«Чёрная  обезьяна»,  роман  Прилепина. Чёрная  обезьяна —  это  игрушка  детей,  откуда  она  взялась?  Девочка – дочка   влюбленной  птичкой  замирает,  стоит  взять  её  и  поднять  к  глазам,   мальчик  строго  обожает,  рассудительно.  Пошёл   посмотреть  на  жену,  она  там,  на  углу  казахского,  вместо  казанского,  вокзала,  бёдра  широкие,  ноги  крепкие, скулы  широкие,  глаза  бесстыжие  и  весёлые,  зубы  сверкают. Неладно это всё. БХХская  жизнь,  раз  жену   узнать  только  в  бХХдях  вокзальных  можно,   раз  за  разом  такая  жизнь  отрезает  куски  живой  плоти  любви  к  жене  и  детям,  связь  с   женой  не  выдерживает  первой,  — и  вот  бледный  лик  отсохшей  половинки  маячит  из  окна  психушки.   А  тут  ещё  эти  полурослики,  карлики  непонятные,  вырезали  целый  подъезд.  Главред,  жирная   хохочущая  скотина,  отправил   выяснить,  откуда  недорослики  жуткие  взялись.  Это  начало,  так   запомнилось.

А  в  конце.  Главное  не  смотреть  по  сторонам,   сесть    в  автобус  и  пересчитать  пальцы.  Не  принюхиваться  к  пассажирам,  пять  остановок — и укол.  Главное — запомнить, куда билет положил, беспокойство от возможного прихода контролёров зашкаливает. Потом  спать.   Потом  есть.  Есть  же   счастье —  вот  оно.  Так  представилось,  такое  послевкусие  осталось   от  романа  Захара  Прилепина.  Помнится,  что  Чехов  свой  «Крыжовник»  закончил  тем  же.  Конечно,  ощущение  от  романа —  это  совсем  не  то,  что  есть  сам  роман,  но  то,  что  остаётся  от  прочтения,   и  говорит  о  читателе  не  меньше,  чем   абстрактное  объективное  мнение  абсолютного  критика  о  писателе.  Если с каждым прочтением можно пересказывать по-разному, текст живёт, вписался в реальность. Проблема  в  том, что ничего  объективного, тем  паче  абсолютного,  не  существует  в  природе, но есть ускользающая от субъекта реальность.

 Герой  романа  Захара  Прилепина  начинает  за  ловкого,  но  потерявшего  связь  с  женой  журналиста,  а  кончает  отмороженным  психонавтом,  выброшенным  на  помойку  растением.  Очень  странный,  непривычный  для  фонтанирующего  жизненным  оптимизмом  автора,  роман.  Или  то,  что  в  романе  «Санькя»  и  рассказах  о  войне  казалось   страстью   к  жизни,  содержит  в  себе  другую  глубину,  тоску  и   горечь  от   слишком  быстро  растворяющейся  страсти  к   жене  и  земле,   угрюмая  панихида  по  живым  и  мощным,  не  могущим  ничего  противопоставить  неостановимости  основного  распада.  Мужчины  погибают  не  на  войне,  а   на  бХХдях,  похожих  на  жён.  Полурослики  хотят  вырезать  взрослый  мир,  они  не  весёлые   надёжные   хоббиты,  а  дети,  не  помнящие  родства,  —   бритвой   по  горлу  в  прыжке,  а  потом  прыг  в  трубу  и  по  нижнему  сливу  канализации  слинять.  Полурослики  сказали  бы   так   о  себе:  «Два  миллиона  нас,  отмороженных  прямо  с  рождения.  Мы  кончаем  расти  в  восемь  лет,  в  метр  двадцать, чтобы  удобно   было  спрятаться  под  землю  к   предкам — сииртя,  мы  безмолвны  и  всё  снесём,  вырежем   ваши   бетонные   города,  мы — новая  раса  мутантов,  детей-цветов.  Могил  у  вас  не будет,  будут  везде  цветы  и  медовые  соты,  а  сотовых  не  будет».

Итак,  Захара  Прилепина  назвали  лучшим  писателем  десятилетия,  по  версии  премии  Супернацбест,  выдали  десять  тугих   зеленеющих  пачек,  сто  тысяч  американских  тугриков.  Это  хорошо,  потому  что  Захар  ожидает  прибавления  семейства,  станет  его  семейство  образцовым,  богатеющим,  состоящим  из  целых  шести  счастливых  человек,  из  которых  четверо – дети.   В  недавнем  интервью  писатель  признался,  что  его  завалили  письмами  сочувствующие  его  жене   граждане.  Сочувствовали  они  тому,  что  в  романе  «Чёрная  обезьяна»  герой,  страшная  свинья,  тиранит  жену  и  кидает  детей  ради  неверной  ему  сучки–любовницы.  И  поделом  ему,  гнусной  скотине,  —  вопили  хором  читатели,  как  же  вы  с  таким  уродом  живёте?  — вопрошали  Захарову  жену.  Удивительные  у  нас  читатели,  вечно  путают  творца  с  тварью. К тому же автор показал себя знатоком психоанализа, не назвал героя никак, сюжет крутится вокруг психических переносов и подмен, причины раздвоения личности действуют в персонажах, обществе и атмосфере романа с силой урагана. Вот и переносят читатели с героя на автора, с себя на выявленный, но ужасающий лик подсознания, на кровавых полуросликов. Отличный триллер.

