— Почему имя написали неправильно?. Не Александр, а Алексей. Это работа моего отца, и его звали Алексей, а не Александр, — возмущался я, прочитав табличку под портретом грузинского поэта и государственного деятеля 18 века Давида Гурамишвили, выставленным в холле литературного музея Грузии в Тбилиси.

— Я сообщу об этом дирекции, и мы обязательно исправим, — извинялась работница музея, которой я выражал свое возмущение.

В холле литературного музея, где проходил этот диалог, были выставлены портреты классиков грузинской литературы. Под каждым портретом была табличка с именем классика и именем художника, исполнившего этот портрет. Под портретом Давида Гурамишвили, на табличке было написано имя художника: Александр Вепхвадзе.

Александр, Алексей, эти два имени не очень отличаются друг от друга, и большой разницы не представляют. Но только не для моей семьи, где эта разница имела и имеет принципиальное значение.

Дело в том, что до рождения моего отца, у дедушки была другая жена, и у них родился сын, которому дали имя Александр, и которого все называли Шурой. После скандального развода с женой мой дед женился вторично, и у него родился сын, которому дали имя Алексей. Дедушка давал эти имена в честь своего отца, которого звали Алекса, но неизвестно как его звали официально, Александр или Алексей. Может поэтому одного сына дедушка назвал Александром, а другого Алексеем, чтобы имя его отца наверняка было бы увековечено.

В дальнейшем старший сын Шура, совершая всякие «шалости», пользовался сходством своего имени с именем сводного брата. Это, как видно, было по причине озлобления. Фактически он рос без отца, у которого была другая семья и другой сын. Так, когда пришло время идти Шуре в армию, в военкомате он дал адрес сводного брата, которому тогда еще и семнадцати не было. Так бедного Алексея чуть не забрали в армию. И, в дальнейшем, уже будучи взрослым, Шура пользовался сходством имен и присваивал все заслуги брата, его профессию и репутацию. А все свои проказы, мелкие хулиганства, аферы, долги и неуплаты приписывал Алексею, которому всякий раз приходилось отдуваться и доказывать свою непричастность.

Поэтому, прочитав под работой моего отца имя Александр, я был так возмущен. И хотя уже ни одного из них не было в живых, я подумал, что проказы Шуры продолжаются и посмертно.

Но, внимательно посмотрев на портрет, я почему-то усомнился в авторстве отца. Неужели я ошибся и зря начал протестовать, защищая его авторство. Манера письма того портрета абсолютно не была похожа на папин стиль. А может это действительно написал Шура Вепхвадзе? Нет, Шура не умел рисовать, и так написать портрет никогда не смог бы. Портрет был аккуратно исполнен, хотя чем-то напоминал парсуну восемнадцатого века. Видно было, что художник старался чтобы портрет был написан в духе того времени, когда жил Гурамишвили, пусть даже немного примитивно.

— Вы знаете, это работа моего отца, — продолжал утверждать я, хотя уже начал сомневаться в своем утверждении, — его имя Алексей, а не Александр. Такого художника, Александр Вепхвадзе в Грузии нет. Только Алексей Вепхвадзе мог так исполнить портрет Давида Гурамишвили.

— Мы исправим, не волнуйтесь,- успокаивала меня работница музея, — я сейчас же доложу начальнику отдела.

Я шел домой довольный, что восстановил справедливость и постоял за истинное авторство, не дав самозванцу, то есть Шуре, утвердиться в качестве живописца, кем он никогда и не был.

Но меня все-таки мучили сомнения. Ведь работа абсолютно не напоминала папину живопись. К тому же было видно, что работа покрыта темной лессировкой, что придавало ей более старинный вид, чего мой папа никогда не делал. И по тональности этот портрет напоминал скорее мою живопись, мой почерк. И даже колорит был мой. А как ажурно был выписан камзол поэта. Ведь именно я люблю так выписывать.

Постойте, постойте, так ведь это моя работа. И я начинаю вспоминать некоторые подробности.

Это было в 82 году. Я получил заказ написать портрет Давида Гурамишвили от музея Дружбы народов. Вспоминаю, как я его писал.

Тот год был для меня особенно тяжелым, год моих неприятностей, моего бракоразводного процесса и кончины отца. Видимо поэтому я не очень запомнил все те работы, что писал в тот период. Может поэтому и портрет Давида Гурамишвили не остался в моей памяти. Постепенно вспоминаю, что, когда писал этот портрет, образ Гурамишвили у меня ассоциировался прежде всего с актером Гиоргием Шавгулидзе, который исполнил роль поэта в одноименном фильме. А к нему, к образу, добавился еще график Зура Лежава, с которого писал портрет Давида Гурамишвили известный художник Уча Джапаридзе, и тот портрет пестрил во всех учебниках по грузинской литературе. А если к этому добавить мою привычку, из за отсутствия достаточного материала, использовать собственную физиономию в качестве прообраза, то нетрудно представить, что за тип у меня получился Давид Гурамишвили.

А почему портрет был подписан «А. Вепхвадзе», и зачем мне надо было скрывать свое авторство, я вспомнил в самом конце моих воспоминаний о нем. Дело в том, что кто-то посоветовал мне оформить заказ на имя моего отца, которого к тому времени уже не было, чтобы не платить подоходный налог. Поскольку в Советском Союзе с покойников он не взимался.

Вспомнив все это, я больше не буду настаивать, чтобы поменяли имя художника, Александр на Алексея. Какое это имеет значение, если ни один из них не имеет отношения к данной работе.

А что касается Музея Дружбы народов, для которого я выполнил тот заказ, то его давно уже нет. В постсоветский период его аннулировали, как и аннулировали саму дружбу народов.

_____________________________________________

Джованни Вепхвадзе