заде, удалось спасти. Все его называли – дядя Миша. Он так и назвался. Вспоминает Мамед Керим-Заде:

— Я обязан жизнью парням. Мы выходили тогда на одной машине, и вместе попали в плен. Это Рыбалко назвал меня тогда дядей Мишей. Парни молодцы. За все время плена никто из них и словом не обмолвился обо мне. А Гриша и Коля Заровный на руках сколько раз меня переносили. У меня было серьезное ранение ноги. А Рыбалко – хороший солдат. И в бою, и в плену вел себя достойно, как мужчина. Поверьте мне, кавказскому человеку, я знаю, что говорю: он настоящий мужчина. Благодаря ему – я жив.

Невдалеке на земле лежал парень с отбитой ногой – держалась на сухожилии. Лежал и улыбался. Когда ребят выводили из этого двора, Гриша снял свой бушлат, чтобы на нем нести раненого. Но дудаевцы не разрешили, сказали –«сами отвезут в больницу».

До утра пленники были в подвале Дома печати.

На грузовом дворе тоже готовились к отходу. Ожидали команду, чтобы начать отход одновременно с остатками первого батальона. Но оказалось – на железнодорожном вокзале все БМП были сожжены. Вывозить раненых было не на чем. А здесь, все пять машин уцелели. Да еще несколько прибыло из 81 полка.

Зам. комбрига отправил на вокзал две своих БМП. [С большой достоверностью могу утверждать, что колонна Чернуцкого (9-10 машин) вышла с товарного двора раньше, чем с железнодорожного вокзала, не дожидаясь комбрига. Прим. П.Милюкова.]

Поздно вечером приказ на отход поступил. Отходили последними тремя машинами. В 220-й БМП на месте наводчика находился ротный Басалко. В отделении механика-водителя и в башне – четыре офицера. За штурвал сел один из них, сказал, что лучше знает город. В правом отсеке десанта – Олег Стрельцов, Геннадий Петухов и Мурат Тлупов. В левом отсеке десанта посадили раненого в ногу солдата. Его называли Фомой.

Колонна вышла. Парни прильнули к люкам-бойницам, и были готовы в любой момент открыть огонь. Прошли вдоль забора какого-то завода, потом петляли по глухим переулкам. Олег заволновался: топлива на момент отхода оставалось литров 70. В любой момент могли стать.

БМП начали обстреливать. Замелькали боевики. Парни открыли огонь. Снова забор. Так это же тот самый. Здесь уже проезжали! Вдруг сильный удар в левый борт, взрыв. Второе и третье попадание Олег не помнит – он был без сознания.

Отсек стал заполняться дымом. Открытые люки-бойницы не спасали. Парни начали приходить в себя. Попытались открыть кормовые двери. Не получилось. Заклинило. Дышать уже было нечем. Ну вот и все.

Константин Басалко очнулся, когда почувствовал, что печет в ступню. Тлел ботинок. Осмотрелся. Офицеров не было. С трудом выбрался из машины. Потушил ботинок снегом. Офицеров не было. Отцы-командиры оставили гореть своих подчиненных заживо. Ну, что ж, Бог им судья!

В голове гудело, стучало. Нет, это не в голове. Хлопцы в десанте! Держась за машину, пошатываясь, подошел к правой кормовой двери. Дверь не поддавалась. Парни уже не стучали. Собрав последние силы, ротному удалось ее открыть. Вытащил парней на снег. Контузия от взрыва, отравление дымом – парни были чуть живые. Еле шевелились, ползали по снегу. Их рвало. Душил кашель.

Дверь левого десанта открылась легко. Как только поступил воздух, в отсеке вспыхнул огонь. Горел Фома. Басалко вытащил паренька на снег, сбил огонь. Подошел Олег. Фома застонал:

— Печет. Живот печет.