 Но  если  и  есть  у  каждого  писателя  свой  собственный  двойник,  чёрный  человек,  то  дорогого  стоит  любая  удачная  попытка  описать  свою  демоническую  тень.  Если  внимательно  читать  этот  роман,  на  каждой  странице  можно  найти  подтверждения  распада  сознания  безымянного героя.  Всё время  чьи-то  глаза  смотрят  в  разные  стороны,  слова  меняют   свои  значения,  бХХдские  проститутки  занимают  место  единственно  любимой  жены,  а  человечество  распадается  на  полумёртвых  от  безнадёги  граждан   и  сверхоживлённых  видом  крови  карликов.  Производимая  подручными  ножиками,  топорами   и  автоматами  АКМ  кровавая  резня   недоростков  намекает  на  то,  что   Прилепин  не  чужой  мировым   легендам,   раз  прицепляет   к  повествованию  вполне  себе  классических  карликов  —  сииртя,  предков  ненцев  и  лопарей,  ушедших  под  землю.  Бояться  же  все  северные  народы  подмены  детей  этими  подземными   сииртя.

 Чем–то  эта  история  напоминает  мгновенно  вырастающих  карликов  и  детей  в   секретных  лагерях  «Наших»  у  Олега  Кашина,  в  повести  «Раисся  в  перде». Но  нет,  всё – таки   ближе  прилепинским   кровавым  хоббитам   ассоциации  с  неудавшимся   крестовым  походом  детей,  если  бы  те  дети  не  утонули  в   морской  пучине  Средиземья.  Но  научились  бы  резне  у бешеных  рыцарей,  но  перестали  бы  расти,  но  дали  бы  мутированное  потомство  новой  жуткой  расы.  Причём эта  раса три  раза  описана,  как  выведенная  в  секретной  лаборатории  ФСБ,  взявшей  для  селекции  реальных  детей–убийц, вырезавших  подъезд. Как  средневековое  нашествие  полуросликов —   злобных  карликовых  кельтов  ниоткуда,  с  головами  в  цветочных  венках  —  на  город,  вырезающих  всех,  кто  выше  метра  двадцати.  Как  войско  негритянских  нынешних  детей  с  автоматами,  периодически  видимых  на  наших  телеэкранах,  легко  и   пластично  выкашивающих   взрослые  отряды  повстанцев  или  полиции,  им  без  разницы.  Это  неимоверно,  неизгладимо   опаснее,  чем  восстание  нежных  лимоновцев  в   предыдущем  романе  Прилепина  «Санькя».  Конечно,  «Санькя»  был  вовсе  не  об  арт проекте  «лимоновцы  лепят  на  рожи  губернаторов  гнилые  помидоры  и  погибают  под  снарядами  танков».   Это  было  про  тотальную  социальную  шизофрению,  про  раздвоение  любой  цельной  личности   на  бессильного   никчёмного  горожанина  и  помнящего  мощь  земли   хтонического  двойника–террориста.

 Или  это  герой  Прилепина  докопался  до  страшной  тайны,  зашёл  в  журналистском  расследовании  туда,  куда  и  хотели  заглянуть  мелкие  демоны  государства,  идеологи  и  распорядители?  Он  заглянул  и  остался  в  собственном  безумии,  без  детей  и жены.  Они   заглянули  и  остались  без  народа,  но  со  сверхоружием,  с перспективой  вырезать  остальное  человечество,   положившись  на  нечеловеческую  стихию  карликовых   негуманоидов,   бывших  наших  детей.  Или  дети  нам   никогда  не  простят,  снесут   бетонные  города,  тайфуном  смоют  всякое  о  нас  припоминание,  или  мы  наконец  узнаем,  чем  наш  двойник  отличается  от  нас  самих,  что  это  такое,  наконец,  мы  сами  собой,  по  себе.    Собственно,  роман  именно  о  том,  чем  отличается  не прощаемое   от  всего  остального.  От  непонимания  этой  разницы  героем  романа  нам  совсем,  совсем  не  по   себе.  Мы–то  чем  от  него  отличаемся  в  этом  безнадёжном  непонимании?   «Когда  я  потерялся – вот  что  интересно»,   так  начинается  роман.  Получить  прощение  —  значит  найтись.