Ротный расстегнул ему одежду. В животе была большая рана. Тут все увидели, что снег вокруг Фомы становится красным. Осторожно перевернули его на бок. От того, что увидел Олег, потемнело в глазах: у парня была вырвана половина спины. Снаряд прошил его насквозь и взорвался за спиной, но взрывная волна ушла в стальную перегородку. Фоме уже ничем не поможешь и жить ему осталось считанные минуты. Но ротный ошибся: парень жил еще почти час и умер не своей смертью. Басалко аккуратно положил Фому на спину. И в это время в шею ротного уперлось горячее дуло автомата. Вокруг стояли боевики, десятка полтора. Рыжий, не высокого роста чеченец бегал, дико смеялся и орал:

— Это я тебя сделал! Я! Понимаешь, я тебя сделал!

Парней обыскали. Забрали документы и все, что было в карманах. Олегу повезло: его военный билет и блокнот завалились за подкладку. Не нашли. Басалко удивился: забрали все, а четыре шприца промедола оставили. Фома стонал, просил помощи. На него было больно смотреть.

Ротный попросил разрешения облегчить страдания парня. Разрешили. Вколол Фоме все четыре шприца. Тот затих.

Боевики заторопились. Ребята осторожно положили раненого на бушлат и понесли. У Дома печати ротного Басалко увели.

Я спросил у Константина Борисовича:

— С сортировочной станции вы отходили колонной – тремя машинами. Какова судьба бойцов и командиров двух других БМП?

— Несмотря на трудности, с которыми они столкнулись, им повезло больше. В темноте обе машины упали в Сунжу. Бойцы выбрались и благополучно вышли к своим.

Парней загнали в какое-то длинное помещение. И тут началось. Их стали жестоко избивать: били кулаками, прикладами, валили на пол и молотили ногами. Олега не спасал даже шлемофон. Несколько раз отключался. Минуту, другую его не трогали. Он увидел, как к Фоме подошла чеченка. [Мадина Ильмурзаева, погибла 4 января 1995 г., подорвавшись на мине или растяжке. Прим. П.Милюкова.] Тот тихо попросил:

— Больно. Помогите.

— Помогите! Пусть твои тебе помогают, собака! – закричала она, и остервенело начала бить ногами умирающего парня. Била со звериной жестокостью: по лицу, в живот. Брызги крови разлетались вокруг. Фома уже умер, а она продолжала и продолжала в иступленном бешенстве свой «танец смерти».

Парней выволокли на улицу, поставили к стене. Первым расстреляли Гену Петухова, потом Мурата. Вот теперь точно – всё.

Но это было еще не всё. Из темноты внезапно появилась группа одетых с иголочки в светлые маскировочные костюмы и вооруженных до зубов дудаевцев. «Спецы». Видимо старший, что-то сказал боевикам. В ответ рыжий завизжал:

— Это моя добыча!

Но Олега не расстреляли. Теперь все вместе снова зашли в помещение. Проходя мимо Олега рыжий зашипел:

— Все равно зарежу!

Один из «спецов» толкнул Стрельцова на топчан:

— Спи. Тебя никто не тронет.

Олег закрыл глаза и поплыл. Сна не было. Все тело болело. А самочувствие, как будто он только-только начал отходить от наркоза. Апатия, безразличие. Это состояние он почувствовал еще, когда поставили к стенке. Полудрёма.

Спал Олег или не спал – он не понял. От толчка в топчан открыл глаза. С одной стороны топчана стоял рыжий, с зажатым в кулаке ножом, а с другой – «спец». Он удерживал своей лапой кулак рыжего. Острие ножа плясало всего в нескольких сантиметрах от горла Олега. Ужас страха парализовал все тело. Это случилось впервые. Олег не мог пошевелить даже пальцем. Затем «спец» отшвырнул рыжего. Тот, бормоча, ушел. До утра Олег не сомкнул глаз.

Утром «спецы» увели Олега с собой. Выходя на улицу, «спаситель» буркнул то ли серьезно, то ли с издёвкой:

— Ну, ты молодец! Даже не моргнул.

Продолжение. Часть третья…

___________________________________

Николай Колесниченко